Месье де Лигондэ тоже заметил его и, должно быть, догадался, что перехватчик спешит к нему не с добрыми намерениями. Французские корабли у берегов Шотландии считались каперами, богатой добычей для таких людей, как капитан Гамильтон. София, затаив дыхание, наблюдала за тем, как огромный нос «Отважного» стал разворачиваться, а паруса начали менять форму и отчаянно завертелись, ловя ветер. «Давай же! — произнесла она про себя. — Ну давай!»

Но капитан Гамильтон был уже близко. Еще немного, и он окажется на расстоянии пушечного выстрела.

Суставы на пальцах Софии побелели, когда она вцепилась в подоконник так, будто могла сама налечь на штурвал французского корабля и ускорить его разворот.

На борту «Отважного» началось какое-то новое движение. Флаги на стеньге и бизань-мачте слетели вниз, и на их месте взвились стяги других цветов. София узнала голландский флаг и старый шотландский белый крест на синем полотнище. «Это сигнал, — подумала вдруг она, — сигнал, который месье де Лигондэ и Гордон условились подать, чтобы корабли смогли узнать друг друга при встрече».

Вот только кораблем, который сейчас приближался к французу, командовал не капитан Гордон.

Капитан Гамильтон, как будто не заметив смены флагов, продолжал сокращать расстояние между своим кораблем и «Отважным».

А потом низко над водой растянулось белое облако, раздался раскатистый грохот и эхо пушечного выстрела.

София подскочила. Она почувствовала удар этого ядра у себя в груди и беспомощно перевела взгляд на «Отважного», чтобы увидеть причиненные повреждения.

К ее облегчению, французский корабль продолжал идти с той же скоростью и как будто совсем не пострадал. А потом третий корабль, очень большой, медленно показался из-за северного мыса и предстал всей своей мощью под надутыми утренним ветром огромными парусами. Снова громыхнула пушка, и София увидела, что на этот раз стрелял третий корабль, не в месье де Лигондэ, а в море, явно не желая попасть в кого-нибудь.

Это был корабль капитана Гордона, но она не понимала его намерений, пока капитан Гамильтон не начал с неохотой разворачиваться и менять курс.

«Этот выстрел, — подумала София, — был приказом Гамильтону прекратить погоню». Как капитан Гордон объяснит своему коллеге причину этого, она даже не могла представить, но не сомневалась, что он сумеет найти какой-то благовидный предлог.

Корабль уже подплывал настолько близко к Слэйнсу, что София смогла рассмотреть самого капитана, стоявшего у правого борта у грот-мачты. Потом он повернулся, как будто для того, чтобы отдать приказ команде, и в волне белых брызг большой корабль прошел мимо и устремился на юг за кораблем капитана Гамильтона. Лишь «Отважный» остался в море, покачивая на волнах парусами.


— Нас услышат, Джон.

— Не услышат. — Он прижал ее к забору у садовой калитки, загораживая плечами. Тяжелые ветки сирени у него за спиной и над ними наполняли тенистый уголок сладким густым ароматом.

Вокруг свет умирающего дня уступал место сумеркам, и София вдруг поняла, что не может оторвать взгляд от лица Мори, как слепнущий человек, который не может насмотреться на любимые вещи, прежде чем их навсегда скроет ночь. А ночь наступала, она знала это. У скалистого берега под стенами Слэйнса на волнах молчаливо покачивался «Отважный». Когда стемнеет, от него отплывет лодка, которая заберет Хука и Мори.

София не хотела, чтобы он запомнил ее плачущей. Она заставила себя улыбнуться.

— А что, если полковник Хук тебя ищет?

— Ну и пусть ищет. Мне нужно заняться своими делами до отъезда. — Он нежно прикоснулся пальцами к ее волосам. — Ты думала, я могу оставить любимую без поцелуя на прощание?

Она покачала головой и, когда он поднял ее лицо к своему, ответила на его поцелуй со всей страстью, переполнявшей ее душу, с безмолвной жаждой, которая не захотела усмиряться и захлестнула ее волной. Губы ее дрожали, она знала это, но, когда он посмотрел на нее, она крепко сжала их и попыталась придать себе мужественный вид.

Но оказалось, что это было ни к чему, потому что Мори лишь какую-то секунду молча и серьезно смотрел на нее, а потом, обняв одной рукой за плечи, а вторую запустив ей в волосы, прижал к груди крепко-крепко, точно хотел сделать ее частью себя. Его голова опустилась, и по щеке Софии скользнуло теплое дыхание.

— Я вернусь к тебе.

Говорить она не могла, поэтому только кивнула, и его голос стал тверже.

— Поверь мне. Пусть даже сам дьявол встанет у меня на пути, я вернусь к тебе, — сказал он. — И когда король Яков наденет корону, я перестану быть преступником и уйду из армии. У нас будет свой дом, — пообещал он, — и дети, и ты будешь носить на пальце кольцо, чтобы весь мир знал, что ты моя. — Чуть отклонившись, он жестом хозяина убрал с ее щеки локон. — Ты стала моей, — сказал он, — с той самой минуты, когда я увидел тебя впервые.

Это была правда, но она побоялась, что ей изменит голос, и промолчала. Все, что она могла, — это позволить ему читать по своим глазам.

Руки его на мгновение оторвались от нее, потом вернулись, чтобы вложить маленький круглый предмет, гладкий и теплый, в ее мягкую податливую ладонь.

— Возьми, чтобы ты сама в этом не сомневалась.

Ей и смотреть не нужно было, чтобы понять, что он дал ей, и все же она подняла руку и подставила предмет под меркнущий свет: тяжелый серебряный квадрат с красным камнем посередине на широком серебряном кольце.

— Я не могу взять перстень твоего отца.

— Можешь. — Он решительно закрыл ее ладонь с перстнем. — Я, когда вернусь, заберу его, а взамен дам тебе золотое. Но до тех пор я хочу, чтобы ты хранила его у себя. Все, кто знал моего отца, знают и этот перстень. Пока меня не будет, если тебе когда-нибудь понадобится помощь, покажи перстень моим родным, и о тебе позаботятся. — Увидев, что она продолжает сомневаться, он прибавил с улыбкой: — По крайней мере так он не пропадет. Я столько вещей на поле боя потерял — не перечесть.

Она сжала пальцы на перстне, не желая думать о том, какие опасности его ждут.

— Когда тебе нужно вернуться в полк?

— Как только прикажут. — Встретив ее взгляд и увидев в нем страх, он сказал: — Не волнуйся, любимая. Я долго оставался в живых до того, как увидел твое милое лицо, а теперь еще больше поберегусь. Обещаю не лезть на рожон.

Ничего этого он не будет делать, она прекрасно это понимала. У него не такая натура. Когда нужно сражаться, он сражается всем, что у него есть, не осторожничая, так уж он создан. «Некоторые мужчины, — однажды сказала ей графиня, — сами выбирают наиболее опасный путь».

София понимала, что он так говорит только для того, чтобы снять тяжесть с ее сердца, поэтому притворилась, что верит. Какими бы широкими ни были его плечи, ей совсем не хотелось, чтобы вдобавок к своим заботам он взвалил на себя и ее тревоги.

— Ты напишешь мне? — спросила она.

— Я думаю, это слишком рискованно. К тому же, — добавил он, чтобы подбодрить ее, — я, наверное, вернусь раньше, чем к тебе доберется мое письмо. Поэтому я решил оставить тебе вот это. — Он вынул из кармана сложенный лист бумаги и протянул ей. — Мне сестра говорила, что девушки любят хранить записки от мужчин, которые напоминают им о том, что мужчины чувствуют.

У нее снова комок подкатился к горлу. Письмо, легшее ей в руку, показалось ей бесценным сокровищем.

Он сказал:

— Если замок будут обыскивать, сожги это. Не хочу, чтобы люди королевы Анны узнали, что я такой нюня. — Но под его внешней строгостью она почувствовала улыбку и, конечно же, поняла, что блеск в ее глазах ему понравился.

София не стала читать письмо — было уже слишком темно, да она и понимала, что потом, когда он уйдет, ей это будет нужнее, — поэтому сжала его в руке вместе с перстнем, который все еще хранил тепло его пальца. Подняв на него глаза, она произнесла:

— Но я ничего не могу тебе дать взамен.

— Тогда дай мне это.

Его глаза вобрали в себя всю темноту наступающей ночи, когда он, у садовой стены под балдахином ароматных сиреневых веток, снова наклонил голову и нашел губами ее уста. Его движение сбило несколько пахучих лепестков, и они легонько опустились на лицо Софии, на ее волосы и руки, но она этого не заметила.

Мори наконец поднял голову, посмотрел на нее и чуть заметно улыбнулся в темноте.

— Вот теперь ты настоящая невеста.

Сначала она не поняла, а потом, заметив, что вся усыпана сиреневыми лепестками, попыталась стряхнуть их, но он остановил ее.

— Нет, — сказал он. — Я хочу запомнить тебя такой.

Они стояли там, в тихом уголке сада, и София почувствовала, как весь мир начал отступать от них, как волна отступает от берега, пока не осталось ничего, кроме нее и Мори, связанных взглядами. Его сильные руки лежали на ней, и между ними висели невысказанные слова, потому что произносить их вслух не было нужды.

Наступила ночь.

София услышала звук открывающейся калитки, потом раздались шаги на гравийной дорожке, а затем последовал громкий нежеланный голос полковника Хука, звавшего Мори.

Мори не откликнулся и не пошевелился. Тогда она снова заставила себя улыбнуться и, придав голосу мужества, сказала ему:

— Тебе нужно идти.

— Да. — Но в то, что она такая храбрая, он все равно не поверил, хотя, похоже, был тронут ее попыткой. — Это ненадолго.

София приказала губам не дрожать.

— Да, я знаю. Со мной все будет хорошо. Я привыкла быть одна.

— Ты не останешься одна. — Он говорил так тихо, что ей показалось, будто слова его унес ветер, который ласково скользнул по ее лицу. — Ты мне как-то сказала, — прошептал он, — что твое сердце принадлежит мне.

— Да.

— А мое принадлежит тебе. — Он взял ее руку и прижал к груди, чтобы она почувствовала пульсирующую силу. — Оно не поплывет со мной за море. Оно будет с тобой. Ты не останешься одна. — Его пальцы сомкнулись крепче на ее тонких пальцах. — И я не стану целым человеком, пока не вернусь.