Не возлагая никаких надежд на английский язык здесь, в глубокой провинции, Майя знаками попросила пить. Старик проворно подал ей фляжку, завернутую в какие-то тряпки, и женщина с наслаждением напилась еще довольно прохладной, словно бы чуть сладковатой воды. Она поблагодарила кивком головы, и старик вновь заулыбался.

Майя поднялась – ей больше нечего было здесь делать, но уйти она почему-то не могла. Подойдя к лошади старика, она потрепала ее по шее, и та подняла голову. Это был светло-серый, довольно молодой еще жеребец, на боках которого ясно обозначалось несколько белых «яблок». Совсем как у Горизонта… Да и худощавой статью обе лошади походили друг на друга, и грива у турецкого коня шла возле шеи такими же мелкими волнами. Майя испытала острый приступ тоски.

Внезапно она увидела, что улыбчивый старик стоит рядом и знаками предлагает ей взобраться на лошадь. Сам же он будет водить ее в поводу. Майя в ответ сделала отрицательный жест и, как могла, изобразила, что умеет ездить верхом. Старик понимающе закивал.

В числе прочих необходимых вещей, которые отсутствовали у Майи в этом абсолютно не продуманном походе, был кошелек. Чем же ей заплатить за право вновь оказаться на коне? Не видя ни единого другого решения проблемы, женщина сняла с запястья часы-браслет и отдала их в сожженные солнцем морщинистые руки пастуха. Часы выглядели достаточно дорогими, хотя на самом деле таковыми и не являлись, и старик, судя по всему, остался доволен. Он отвязал от дерева лошадь, взнуздал ее… Но тут возникла заминка – на коне не имелось седла. И действительно, зачем оно, если тихо ездишь шагом вслед за овцами? Однако Майя решила, что это и к лучшему: если сесть в седло в одних кроссовках и шортах, то стремянные ремни непременно натрут или защемят кожу на икрах. А так ничто не помешает ей слиться со скакуном в единое целое.

Она не боялась не удержаться у лошади на спине. Навык верховой езды не забывается, как и навык плаванья или езды на велосипеде. Можно годами не садиться в седло, а сядешь – и ноги сразу же вспоминают, как стискивать конские бока, а руки чувствуют контакт со ртом лошади через повод. Старик подбросил Майю на спину коню, и она с колотящимся от возбуждения сердцем разобрала поводья. Ну, с Богом! Безрассудно улыбаясь, Майя тронула шенкелями конские бока.

* * *

Он слушался ее не хуже, чем оставшийся в прошлом Горизонт, а возможно, и лучше – ведь теперь Майя была, как никогда в жизни, уверена в себе. Сперва она пустила коня рысцой, разогревая ему мышцы, а затем, когда устала от тряски, послала его вскачь. И Горизонт (так она мысленно окрестила своего скакуна) с готовностью ринулся галопом к розовым горам.

Он галопировал удивительно мягко и плавно, так что Майя не испытывала ни малейших затруднений, резонируя поясницей в такт его скачкам. «На Горизонте – до горизонта!» – вертелся в голове придуманный ею еще тогда, в конноспортивной юности, победный клич. «На Горизонте – за горизонт!» – захотелось крикнуть теперь. Розовые горы стремительно приближались; сказка, в которой она однажды побывала и которую вынужденно покинула, теперь сама летела навстречу.

Розовые горы. Горы в виде слоев разноцветного желе. Горы с шапочками. Горы, похожие на что угодно, только не на горы. То там, то здесь выступает из земли каменная пятерня, или стайка каменных грибов, или каменный канделябр со свечами. Каппадокия. Место, которого не должно было бы существовать на нашей суровой земле, чтобы люди не начинали верить в чудо. Край прекрасных лошадей. Нет, оно все-таки существует! Сказка обступала ее со всех сторон, и Майя, теряя ощущение реальности и не испытывая ничего, кроме страстно овладевающего душой восторга, понукала и понукала коня.

Застоявшийся Горизонт не выказывал признаков усталости. Долины стремительно разворачивались перед ними и так же стремительно оставались позади, и Майя как никогда прежде была близка к чувству полета. Свист, точнее, свистящий рев, с которым горячий воздух бил ей в уши, создавал полное ощущение того, что вот сейчас ими начнет завладевать пространство, ноги скакуна оторвутся от земли и, оттолкнувшись от розовых вершин, он начнет возносить ее все выше и выше над этой невероятной землей.

Внезапно она испытала странное чувство – точно что-то легонько хлопает ее по спине при каждом скачке лошади. Все больше и больше поддаваясь удивлению, Майя спустилась с небес на землю и перевела Горизонта на рысь, а затем – на шаг. Заведя руку назад, она начала ощупывать свою спину и вдруг обомлела. Волосы! Густая и пышная, взбаламученная ветром грива спускается ниже лопаток. Но ведь она не носила длинные волосы уже… да, уже семнадцать лет – ровно половину жизни. Впервые она решила постричься, когда после неудачного посещения Тимирязевки окончательно стало ясно, что жизнь ее никогда не будет связана с лошадьми. Да и лето тогда было кошмарно жарким – под Москвой горели торфяные болота… Майя ошеломленно проводила рукой по голове и все никак не могла поверить, что вместо вялой, почти неживой на вид, едва облагороженной в парикмахерской поросли ее ладонь скользит по гладким черным волнам, а пальцы зарываются в тугие и сильные пряди. Не направляемый более поводом, Горизонт остановился, потянувшись к придорожной траве, а Майя со слезами на глазах все гладила и гладила свои волосы, вздымала их пальцами вверх, опускала себе на лицо, вдыхала их давно забытый чуть сладковатый запах. Свой запах.

Наконец, придя в себя, она взялась за повод, но что-то точно кольнуло ее, не позволив его натянуть. Майе вдруг показалось знакомым то место, где она очутилась. Да, определенно! Здесь, за крутым поворотом дороги, причуды природы, то так, то сяк обветрившей горные породы, были особенно живописны. Вспомнила! Именно здесь останавливался год назад их автобус, и именно здесь она едва не потеряла Никиту, обнаружившего странную горизонтальную пещеру. Разобрав поводья и выслав лошадь, Майя заставила Горизонта сойти с дороги и направила в ту сторону, куда она когда-то побежала, отыскивая сына.

Горизонт осторожно ступал по неровной почве, к тому же скрытой под травой, и поминутно спотыкался. Но вот показалась та самая гора, которую она отыскивала, а когда Майя подъехала совсем вплотную, ей открылся узкий темный проем пещеры на высоте метров трех. Тщетно пытаясь противостоять страху, Майя спешилась и привязала лошадь. И начала взбираться по конусообразной поверхности.

Это оказалось до того трудно, что женщина всерьез подумала о том, не отступить ли сразу. В мягкой породе не было ни единого углубления, зато весь склон крошился прямо под ногами, и, едва преодолев какое-то расстояние, Майя съезжала вниз. Теперь она горько корила себя за то, что тогда заставила сына отказаться от результатов столь трудной победы. Кое-как укрепившись на склоне на несколько мгновений, но чувствуя, что вот-вот покатится вниз, она вытянулась настолько, что ее глаза оказались на одном уровне с нижним краем пещеры. Отчаянно пытаясь не сорваться, Майя вглядывалась в темноту. В пещере, несомненно, что-то было, вот только что? Мало-помалу она начала различать нечто коричневато-желтое, округлое, небольшое… А в следующее мгновение она, визжа и обдирая локти, покатилась вниз. Она увидела человеческий череп.

Отвязывая Горизонта и вскарабкиваясь ему на спину с высокого камня, Майя проявляла чудеса скорости, а едва выбравшись на дорогу, вновь пустила лошадь вскачь. Воспоминание о черепе подхлестывало ее, а она, в свою очередь, понукала коня, и притомившемуся на жаре Горизонту никак не удавалось перейти на рысь – Майя заставляла его идти широким галопом. Неожиданно быстро они выбрались из долины, перед ними развернулась степь, и вдалеке замаячило то дерево, под которым Майя встретилась с пастухом; однако женщина не могла приметить, чтобы поблизости по-прежнему паслось стадо. Впрочем, видимость ухудшилась, потому что за недолгое время ее скачки и обследования пещеры небо не на шутку затянуло и поднялся преддождевой ветер.

Подскакав к дереву, Майя похолодела – пастуха действительно не было. Причем ни его самого, ни стада не было видно нигде вокруг, даже на большом отдалении. Ну куда, скажите на милость, они могли исчезнуть?! Ведь прошло максимум полчаса! Ну, от силы сорок минут… Майя снова потерянно огляделась вокруг. Безрезультатно.

Она зачем-то спешилась, хотя логичнее было скакать по полям и искать пастуха верхом. И вдруг, снова бросив взгляд под дерево, словно старый турок мог в любой момент возникнуть из-под земли, она с удивлением заметила, что трава, на которой он наверняка просидел не один час, не примята. Более того, вся трава вокруг казалась совершенно не тронутой, будто на ней и не паслось козье стадо. Майя растерянно бродила взад и вперед, пытаясь разглядеть хоть один участок со скушенными верхушками стеблей, но не могла такого обнаружить. Как не могла обнаружить и столь характерного козьего помета, который всегда в изобилии устилает подобные пастбища.

За спиной она услышала частый перебор копыт и, обернувшись, с ужасом увидела, что Горизонт мчится прочь. Она рванулась вдогонку, но практически сразу же осознала, что конь уже вне досягаемости. Она утешала себя лишь тем, что лошади прекрасно находят дорогу к дому, а дом старого пастуха явно не мог находиться далеко отсюда.

Майя с волнением смотрела вслед скачущей прочь лошади, но тут Горизонт пропал из виду – его заслонила стена стремительно хлынувшего дождя. А к тому моменту как эта стена немного поредела, лошади уже не было видно нигде, даже на горизонте.

XXIV

Стучась в их гостиничный номер (на рецепции ей сказали, что ключ уже взят), Майя мечтала только об одном: войдя, немедленно рухнуть на кровать. Ноги отказывались не то что двигаться – стоять: мышцам по-прежнему казалось, что они продолжают сжимать конские бока. Поясница, за семнадцать предшествующих лет отвыкшая от галопа, отказывалась удерживать корпус в вертикальном положении. Ободранные при падении с горы локти горели и требовали бинтов. Перебаламученная до крайности душа взывала к покою. И все продрогшее от дождя тело жаждало тепла. Поэтому когда Карим отворил ей дверь, Майя едва удержалась, чтобы не упасть прямо в его руки. Но все же удержалась и не упала.