3. Просеять муку, смешав с разрыхлителем и солью, после чего всыпать в масляную смесь по 1 стакану, помешивая и чередуя с молоком.

4. Полученной смесью заполнить формы до половины. Выпекать 15–20 минут или до тех пор, пока тесто не перестанет налипать на зубочистку, воткнутую в середину капкейка. Оставить в выключенной духовке на 10 минут, затем вынуть и поставить на решетку до полного остывания.

5. Когда капкейки остынут, полить сверху розовой глазурью (см. ниже).


РОЗОВАЯ ГЛАЗУРЬ

Ингредиенты

200 г слегка размягченного несоленого сливочного масла

4 стакана сахарной пудры

0,5 ч. л. экстракта ванили

1 ч. л. молока

1–3 капли красного пищевого красителя


Приготовление

1. Электрическим миксером взбить масло в среднего размера миске до пышной пенистой массы.

2. Продолжая взбивать, постепенно добавлять сахарную пудру.

3. Продолжая взбивать, добавить ванильный экстракт и молоко.

4. Добавить одну каплю красителя, тщательно перемешать до равномерной окраски. По желанию можно придать глазури более яркую окраску, добавив еще 1–2 капли красителя и перемешивая массу после каждой капли до однородности. Полить капкейки глазурью, как указано выше.

Роза

Роза смотрела в окно, дожидаясь, как всегда, появления первой звезды над горизонтом. Она точно знала, что звезда – мерцающая, сверкающая, будто вечный огонь, – появится сразу после того, как заходящее солнце расцветит небо лентами пламени и света. Там, где она жила совсем девочкой, сумеречный час после заката называли l’heure bleue – час синевы, время, когда на земле уже смерклось, но еще до конца не стемнело. Это переходное состояние умиротворяло Розу, дарило утешение.

А особенно она любила вечернюю звезду, появлявшуюся каждый вечер в бархатно-синем небе, – при том что это на самом деле никакая не звезда, а планета Венера, названная в честь богини любви. Роза усвоила это давным-давно, но какая разница? С Земли нелегко отличить звезду от планеты. За многие годы Роза пересчитала все звезды, какие только могла различить в ночном небе. Она всегда что-то искала, но так до сих пор и не нашла. И сознавала, что сама виновата, и оттого грустила. Она много из-за чего печалилась в последнее время. Но иногда, время от времени, ловила себя на том, что не помнит, из-за чего плакала.

Болезнь Альцгеймера. Роза знала свой диагноз. До нее доносилось перешептывание в общем холле. Она наблюдала за своими соседями по отделению и видела, как с каждым днем слабеет их память. Роза догадывалась: с ней происходит то же самое, что приводило ее в ужас по причинам, которые никто не смог бы понять. Она не решалась говорить о них вслух. Слишком поздно.

Вот эта девушка с блестящими каштановыми волосами, с таким знакомым лицом и чудесными печальными глазами минуту назад назвала себя – но ее имя уже забылось. К горлу подкатила привычная паника. Ах, вот бы ухватиться за воспоминания, как за канаты, и крепко держаться, чтобы не пойти ко дну. Но канаты были скользкими, не ухватиться за них, не удержаться. Так что Роза прокашлялась, выдавила любезную улыбку и попытала счастья, назвав имя наугад.

– Жозефина, милая, смотри, вот звезда над горизонтом. – Она подняла руку, указывая на то место, где вот-вот, прямо сейчас, должна была загореться вечерняя звезда. Хорошо бы, если бы она угадала с именем. Очень давно не видела она Жозефину. А может, видела. Невозможно сказать наверняка.

Девушка с темными волосами прочистила горло.

– Нет, Мами. Это я, Хоуп. Жозефины здесь нет.

– Да, самой собой, я знаю, – заторопилась Роза. – Просто оговорилась, должно быть.

Нельзя, чтобы они – хоть кто-то из них – догадались, что она теряет память. Стыд-то какой! Как будто она готова сдаться. Розе страшно не хотелось, чтобы так думали, потому что это неправда – на самом деле она полна решимости. Может, если удастся притворяться и держать их в неведении еще какое-то время, тучи рассеются, и ее воспоминания вернутся оттуда, где они сейчас прячутся от нее.

– Ничего, Мами, – сказала девушка, на взгляд Розы слишком взрослая для Хоуп, ее единственной внучки, ведь той никак не больше тринадцати-четырнадцати лет. А у этой Роза ясно видела мелкие морщинки вокруг глаз – следы забот и тревог. Слишком много морщинок для девочки такого возраста. Чем, интересно, она озабочена, что ее гнетет, думала Роза. Ей хотелось помочь Хоуп. Она только не знала как.

– Где же твоя мама? – учтиво осведомилась Роза. – Она тоже придет, дорогая?

Столько нужно сказать Жозефине, за столько попросить у нее прощения! Так страшно не успеть, ведь время уходит. С чего бы ей начать? Просить у дочери прощения за все, что она, Роза, сделала не так? За свою холодность? За то, что, сама того не желая, служила ей дурным примером? В прошлом, Роза помнила, у нее было много возможностей повиниться перед дочерью, но она так и не сумела, слова всякий раз застревали в горле. Может, теперь самое время превозмочь себя и выговориться, чтобы Жозефина узнала, пока не поздно.

– Мами? – настороженно окликнула Хоуп.

Роза ласково улыбнулась ей. Она знала: когда-нибудь Хоуп вырастет, станет сильной и доброй. Жозефина тоже из таких женщин, но ее подлинную сущность скрывало столько защитных слоев, наросших в результате ее, Розы, ошибок, что почти невозможно разглядеть, распознать, какая она на самом деле.

– Что, дорогая? – отозвалась Роза, потому что Хоуп вдруг замолчала. Внезапно Роза словно бы догадалась, что именно пытается сказать Хоуп. И собралась уже остановить ее, чтобы не услышать страшных слов. Но не успела. Она всегда со всем опаздывала.

– Моя мама – Жозефина – умерла, – мягко сказала Хоуп. – Два года назад, Мами. Ты не помнишь?

– Моя дочь? – переспросила Роза. Скорбь захлестнула ее волной. – Моя Жозефина?

Правда нахлынула, будто океанский прилив, и на мгновение Роза задохнулась, не в силах глотнуть воздуха. И поразилась ухищрениям памяти, смывающей неприятные и болезненные воспоминания и уносящей их в море.

Но некоторые воспоминания – это Роза знала наверняка – стереть невозможно, даже если человек всю жизнь прожил, прикидываясь, будто ничего этого не было.

– Прости меня, Мами, – вновь заговорила Хоуп, – ты и правда забыла?

– Нет, нет, – поспешно оборвала ее Роза. – Разумеется, нет.

Хоуп отвернулась, а Роза посмотрела на нее. На миг девочка напомнила ей о чем-то или о ком-то, но она не успела ухватить это воспоминание, и оно улетело, упорхнуло, точно мотылек.

– Разве могла я о таком забыть? – тихо добавила Роза.

Некоторое время они сидели молча, глядя из окна на небо. Вечерняя звезда была уже там, а вскоре Роза смогла различить звезды Большой Медведицы, которую ее папа назвал однажды Божьей кастрюлькой. И, как когда-то научил ее папа, Роза мысленно провела линию от звезды Мерак до звезды Дубхе и отыскала Полярную звезду, только открывавшую свой заспанный глазок в безграничном небе. Роза знала имена многих звезд, а некоторым и сама дала имена – в память о людях, которых потеряла много лет назад.

Как странно, думала Роза, что она не может удержать в голове простейшие вещи, зато названия небесных тел отпечатались в ее памяти навечно. Она тайком изучала их на протяжении многих лет в надежде, что когда-нибудь они сумеют указать ей дорогу домой. Но вот она все еще здесь, на Земле, не так ли? А звезды так же далеки, как все эти годы.

– Мами? – Хоуп первой нарушила долгое молчание. Роза обернулась к ней и улыбнулась этому слову.

С нежной любовью вспоминала она свою собственную мами, которая всегда казалась ей невероятно эффектной и обаятельной женщиной, с ее неизменной красной помадой на губах, высокими скулами и шикарной короткой стрижкой, вышедшей из моды в конце 1920-х годов. Но потом вспомнила, что стало с ее любимой бабулей, и улыбка померкла. Роза сморгнула слезу и вернулась в настоящее.

– Да, дорогая? – отозвалась она.

– Кто такая Леона?

Эти слова застали Розу врасплох, у нее перехватило дыхание, ведь уже почти семьдесят лет она не произносила этого имени вслух. Да и к чему? Она не верила в воскрешение мертвых.

– Никто, – ответила наконец Роза. – Нет никакой Леоны. – Но, разумеется, это ложь. Леона была. Все они были. Отрекаясь от них, она понимала, что затягивает узел обмана еще туже. В один прекрасный день, подумалось ей, эта петля затянется настолько, что задушит ее.

– Но Анни говорит, что ты называла ее Леоной, – настаивала Хоуп.

– Нет, она ошиблась, – мгновенно отреагировала Роза. – Никакой Леоны я не знаю.

– Но…

– Как там Анни? – поинтересовалась Роза, меняя тему. Анни она помнит хорошо. Анни – американка в третьем поколении ее семьи. Первая – Жозефина. Потом Хоуп. А теперь малышка Анни, рассвет перед самым наступлением ее, Розы, сумерек. Мало чем Роза могла гордиться в своей жизни. Но этим, этим она гордилась.

– У нее все отлично, – ответила Хоуп, но Роза заметила, что та как-то неестественно скривила губы. – В последнее время много времени проводит со своим отцом. Они почти целое лето вместе ходили на игры лиги Кейп-Кода. Роза покопалась в памяти.

– Что за лига?

– Бейсбольная. Летние состязания. Вроде тех игр, на которые дедушка водил меня, когда я была маленькой.