Патриция Райс - Заблудший ангел

Ноябрь 1851 года

Александра Теодора Бомонт ухватилась за перекладину полированной библиотечной стремянки красного дерева и попыталась прислонить ее к полке, где лежала Библия и другие книги духовного содержания. Хотя ей уже исполнилось восемь, маленькие руки были еще слишком слабы для такого подвига. С недовольной гримаской Александра оглядела освещенную лампой библиотеку, пытаясь найти выход из создавшегося положения.

Остановив взгляд на кресле, обитом красновато-коричневой кожей, она решительно задрала подбородок и устремилась к нему, как солдат, марширующий на войну.

Колеблющееся пламя мерцающими бликами освещало ее короткое бархатное темно-красное платье и тускло отсвечивало на золотой вышивке, украшавшей, лиф. Однако дорогое шитье не могло сравниться в блеске с золотистыми локонами, подобно ангельскому нимбу окружавшими ее задорное личико. Надо сказать, что, кроме нимба, в маленькой леди Александре больше не было ничего ангельского. Она прекрасно знала, что вступает на запретную территорию, и поэтому двигалась с чрезвычайной осторожностью. Прежде чем влезть в кресло, девочка попробовала, не скрипят ли пружины.

Однако дополнительные два фута в высоту, приобретенные ею, таким образом, не давали возможности дотянуться до заветной, манящей полки. Гарет сказал, что на ней стоят книги об ангелах. Он даже снял оттуда один том и показал ей чудесные акварели с изображением золотистых фигур на фоне голубого неба. А затем рассмеялся и поставил книгу на место – недостижимое для Александры. Девочка ненавидела сводного брата всей душой и поэтому решила, что не позволит ему одержать над собой верх. Пусть она на десять лет моложе, но способна делать то же, что и он.

Осторожно, не торопясь, Александра повернула кресло так, чтобы подлокотник был расположен вдоль шкафа. Затем встала на него. Тяжелое кресло даже не шелохнулось под ее легкой фигуркой. Приподнявшись на цыпочки, Александра ухватила пальцами том, стоявший на полке первым.

В этот миг дверь библиотеки распахнулась, громко ударившись о стену, обшитую темными деревянными панелями. Звук отозвался эхом в комнате с высоким потолком. Пламя лампы дрогнуло, и на фоне полок вырисовалась хрупкая танцующая тень ребенка, с опасностью для жизни балансировавшего на ручке кресла. Пальцы Александры уже крепко вцепились в корешок, когда тишину библиотеки взорвал торжествующий крик:

– Отец, она снова принялась за свое, я же тебе говорил!

Бежать было бесполезно. Она могла уронить злосчастный том за кресло, спрыгнуть и принять невинный вид, но это ни к чему бы не привело. Александра понятия не имела, почему Гарет решил заманить ее в ловушку, но он мог наговорить отцу что угодно, и ему бы поверили. Цепко держа книгу, Александра стащила ее с полки, затем спрыгнула с сиденья и уже твердо стояла на полу, когда в библиотеку вошел отец. Она прижала драгоценное издание к груди и приготовилась отстаивать свою правоту, но услышала в холле голос матери и внутренне содрогнулась. Не надо ей здесь появляться. Она должна быть сейчас с визитом у викария. Следовательно, граф не разрешил ей уехать в гости. А это означало…

Нет, Александра не хотела думать о том, что это означает. Она опять услышит стоны и крики, как в те вечера, когда отец решал, что пора преподать матери очередной урок. У девочки сжалось сердце лишь при одной мысли об этом. Плохое поведение Александры только еще больше разозлит его, и он станет добиваться торжества справедливости с особенным рвением.

Она собрала все свое мужество, закрыла глаза и горячо взмолилась Богу, как учила ее мать. Но вместо Бога рядом был отец. Огромные сапоги грубо попирали прекрасный турецкий ковер, огромные руки схватили девочку за плечи и оторвали от пола, но она не вслушивалась в громогласные обвинения и не обращала внимания на пальцы, больно впившиеся в тело. Она молилась изо всех сил, молилась о чуде.

– Джордж, ребенок не сделал ничего дурного! – умоляла мать. – Все это подстроил Гарет. Ты же сам знаешь. Я ее отшлепаю, пошлю спать, а завтра посажу на хлеб и воду. Обещаю.

Одна огромная рука дернулась назад и отшвырнула мать, в то время как другая держала на весу непокорную дочь. Жена, вся в слезах, схватила и обняла карающую руку.

– Пожалуйста, Джордж. Это моя вина. Я слишком ее избаловала, ничего подобного никогда больше не повторится, накажи меня. Ведь девочка еще слишком мала и неразумна.

Александра внутренне съежилась, но знала, что надо молчать, иначе отец разгневается окончательно. А чем сильнее он разозлится, тем тяжелее будет расплата матери. Поэтому Александра замерла и постаралась сжаться в комок, чтобы занимать как можно меньше места.

– Да, она так же слаба, как и ты. Надо любить строгой любовью, чтобы направлять ее поступки, – гремело над их головами. – Я не потерплю твоего вмешательства, Матильда.

Свободной рукой граф схватил жену за тонкое запястье. Одним движением сильных пальцев сжал и повернул его так, что хрустнули косточки. Приглушенный крик боли раздался в душной библиотеке. Жена выпустила руку мужа и схватилась за изувеченную кисть.

– Джордж, не сегодня, умоляю, – прошептала Матильда, невзирая на боль. – Ты хотел, чтобы я осталась дома, и мы могли побыть вместе. Вот я здесь. Отпусти Дору, и ты сможешь воздать мне со всей строгостью. Я позову Керри, чтобы та отвела девочку в ее комнату.

Александра сжала кулачки, крепко зажмурилась и взмолилась еще жарче, несмотря на ужасную боль в плече:

«Господи Боже, пожалуйста, не наказывай мою мать за мои грехи. Я больше никогда не притронусь к ангельским книгам. Обещаю, Господи Боже, только пусть он не бьет матушку снова. Пожалуйста, Господи, я постараюсь быть хорошей. Если бы не смертный грех, я бы утопилась в реке, только бы он опять не наказывал ее за меня. Молю тебя, во имя всего святого, аминь».

Слова молитвы были так же почтительны и богобоязненны, как и у священника, и если Бог действительно существует, он должен их услышать. Но Александра давно подозревала, что Бога нет.

– Ступай в свою комнату, женщина. Я сейчас приду туда.

Он больше не кричал. Голос стал холодным и повелительным, озноб пробежал по коже Александры. Девочка понимала, что это означает, и на глазах у нее навернулись слезы, хотя она изо всех сил старалась не плакать.

Мать тоже знала. И тихо выскользнула из комнаты. Дальнейшие уговоры только ужесточили бы наказание для них обеих.

Александра мужественно последовала за отцом, а он, схватив дочь за руку, потащил ее к широкой винтовой лестнице, которую считали одним из чудес архитектуры в этом отдаленном краю Англии. Александра жила в особняке, которому не было равных среди скромных жилищ рыбаков и шахтеров Корнуолла. Рядом не было людей, соответствовавших им по положению, и у Александры не нашлось товарищей для игр. Единственными друзьями родителей оставались священник и его жена, а священник во всем зависел от лорда Бомонта. И если ей с матерью нельзя уповать на помощь Божью, значит, надеяться больше вовсе не на кого.

В этот вечер Александра отделалась легко.

Ее отец, высокий, с великолепными черными волосами, сверкающими темными глазами и чувственным ртом, уважал равных себе по положению и никогда не пользовался красивой внешностью для того, чтобы добиться исполнения своих желаний от нижестоящих. Его считали религиозным, приверженным семье человеком, суровым, но справедливым по отношению к арендаторам. И граф не стал бы сознательно использовать большую физическую силу, дабы нанести вред единственной дочери.

Он всего-навсего заставил ее встать на цыпочки в углу, прижавшись носом к наиболее высокому при ее росте месту, а затем прислал няньку присматривать, чтобы девочка не вздумала сбежать.

С физической точки зрения такое наказание можно было вытерпеть. Александра, легонькая и выносливая, подросла на дюйм с тех пор, как отец в последний раз наказывал ее. Девочке уже не надо было вставать на самые цыпочки, чтобы дотянуться до отметки. Главное, стоять очень скучно и утомительно, да и плечо побаливает. Настоящее наказание пришло позднее, когда в доме погасли огни, и все стихло, от чего приглушенные ранее звуки из расположенной внизу комнаты стали громче барабанного боя.

Когда, наконец, в тишине раздался пронзительный крик матери, Александра оторвала нос от отметки, и ее вырвало остатками превосходной утки, съеденной за обедом, вырвало в фарфоровую полоскательницу, поставленную сбоку. Оставлять пятна на дорогом ковре, за что последовало бы новое, куда более строгое наказание, не годилось.

Позже, на рассвете, когда мать пришла в детскую и отослала служанку, Александра без сил упала в материнские объятия и, почти не веря и ни на что, не надеясь, в очередной раз выслушала приевшиеся увещевания:

– Он не хочет причинить нам боль, Дора. Отец просто очень большой и не может соизмерять свои силы. Он хороший и любит нас, но желает, чтобы мы были как можно лучше. Нам надо больше стараться, Дора, чтобы исполнять его желания. Обещай мне, что будешь стараться изо всех сил!

Апрель 1852 года

– Ни слова, Дора, никому ни слова. Закутавшись в большой бесформенный плащ, чтобы не бросался в глаза округлившийся живот, Матильда схватила дочь за руку и торопливо повела по трапу на борт большого корабля, покачивавшегося на волнах в доке. Белила едва скрывали красный рубец от удара на ее щеке. Александре очень хотелось почесать то место, где грубая холщовая ткань натирала ей кожу, но одной рукой она сжимала фарфоровую куклу, другой – пальцы матери.