— Чудненько, — улыбнулся Джимми. — Поезжайте в свой Эдинбург, когда хотите, красавица, и не грызите себя. Я коттедж догляну и дымник, если что, слажу… — Тут он спохватился, как будто вспомнил, что я не местная, и начал было объяснять свои слова, но я остановила его.

— Не нужно, все в порядке. Я все поняла.

— Ну да? И что ж я вам сказал, ну?

— Вы сказали мне, что я могу не беспокоиться, что вы присмотрите за коттеджем и проследите, чтоб дымоход не засорился.

Джимми усмехнулся.

— Надо ж! Совсем неплохо вы наш дорический разумеете, если никогда раньше не слыхали его.

Тогда я не придала этому значения, но предположила, что он, наверное, прав. Если подумать, некоторые из моих персонажей из Слэйнса у меня в голове разговаривали на дорическом диалекте, и, хотя я и переводила их речь на простой английский, чтобы потом меня не проклинали читатели, все их выражения были мне понятны. Точно так же, как мне было понятно все, что говорит Кит.

Впечатление было такое, будто я все же слышала раньше это наречие. Слышала так часто, что запомнила…

Мой взгляд невольно обратился к окну и Слэйнсу.

Джимми, улыбаясь до ушей, сказал:

— Ну ладно, пора мне. Удачи в исследованиях, красавица.

И я поблагодарила его.

Но какая-то часть меня была не уверена, что мне сейчас нужна эта самая удача. «Одно дело, — думала я, — задавать вопросы, и совсем другое — получать на эти вопросы ответы».


В конце концов я решила, что герцог Гамильтон — наименее опасная кандидатура для исследований. Да и мне действительно было нужно узнать побольше об этом человеке, поскольку, судя по всему, именно он, хоть лично, хоть заочно, будет играть ключевую роль в моей книге. В том, что в Эдинбурге мне удастся найти о нем информацию, я не сомневалась.

Во время подготовки к книге мне уже приходилось несколько раз бывать там, но я все время прилетала самолетом прямиком из Франции и останавливалась на несколько дней в квартире Джейн, в которую сама хозяйка наведывалась раз в месяц, когда ей нужно было поработать вне своего офиса в агентстве. Штаб-квартира этого крупного литературного агентства находилась в Лондоне, но Джейн работала в нем так давно и так успешно, что, когда она вышла замуж за Алана, они обустроили еще один офис в Эдинбурге лично для нее. С тех пор еще несколько агентов перебрались в Шотландию, поэтому ей уже не приходилось так часто, как раньше, приезжать из Питерхеда, и все же случалось это достаточно регулярно, и надобность в квартире не отпадала.

Это было уютное местечко: две комнаты, удобно расположенные в самом центре города. Если бы мне захотелось, я бы за пару минут дошла пешком до Холирудхауса, который веками стоял в окружающем его величественном саду за большими железными воротами. Я могла обойти его кругом или даже попытаться получить разрешение на то, чтобы посетить покои самого герцога Гамильтона, там я могла бы разузнать всякие детали его быта, чтобы потом использовать их для сцен между Софией и герцогом Гамильтоном в начале моей истории.

Но я этого не сделала.

Я бы никогда не призналась себе, что не пошла туда отчасти из-за того, что не хотела знать, как выглядят эти комнаты, боялась, что и они окажутся точь-в-точь такими, какими я нарисовала их в своем воображении.

Вместо этого я сказала себе, что на этой неделе у меня просто нет времени и что мне предстоит корпеть над множеством еще не изученных документов.

Потому в среду я начала день с того, что комфортно расположилась в хорошо знакомой читальной комнате архива, чтобы не спеша и с чувством изучить частную корреспонденцию герцога Гамильтона.

Письма, которые он писал и получал, помогли мне гораздо лучше понять этого человека, его двойственную роль патриота и предателя, хотя я и сомневаюсь, что он когда-либо таковым себя считал. Мне показалось, что он в первую очередь служил самому себе, а потом уже кому-либо иному. Все его политические и личные решения, которые столь многие его друзья находили странными и непостижимыми, о чем и писали в своих письмах, можно было с математической точностью привести к одному простому знаменателю: личная выгода герцога.

Постоянно испытывая нужду в средствах, он женился на богатой наследнице с большими владениями в Англии, и потому, дабы не лишиться этого основного источника доходов, вряд ли стал бы делать то, что так или иначе могло раздражать англичан. Он произносил в парламенте речи против унии, но, когда другие хотели противостоять объединению силой, а не словами, сдерживал их пустыми обещаниями до тех пор, пока не заканчивался удобный момент, давая таким образом возможность унии окончательно сформироваться. Дураком он не был, и в письмах своих не оставил ни единого прямого указания на то, что негласно поддержал образование унии в обмен на милость и деньги англичан, но я, зная, каким он был человеком, понимала, что он не стал бы рисковать своей репутацией, если бы это не сулило ему выгоду.

Я четко понимала, кого имела в виду графиня в последней написанной мною сцене, когда сказала Хуку: «Есть подозрение, что он состоит в переписке с двором в Лондоне…»

Кто-то закашлял.

Я оторвала глаза от бумаг и увидела молоденькую девушку, работницу архива.

— Вы… — несколько взволнованно произнесла она. — Простите, вы ведь Каролин Макклелланд, да?

— Да, это я. — Я вежливо улыбнулась, сообразив, что это, наверное, поклонница.

— Я прочитала ваши книги, — поведала она. — Все-все. Они прекрасны.

— Что ж, спасибо. Очень приятно это слышать.

— Я люблю историю. Ну, это естественно, иначе бы я тут не работала. Но вы заставляете историю оживать! Правда!

Я снова поблагодарила ее и нисколько не покривила душой. Когда человек к моей персоне настолько небезразличен, что находит время, чтобы подойти ко мне и рассказать, как любит мои книги, для меня это важно. Я ценю такую связь. Поскольку я работаю за компьютером в одиночестве, напоминание о том, что в конце долгого процесса написания книги находятся читатели, которые получают удовольствие от моих историй, было мне приятно. Ведь именно таким читателям, как эта девушка, мои книги были обязаны успехом.

Поэтому я положила ручку и спросила:

— Как вас зовут?

— Кирсти.

— Одну из героинь в моей новой книге зовут Кирсти.

Она просияла.

— Так это вы для своей новой книги что-то изучаете? — Она посмотрела на мой стол. — Бумаги Гамильтона?

— Да. Четвертый герцог — тоже один из моих персонажей, так что я проверяю факты. — Тут я заметила, что люди вокруг нас начали собираться, и покосилась на часы. Действительно, уже было время закрытия. «Надо же, как незаметно день прошел», — подумала я.

— Боюсь, что сегодня я только начала, — сказала я Кирсти и улыбнулась. — Думаю, завтра утром снова сюда наведаюсь.

Глаза ее радостно загорелись.

— А если я… — сказала она, смешалась и начала снова: — Если я принесу книжку…

Я знала, о чем она хочет попросить.

— Конечно. Приносите, что у вас есть. Я с удовольствием подпишу.

— О, это было бы чудесно!

От ее восторга у меня и самой на душе потеплело. Правда, при этом сделалось немного неловко.

Придя в архив на следующее утро, я смутилась еще больше. И не только потому, что она принесла мои романы (издания в твердых обложках, явно много раз перечитанные), но еще и взяла на себя труд подобрать материал, который, по ее мнению, мог мне пригодиться для работы.

— В основном это бумаги, семейные бумаги, имеющие отношение к вашему герцогу Гамильтону. Здесь нет писем известных людей, и об их существовании мало кто знает, но, я помню, кто-то в прошлом году тоже интересовался герцогом и говорил, что они здорово помогли ему.

Я была тронута, поэтому подписала все книги, снабдив автографы самыми лучшими пожеланиями, и приписала слова благодарности за помощь.

Письма, которые нашла она, оказались более интересными, чем письма самого герцога. Всегда интересно узнавать о человеке по описаниям его современников. За пару часов я уже знала о нем столько, что полагала, будто меня уже ничто не сможет удивить.

Однако мнение мое изменилось, когда я перешла к очередному письму.

Это оказалось одно из нескольких посланий некоего эдинбурского лекаря младшему брату, и датировано оно было 19 апреля 1707 года. Первую половину страницы он описывал своего умирающего пациента, а потом продолжил:


Вернувшись домой, я встретился с мистером Холлом, которого ты, несомненно, должен был запомнить после обеда у его сиятельства герцога Гамильтона и которого герцог нынче весьма чтит и ценит. Мистер Холл был очень бледен, но, когда я спросил его, он заверил меня, что вполне здоров и просто устал за время продолжительного путешествия, которое ему пришлось совершить по делам его сиятельства. Он пять дней провел в седле, возвращаясь с севера, из Слэйнса, замка графа Эрролла, куда он препроводил юную родственницу графа, недавно прибывшую из Вестерн-ширс. Эта леди, по фамилии не Хэй, а Патерсон, привлекла к себе герцога Гамильтона своим добрым нравом и тем обстоятельством, что родители ее умерли в Дарьенскую кампанию, которую его сиятельство почитает величайшим несчастьем, постигшим наш народ. Его светлость решил помочь оной леди в ее путешествии на север, для чего и приставил к ней мистера Холла провожатым.

Сим добродетельным поступком его сиятельство снова явил истинное великодушие к тем, кто обращается к нему в час нужды…


Далее следовала еще целая страница восхвалений герцога Гамильтона, но я пропустила эту часть и снова вернулась к началу.

Мне нужно было прочитать все это еще несколько раз, чтобы поверить в то, что слова, факты, изложенные на этой бумаге, мне не почудились… Что все, о чем я писала в своей книге, происходило в действительности, а вовсе не являлось плодом моего воображения.