Когда она расплачивалась, раздался веселый посвист тростниковой дудочки и одновременно лязг цепей и звук шагов десяток ног. Дора поджала губы, сердце у нее забилось, но она продолжала спокойно считать деньги. Салли с беспокойством взглянула на нее, а потом на двух других девушек, подошедших к окну.

Джози Энн быстро отвернулась от представшего взгляду зрелища, однако ее кузина смотрела с торжествующей улыбкой.

– Вот эти уж больше нас не побеспокоят. Иногда я думаю, что проповедник прав и надо их всех отослать обратно в Африку. Там им самое место. Вы только посмотрите! Нет, вы можете себе представить, что в случае, если янки добьются своего, нам придется жить бок о бок с этими грязными черномазыми?

Дора ждала, что Джози Энн и Салли что-нибудь ответят, но те промолчали. Дора была здесь самая младшая, и присутствующим было неинтересно ее мнение по этому поводу. Хотелось бы девушке убедить их, что владение другими людьми как неодушевленной собственностью убивает человеческое и в рабовладельце, и в рабе, что это прямой путь к насилию, но ведь она не Бог и вряд ли ей удастся донести свое слово до их сознания. Они видят и понимают только то, что хотят видеть и понимать.

И все же она не утерпела и спросила:

– А что, митчелловский парнишка тоже среди отправляемых на продажу?

И, спросив, поняла, что ведет себя глупо. Она все же не смогла пересилить свой гнев и отвращение. Три молодые женщины изумленно уставились на нее, словно она дерево, которое неожиданно залаяло.

Джози Энн смущенно откашлялась и постаралась ответить в очень рассудительном тоне:

– Как тебе в голову могла взбрести такая мысль, Дора? Местные жители никогда не разбивают семьи. И Фэнни со своими детьми живет у мистера Митчелла всю жизнь. Он никогда не продаст никого из них.

Джози, конечно, не сказала, что это было бы равносильно тому, как если бы Митчелл предал своего белого сына Джо. Если не обращать внимания на цвет кожи, то единственный сын Фэнни как две капли воды похож на Джо Митчелла, а Джо, в свою очередь, вылитый отец. И Дора не случайно наступила сплетницам на любимую мозоль, назвав сына Фэнни митчелловским парнишкой. Все в городе знали, что молодой невольник Роско – сын мэра, ставшего теперь конгрессменом. И что он его любит.

Но в городе еще никто не знал, с каким трудом Джо, наконец, убедил отца продать Роско. А Дора слышала, как ее отец вечером рассказывал об этом. Папа Джон ужасался, как родной отец может продать собственного сына, но он был не в силах это предотвратить. Не думала Дора, что тут может чем-нибудь помочь и Пэйс. Ладно, нечего выставлять напоказ свои чувства. Надо заниматься делом.

Дора взяла корзинку, сверток и направилась к двери. Выходя, она услышала, как Салли прошептала:

– Но это неправда, Джози, насчет того, что никто не разбивает семьи. Мистер Хауэрд продает всех рабов, как только им исполнится пятнадцать, если ему не нужны лишние руки. Он говорит, что иначе получается слишком много ртов, которые надо кормить, а у него только несколько акров под табак и несколько свиней.

Дора не слышала, что ответила Джози. Хотелось бы ей, конечно, знать, как богатые молодые девушки оправдывают политику мистера Хауэрда по воспроизводству и сокращению поголовья рабов, но при одной только мысли об этом ее затошнило. Доре ведь исполнилось только четырнадцать, и она ничего не знала о том, как появляются на свет дети и как трудно их выносить, но девушка не могла, да и не хотела вообразить, как это ее детей будут продавать на сторону, едва им исполнится пятнадцать. И самой бы ей тоже совсем не хотелось быть проданной. Возможно, как это случилось с ней, они станут счастливее в других краях, но Дора наслушалась достаточно рассказов о том, что бывает с рабами, которых продают куда-нибудь в отдаленные штаты Юга, и вряд ли им могло быть там лучше.

Она прибавила шагу, избегая смотреть на скованных невольников, бредущих по дороге к тюрьме. Работорговец прибыл совсем недавно, так что он вряд ли уже совершил какие-нибудь купчие. И вряд ли стоило выискивать знакомых. Но, между прочим, время на исходе. Если кто-то сейчас не поспешит, то, по крайней мере, для двух семей Рождество будет несчастливым.

Повинуясь безошибочному чутью, Дора быстро свернула в проулок и вышла на окраину города. Она ни разу не приходила сюда с тех пор, как прошлым летом здесь побывал Пэйс. Вообще-то она сторонилась людей, и мужчин в особенности, но почему-то с первого же дня, как она его увидела, Пэйс заполнил какую-то пустоту в ее сердце. И девушка всегда знала, где его найти. Сам Бог ей подсказывал.

Не доходя до старой хижины, она услышала громкие голоса и тихонько проскользнула через заднюю дверь в крошечную прихожую. Поставив корзину на полку, Дора притаилась в темном уголке, чтобы мужчины в комнате ее не видели.

Будь она глуха как пробка, и тогда бы распознала сердитый голос Пэйса. Его так распирали гнев и горечь, что Дора подумала, как же трудно ему спать, чувствуя такое. Он, наверное, всю ночь вертится без сна. Он уже взрослый, а она еще юная девушка, подросток, в сущности. И помочь ему ничем не может. Поэтому Дора стояла и слушала.

– Нет. Сторонники рабства примут меры. Новая конституция дает для этого возможность, и они добьются, что пункт закрепят без всяких поправок лет на пятнадцать. Народ штата может сколько угодно твердить об отмене рабовладения, но руки сами тянутся за вознаграждением. Посмотрите, что происходит! Мы превратились в штат работорговцев. Люди стали более выгодной статьей наживы, чем табак. И есть только один способ положить этому конец, но закон тут бессилен.

Пэйсу ответил тихий, мягкий голос, запретивший прибегать к насилию, и Дора беспокойно пошевелилась. Это, должно быть, Дэвид. У него с Пэйсом одни и те же цели, но достичь их они хотят совершенно разными средствами. Пусть так, но пока они спорят, семьи разбиваются навеки, детей отрывают от родителей.

Наверное, дядя Джэз с ней согласен. Девушка слышала, как он тихо спросил, не требуется ли еще того порошка, который собьет собак со следа, а может, и «утихомирит», а это означало подмешать им в воду стрихнин. Дора поморщилась и вышла из своего укрытия.

– Я смогу достать порошок. Как скоро он может понадобиться?

Все удивленно взглянули на нее. Все, за исключением Пэйса. Он только откинулся на спинку стула и повернулся к ней лицом, без слов принимая ее в число своих помощников.

– Тебе лучше расстараться немедленно, прежде чем стемнеет. Но удастся ли тебе достать еще и пороху? Мне больше нельзя, иначе подумают, что я хочу взорвать весь город, а Дэвид, видишь ли, не согласен покупать оружие дьявола.

Молодой человек в сером квакерском сюртуке хотел, было возразить, но Дора не обратила на это никакого внимания. Она протянула руку, взяла пачку долларов у Пэйса и, не теряя ни минуты, ушла.

После ее ухода человек в широкополой шляпе сердито набросился на Пэйса:

– Она же еще ребенок! Незачем вмешивать ее в такие дела.

Пэйс лишь пожал плечами и снова стал набивать порохом железные банки.

– Ты слышал, чтобы она против этого возражала? Молодой негр, приделывавший к банкам фитили, хихикнул:

– Пэйсон завел себе подружку. Этот ребенок ходит за ним как тень.

– Оставь, Джексон, – проворчал Пэйс, – она просто одинокий подросток. Оставь ее в покое.

– Но девчонки болтливы, – предостерег дядя Джэз, – и не следовало бы ей сюда приходить.

Но все присутствующие знали: где Пэйс, там рано или поздно появится и Дора. Так повелось с самого детства. Его это смущало, но не так, чтобы очень. Он закончил набивать банку и передал ее Джексону.

– Я отвезу девочку домой, как только она вернется. И не беспокойтесь, что она проболтается. Дора очень молчалива.

– Это точно, – согласился с ним Джексон, – стоит тихо и молчит, будто привидение, никто и не знает, что она тут обретается. Сколько она здесь простояла, прежде чем заговорила, а?

Пэйс точно знал. В ту самую минуту как Дора вошла, волосы у него на затылке встали дыбом. И он неизменно изумлялся, что единственный из всех чувствует присутствие этой маленькой колдуньи. И еще он солгал, сказав, что Дора молчалива, хотя все в это свято поверили. Дора стрекотала как сорока, если на то было ее желание. И, по-видимому, только ему одному девушка поверяла свои мысли. Но рассказывать об этом он не собирался.

Когда Дора вернулась с покупкой – Пэйс не стал спрашивать, под каким предлогом она ее приобрела, – он встал и притронулся к шляпе:

– Увидимся попозже, джентльмены, я провожу мисс Смайт домой.

Дора, не обратив ни малейшего внимания на других присутствующих, словно в комнате никого и не было, упорхнула тем же путем, которым пришла. Пэйс задумчиво покачал головой. Он мог бы поклясться, что она не имеет никакого отношения к женскому полу. Он не представлял себе женщины, которая бы не флиртовала, не засыпала враз десятком вопросов, не набросилась бы с упреками, найдя его в обществе таких неприглядных субъектов. Дора просто-напросто принимала все, как есть и действовала, следуя некой только ей одной ведомой цели.

– Я тебе сотню раз говорил, что ты не должна приходить в хижину Джэза, – предостерегающе начал он, нагоняя ее. Дора была маленькая, но скорая на ногу.

– Только что приехал работорговец из Нашвилла. Твой отец собирается продать Джошуа, а Джо – Роско. И я слышала, как он предлагал Хауэрду продать самую молоденькую негритянку, хотя ей не исполнилось и пятнадцати.

Дора искоса бросила на него взгляд.

– В Новом Орлеане должен быть большой рынок по продаже молодых рабынь, внешне похожих на белых.

Пэйс провел рукой по лицу, чтобы скрыть гримасу отчаяния. Конца этому не видно. А невинное дитя толкует о невольничьем рынке в Новом Орлеане, хотя ей еще рано знать о таких вещах. Какого дьявола родители не держат девчонку дома, взаперти?

Но на этот вопрос он знал ответ: да потому, что она избалованное дитя их преклонных лет и они с таким же успехом могли удержать дома малиновку.