Патриция Райс - Заблудший ангел

– Мне, между прочим, приходилось слышать об ангелах, которые падают с деревьев и ломают себе ножки, – предупредил он, – и тебе лучше спуститься вниз.

– Ангелы летают, – долетел до него такой же легкий и почти невесомый, как кленовые «носики», голос. Но, может, это ему почудилось с недосыпу или от жары? Его старший брат, конечно, поднял бы его на смех, если бы услышал, как Пэйс разговаривает с деревьями.

– Ангелы падают на грешную землю, – твердо заявил он, – и лучше тебе спуститься самой, прежде чем я доберусь до тебя.

Наступило минутное молчание. Ему отвечал только шелест листьев, трепещущих под дуновением легкого ветерка. А может, этот шум производил злокозненный эльф, перелетавший с одного дерева на другое? Теперь серебристый напев раздавался справа.

–Буду лежать, пока ты не спустишься, – пригрозил Пэйс, опершись головой на руки и вытянув ноги к ручью.

– Но ангелы умеют петь колыбельные песни, – ответил ребенок полнозвучным нездешним голосом.

Пэйс улыбнулся и снова закрыл глаза, ведь ее все равно не видно.

– Голубые птицы умеют петь песни. Давай спой, птичка. Я все равно успею тебя поймать, когда ты надумаешь слететь на землю.

Не обращая внимания на предостережения, она запела. Иногда Пэйс различал отдельные слова, их последовательность, знакомые рефрены о лошадках-качалках и спящих ребятках. «Значит, голубые птицы и ангелочки все-таки умеют изъясняться по-английски», – подумал он сонно.

Когда, наконец, изнеможение взяло верх, и Пэйс заснул, легкое создание, сидевшее на верхних ветвях, раздвинуло листья и осторожно взглянуло вниз.

Вид у Пэйса был неказистый, а синяков и кровоподтеков – больше, чем у мамы после ссоры с отцом.

Сочувственно вздохнув, девочка легко спустилась с дерева и тихонько положила в его скрещенные на груди руки недавно обретенное сокровище. Голубое перышко уютно угнездилось у него между пальцами, а сама она легко скользнула прочь, крепко прижимая к себе старую, замызганную куклу.

Декабрь 1857 года

Дора крепко завязала ботинки и потянулась за серым шерстяным плащом. Зимы в Кентукки вряд ли холоднее и дождливее, чем в Корнуолле, но ей помнилось, что там все-таки было теплее и суше – наверное, потому, что ее никогда не выпускали в это время из дома.

За шесть лет большая часть воспоминаний успела потускнеть, да ей и некогда было тратить на них время. К тому же они оставили болезненный след в памяти, и девушке казалось, что лишний раз вспоминать ни к чему. Лучше папы Джона в целом мире никого и быть не могло, ну а если новая мать, Элизабет, казалась резче и несколько суровее, чем милая, хрупкая женщина, которую она не забыла, то Дора никогда не жаловалась. Ей пришлось понять, что, несмотря на евангельские заповеди, не кроткие наследуют землю, во всяком случае до тех пор, пока грубые и жестокие не превратят ее в пустыню.

Короче, она приняла свое место в новом мире, куда привезли ее приемные родители. Ей совсем нетрудно было скрывать фигуру в бесформенных платьях и прятать лицо в широкополых капорах, говорить, только когда к ней обращались, и выполнять все дела по хозяйству без понуканий. Образ жизни, довольно строгий и стесняющий инициативу, Доре, напротив, казался гораздо более свободным, чем тот, который она вела когда-то.

Простое платье делало ее не более привлекательной, чем остальные девушки, и парни с ней заигрывали не больше, чем с другими. В общем, ее оставили в покое. И это поистине удивительно, сколь многого можно добиться, будучи практически невидимкой. Дора убедилась, что вовсе не надо прятаться от взглядов, чтобы тебя не замечали.

Она незаметно выскользнула из дома с корзиной для яиц и направилась по дороге в город. В это время года яиц в корзине не было, но в ней удобно разместились банки с вареньем и джемами, приготовленными прошлым летом. Матушка Элизабет сказала, что их можно продать, а деньги использовать по собственному разумению. Дора могла бы легко насчитать с десяток вещиц, которые ей хочется купить, но сначала надо приобрести небольшие подарки для приемной родни. Она помнила, каким чрезвычайно торжественным и щедрым праздником было Рождество, и хотя условия ее жизни изменились неузнаваемо, она не могла забыть о необыкновенном значении этого дня.

Большая пузатая печь наполняла теплом торговый склад, и Дора отогревала большие пальцы ног, пока Салли, жена Билли Джона, оценивала стоимость содержимого банок. Доре с трудом верилось, что Билли Джон, которого она когда-то укусила за палец во время одной из детских ссор, теперь стал уже взрослым и держал магазин, и что отец Джо Митчелла стал мэром Шранкфорта. Ей недавно исполнилось четырнадцать, а старший брат Пэйса и его дружки совсем выросли и многие женились, заняв солидное положение в обществе. Вот так. Чарли еще не женился и не вступил во владение фермой, потому что ею по-прежнему заправлял отец, но Чарли уже играл заметную роль во многих местных делах и начинаниях.

Дора росла вместе с Пэйсом и его братом и чувствовала себя такой же взрослой и умудренной, хотя ее физическая зрелость значительно отставала от умственной. У нее все еще не развилась грудь, в то время как Джози Энн, будучи всего двумя годами старше, стала не только полногрудой, но и обзавелась десятком поклонников. Иногда, правда, нечасто, Доре хотелось тоже покрасоваться в розовых платьях с оборками, широкими, на обручах, юбками и весело похихикать с другими девушками, но затем она вспоминала о прошлом, и желание исчезало. Ноги согрелись, и Дору как магнитом потянуло к добру на полках. Она шила не очень хорошо, однако вполне терпимо. И Дора притронулась к куску мягкой серой шерсти, прикидывая, сколько потребуется ярдов на платье, и сколько это будет стоить. Уж сколько лет матушка Элизабет ходит на молебствия в старом платье. Дора понятия не имела, как она сумеет незаметно сшить для нее новое платье, но лучшего подарка и представить нельзя.

Дверь распахнулась, ворвался ветер, а вместе с ним влетели две молодые женщины в тарлатановых юбках на необъятных кринолинах. Весело смеясь, они подошли к стойке, не заметив Дору, стоявшую в дальнем углу. Дору люди вообще не часто замечали.

– Ты слышала? – прошептала одна из них на ухо жене Билли Джона. – На аукционе будет продаваться все имущество Маккоя за неуплату налогов. Папа говорит, что он бы сам не отказался приобрести несколько акров, но думает, что отец Джо Митчелла купит всю эту землю для сына.

Салли широко раскрыла глаза.

– Нет, ничего подобного я не слышала. Держу пари, Билли Джон тоже об этом ничего не знает. Том Маккой его лучший друг, и что же они теперь будут делать?

Одну из женщин Дора узнала, это была Джози Энн. А другая, наверное, одна из ее многочисленных кузин. Дора вращалась в тех же кругах, что и Джози, а так как та теперь думала лишь о поклонниках, то не обратила на Дору никакого внимания.

Джози сняла капор, украшенный цветами, и блестящие каштановые локоны явились во всей красе. Ее голос прозвучал задумчиво:

– Но это несправедливо, правда? Родные Томми владели этой землей с незапамятных времен. Я слышала, что сам Том нашел себе работу на речном судне.

На что Салли негодующе ответила:

– Джозефина Энндрьюс! Ты же прекрасно знаешь, почему все так получилось. Если бы отец Томми не давал пристанище беглым рабам, он и сейчас бы жил припеваючи. Но ведь нельзя воровать чужую собственность и чтобы все сходило тебе с рук. Так говорят мой папа и Билли Джон и имеют на это право. Все по закону: украл – плати. Его оштрафовали и посадили в тюрьму, но так и полагается, потому что он самый обыкновенный преступник. И, конечно, нехорошо, что у него сгорел табачный сарай, а ведь он столько труда вложил в свою плантацию и все делал своими руками, да, видно, Господь решил покарать его за грехи.

Нет, не тому ее учил папа Джон. И сама Дора, и многие другие в это не верили, но девушка хранила молчание. Она впервые слышала, что Маккой потерял свою ферму.

Джози Энн покачала головой:

– Но мне просто не верится, что мистер Маккой мог укрывать беглых рабов. То, что он слишком беден и не может иметь своих негров, еще не означает, будто он хоть сколько-нибудь симпатизирует аболиционистам.

Ответ ее кузины был более пронзительным и непреклонным, чем неуверенное замечание Джози:

– Мы потеряли тысячи долларов из-за этих янки и их воровских ухищрений! Да вот, мой папа заплатил три тысячи за нескольких парней, которых собирался продать в Новом Орлеане. И когда они сбежали, то папа не разрешил нам поехать за покупками в Цинциннати, как обещал раньше, потому что у него не было денег, и он велел нам подождать, пока черномазых поймают. А когда их нашли в Эвансвилле, эти самые аболиционисты заявили, что они не папина собственность! Аболиционисты – воры, вот именно, воры. И это преступно и грешно, что их наказывают за это не так часто, как следует. Ведь если бы янки украли лошадей, их бы тут же повесили. Их нужно наказать, чтобы неповадно было, и если мистер Маккой тоже аболиционист, значит, он потерял то, что нам должен. Папа сказал, что эти противные квакеры, что живут на том берегу…

Салли шикнула и кивнула на Дору. Все три женщины разом повернулись в ее сторону, но Дора вытащила кусок облюбованной шерсти и сделала вид, будто ничего не слышала. Друзья научили ее, что гнев Богу неугоден и что она должна только сочувствовать людям по причине их невежества.

Подобрав полы плаща и захватив рулон шерстяной ткани, девушка устремилась к прилавку и любезно кивнула женщинам. Джози Энн сразу же улыбнулась и начала тараторить о приближающемся рождественском бале, а Дора тем временем развернула ткань на прилавке, чтобы отмерить.

И только когда упомянули имя Пэйса, она снова навострила уши. Ей было известно, что в июне молодой человек окончил юридический колледж и теперь работал помощником адвоката в Лексингтоне. Дора еще не знала, что Пэйс недавно приехал домой. Она чувствовала его присутствие, но все же это было не то, как если бы знать наверняка. А Дора его ждала. Ему надо было кое-что обязательно узнать.