— Потому что папа, сам проживший волнующую и полную приключений жизнь, хотел защитить от нее меня. Он всегда говорил: «Когда ты вырастешь, моя дорогая девочка, я сделаю все, чтобы ты не повторила моих ошибок!»

— А он наделал много ошибок в жизни?

— Не думаю. Во всяком случае, отцом он был очень хорошим. Правда, он часто дрался на дуэлях из-за прекрасных дам и, наверное, это имел в виду, когда говорил об ошибках.

Но тут она всплеснула руками и воскликнула с горечью:

— Как бы то ни было, теперь я скована по рукам и ногам этим отвратительным старым опекуном! Как подумаю, что он запер все мои деньги в сейфе или держит их под матрасом, сердце разрывается на части!

Они молча проехали небольшой отрезок пути, потом граф сказал:

— Я вам уже говорил, что не хочу быть вовлечен в вашу безумную затею и ничего не обещаю, но, может быть, учитывая обстоятельства, при которых мы встретились, я мог бы поговорить с вашим опекуном.

Петрина удивленно повернулась к нему и широко раскрыла глаза.

— Вы действительно так сделаете? Как вы добры! Я беру назад все свои дурные мысли на ваш счет!

— А что вы обо мне подумали? — полюбопытствовал граф.

— Я подумала, что вы чересчур высокомерный старый аристократ, начиненный избитыми истинами и снисходящий к бедной деревенской простушке, которая не умеет себя вести.

Граф не мог удержаться от смеха.

— Нет, вы самая скверная девчонка, какую я когда-либо встречал! Не могу поверить в серьезность ваших намерений. И все же вы так непредсказуемы, что я почти опасаюсь, как бы вы действительно не осуществили их.

— Но мои намерения совершенно серьезны! — заверила его Петрина. — И если вы встретитесь с моим опекуном и он вам ответит отказом, то в таком случае я найду надежное место, где меня никто не отыщет, и во что бы то ни стало осуществлю все свои планы.

— Ваши планы не только нереальны, они к тому же абсолютно недопустимы с точки зрения морали! — резко сказал граф. — Ни одной женщине, считающей себя настоящей леди, они и в голову не придут.

Петрина рассмеялась:

— А я знала, что рано или поздно мы заговорим о настоящих леди. Ну конечно, «настоящая леди не выходит из дому без перчаток», «леди никогда не огрызается», «леди никогда не выходит на улицу без сопровождения и не танцует с мужчинами, пока не станет совершенно взрослой»! Я по горло сыта всеми этими разглагольствованиями о «настоящих леди», которые в действительности ведут самую скучную, тоскливую, праведную жизнь. Я хочу быть свободной.

— Но та свобода, о которой вы мечтаете, совершенно невозможна!

— Просто вы хотите видеть во мне «настоящую леди».

— Вы должны с этим смириться.

— Если только не захочу стать «божьей коровкой».

Помолчав, она задумчиво добавила:

— А я все гадаю, какие они, эти «божьи коровки»?.. Говорят, в Лондоне они встречаются на каждом шагу. Клэр уверяет, что их можно определить с одного взгляда: они модно одеваются, очень хорошенькие и разъезжают в парке без сопровождения.

Петрина сделала паузу, а потом, глядя на графа из-под ресниц, добавила:

— Джентльмены, конечно, не в счет.

— Женщины, о которых вы говорите, не леди, и у них, конечно, нет такого состояния, как у вас, чтобы вести соответствующий образ жизни.

— Но вы только подумайте, как обрадуются джентльмены, если им не придется снабжать меня экипажами и осыпать драгоценностями!

Граф промолчал, и тогда Петрина спросила:

— А вам во сколько обходится ежегодно ваша любовница?

Граф от изумления снова чуть не выронил поводья.

— Юной леди не пристало задавать такие вопросы и даже упоминать о подобных женщинах! Вы должны вести себя прилично! Вы поняли?

— А почему вы говорите со мной в таком тоне?! У вас нет на это никаких прав!

— Я могу отказаться везти вас дальше! — пригрозил граф.

Петрина с улыбкой оглянулась вокруг.

Они уже выехали на главную дорогу к Лондону. Здесь было оживленное движение: то и дело мелькали частные экипажи, фаэтоны, почтовые кареты и дилижансы.

— Если бы у меня было хоть сколько-нибудь здравого смысла, — ввернул граф, — я давно бы вас высадил, ничуть не заботясь о вашей дальнейшей судьбе.

Петрина рассмеялась:

— А я не боюсь, если вы действительно так сделаете. Теперь, когда мы почти в Лондоне, я могу проделать остаток пути в дилижансе или почтовой карете.

— А когда вы попадете в Лондон, то где намерены остановиться?

— В гостинице.

— Ни в одной приличной гостинице вас не примут.

— Но я знаю одну, где мне можно остановиться, — возразила Петрина. — Руперт говорил Клэр, что он там жил некоторое время с одной «божьей коровкой», так что они, наверное, не откажут и мне.

«У виконта Кумба, наверное, не все дома, — сердито подумал граф, — если он ведет такие вольные разговоры с сестрой».

— Вы слышали о гостинице Гриффина рядом с Джермин-стрит?

Да, граф слышал об этой гостинице и знал, что обстановка там самая неподходящая для молодой одинокой женщины, особенно такой юной и неопытной, как Петрина.

— Я отвезу вас прямо к вашему опекуну! — заявил он твердо. — Я объясню ему, в каком вы трудном положении. Могу обещать, что он, по крайней мере, меня выслушает и, надеюсь, будет действовать разумно.

— Только в том случае, если вы сколько-нибудь важная персона, — помедлив, ответила Петрина. — И это, наверное, так, судя по вашим лошадям.

— А как зовут вашего опекуна?

Петрина ответила не сразу.

Граф догадывался, что она раздумывает: можно ему довериться или нет.

И так как она колебалась, он почувствовал, что теряет терпение.

— Проклятие! Я изо всех сил пытаюсь вам помочь, и любая другая девушка была бы мне за это благодарна!

— Я вам благодарна за то, что вы меня подвезли почти до Лондона, — медленно проговорила Петрина.

— Тогда почему вы не хотите мне довериться?

— Дело не в этом, просто мне кажется, что человек вашего возраста уже все забыл и не понимает молодых.

Граф обиженно выпятил нижнюю губу.

«Старый! — подумал он. — Это в тридцать три года!» По, наверное, восемнадцатилетнему созданию он и должен казаться старым. Эта мысль отчасти успокоила графа, и он взглянул на Петрину: в ее глазах была неприкрытая насмешка.

— Так вы меня нарочно поддели! — укорил он ее.

— Да, но вы всю дорогу держались так напыщенно и надменно, — пожаловалась она, — и говорили так снисходительно, словно у меня в голове солома. Могу вам доложить, что многие считают меня чрезвычайно умной и сообразительной.

— Но то, что вы хотите предпринять, совсем не свидетельствует об уме! — отрезал он.

— А я вас, кажется, задела за живое, — поддразнила она, — и просто в восторге от этого!

— Почему?

— А потому, наверное, что вы производите впечатление человека неуязвимого во всех отношениях, способного перенести любую житейскую бурю. Мне просто хочется забросать вас камнями — такой у вас вид!

— Вы уже сделали одну такую попытку, бросив в меня саквояж. Я бы сейчас, возможно, лежал без чувств на земле, а вас бы арестовали за нанесение телесных повреждений.

Петрина скорчила забавную рожицу и лукаво улыбнулась:

— А я бы не стала ждать, пока меня арестуют. Я бы убежала.

— Вот это, пожалуй, у вас получается лучше всего.

— Во всяком случае, для первого раза неплохо, не правда ли? Я почти подъезжаю к Лондону, и везут меня самые замечательные лошади, и сижу я рядом с…

Тут она запнулась и посмотрела на графа — кажется, впервые за все это время. Она увидела искусно завязанный белоснежный галстук и высокие воротнички, великолепный дорожный сюртук из серого твида, прекрасно сидящие желтые панталоны и высокую шляпу, сдвинутую несколько набок, так что были видны темные пряди волос.

— Я знаю, кто вы. Вы богатый прожигатель жизни, и я всегда мечтала познакомиться с таким, как вы.

— Вместо того, чтобы рассуждать, кто я такой, я бы хотел услышать от вас ответ на мой вопрос: как зовут вашего опекуна и как ваше полное имя?

— Очень хорошо, я рискну, — ответила Петрина. — Ведь если это обернется плохо для меня, я всегда смогу скрыться от вас так, что вы меня никогда не найдете.

— Но тогда вы не сможете стать притчей во языцех, как собираетесь.

Она усмехнулась:

— А вы за словом в карман не лезете. Мне нравится, когда вы говорите колкости.

Граф славился большим остроумием, его bon mots[1] подхватывались завсегдатаями клубов, и сейчас эта наивная похвала заставила его саркастически усмехнуться, но он промолчал, ожидая ответа на свой вопрос.

— Ладно, все в порядке! — вздохнула Петрина. — Мой ужасный, жестокий, отвратительный опекун — граф Стэвертон!

«Так я и думал!» — мелькнуло у графа в голове.

Обрывочные сведения теперь выстроились в четкой последовательности и обрели смысл.

Медленно, растягивая каждое слово, он проговорил:

— А вы, значит, девица Линдон, и вашего отца звали «Счастливчик Линдон»?

— Как вы узнали? — вытаращила глаза Петрина.

— Потому что именно мне выпало несчастье быть вашим опекуном.

— Не верю! Это невозможно! Вы для этого, во-первых, не такой уж старый…

— Но минуту назад вы мне сказали, что я слишком стар.

— Но я думала, что вы немощный, седой и ходите с палочкой!..

— Сожалею, что разочаровал вас.

— А если вы действительно мой опекун, то что вы сделали с моими деньгами?

— Уверяю вас, насколько мне известно, они в полной целости и сохранности.

— Тогда почему… почему же вы так ужасно вели себя по отношению ко мне?

— Сказать откровенно, я совершенно забыл о вашем существовании, — отвечал граф.