Господи, Доронов, какой ты жалкий.

— Прости, — выдохнул я, сжимая ткань пиджака отца, чуть сглатывая и опуская голову. — Я просто больше так не могу.

— Я знаю, — его тихий голос успокаивает весь бушующий огонь в моей крови. Чувствую отцовскую руку на моем плече. Никаких ярких проявлений любви вроде объятий, но этот жест сказал больше, чем нужно. Втягиваю носом воздух, считаю до десяти, а затем открываю глаза и произношу, оглядываясь на остальных:

— Извините, это все недосып. Видимо, ты прав, Рожок. Спать надо больше.

— Ага, — тянет он в ответ, салютуя мне кружкой кофе. — Давайте правда расходиться, Макс поехали. Надо все подготовить на «всякий пожарный».

Олег бросает на меня взгляд, Еремин подле него замирает, будто дожидаясь моей второй вспышки. Я понимаю в чем причина. Если мы очень быстро не найдем Лилю, и Семена, то угроза разрыва контракта станет реальной. Они уже и так затянули с этим.

— Я понимаю, — киваю Максу, пожимая каждому руку. — Идите уже.

— Дорон, — Яровой подскакивает, хмурясь и из-под черной челки на меня смотрят проницательные глаза усталого гения. — Всю инфу скинем тебе на защищенную почту и твоему следаку. Не ссы, найдем твою зазнобу, — он показывает большой палец, а после уходит с остальными.

— Дома покопаюсь еще, — бормочет Юрка, собираясь. — Может удастся вычислить полный маршрут по видео с дорожных камер, где попалась машина этого Серова или Котова.

Ага, возможно. Только маловероятно, ведь их поймали выезжающими за город. Только в огромном потоке нам удалось лишь несколько раз поймать дурацкий фургон с псом на двери, который выезжал с территории клиники после моего визита. И второй раз — за город, да пару снимков с трассы. Но куда они ехали?

— Еще чего. Домой придешь — ляжешь спать, — отрезала Арина, подгоняя Бубликова. — Давай, давай.

— Эй, вообще-то знаешь… — заспорил Юрка, но быстро сдулся, захлопывая за собой двери.

Блаженная тишина накрыла нас с отцом. Я упал в одно из кресел, приставленных к столу, а папа отправился к скрытому за кадкой цветов мини-бару. Через пару минут на столе с тихим стуком оказалось два бокала: отличный выдержанный коньяк в одном, и минеральная вода — в другом.

— Фу, вода без газа, — проворчал я, косясь на бесцветную жидкость под названием «Ессентуки». Настоящая минеральная вода воняла сероводородом, была мерзкой на вкус, и от нее меня едва не стошнило совсем недавно выпитым кофе в десятый раз.

— Ничего-ничего, зато полезно для желудка. — усмехнулся отец, прикуривая сигару и вертя в руке бокал. Он всегда так делал, когда ему нужно было немного подумать.

Несколько минут мы молчали, каждый переваривая свои мысли. Смотрели по сторонам и словно прощались с этим местом. Смешно, но я даже никогда не представлял себе, что у меня отберут так легко этот огромный живой организм из людей и техники. Поглаживал прохладную крышку стола и услышал тихое:

— Мы справимся, Амир, — заявил отец и поднял на него глаза, заметив решительно сжатый кулак. — Никто и ничто не сможет забрать у нас то, что принадлежит нам. Слышишь?

Я прикрыл глаза, мысленно повторяя эту мантру и вдруг почувствовал невероятное удовлетворение. В ту секунду, когда я посмотрел на отца, то выдохнул:

— Никто и ничто не заберет у меня то, что принадлежит мне.

И в эту минуту мой айфон ожил и завибрировал прямо на столе.

Привычный поздний вечер в Москве. Поездка в следственный изолятор после звонка матери Лили — дело странное. Гоша то и дело косился на меня в зеркало заднего вида, осторожно выруливая на очередном перекрестке, стараясь не столкнуться с парочкой лихачей, вздумавших гонять зимой.

— В чем дело? — спрашиваю, скрывая свои эмоции и привычно делая дружелюбный вид. Он нервничает, будто ощущает что-то. Бойся, бойся, крыса. До тебя я обязательно доберусь.

— Вы в порядке, Амир Давидович? — он запнулся, пытаясь изобразить привычную самоуверенность и дружелюбие. — Наверное, вам сейчас тяжело.

Считаю до двадцати, пытаясь не сорваться с места и не вытрясти из него душу. Привычно грустно улыбаюсь, а сам уже отрываю ему голову семью возможными способами. В момент, когда мы тормозим на парковке у ворот здания СИЗО. С одной стороны — детская площадка, с другой — красный кирпичный забор и строение в такой же расцветке. В сумерках зимнего вечера повсюду светят фонари, а вокруг еще стоят машины и отъезжают автобусы с родственниками, приезжавшими навестить своих родных. Поднимаю голову, взглядывая в темнеющий силуэт смотровой башенки. Если не присматриваться, то местечко вполне приличное. Рядом магазины, жилые дома. Прям курорт для будущих осужденных. Разве что колючая проволока как бы намекает.

Гоша ежится, косится и пытается улыбаться. Ничего, гаденыш, еще настанет твое время. А нет, так я тебя в лесочке где-нибудь прикопаю и мать родная ни одной кости твоей не найдет. Обещаю. За каждый день, что Лиля провела там — ты отработаешь у меня в двойном размере.

Шум колес по расчищенному асфальту отвлекает от кровожадных мыслей.

— О, зять явился, пойдем, чего стоишь — в ногах правды нет, — слышу голос Антонины Васильевны. Она выбирается из подъехавшей машины отца вместе с Виолой, папой и, как ни странно, дружком Лили — Ибрагимом. Он с подозрением смотрит в мою сторону, удерживая в руках какие-то бумаги, но Виолетта ему шепчет, будто подбадривая.

Обнимаемся, киваю Гоше и говорю привычно:

— Ты поезжай, к жене там, — тяну, а про себя думаю: «В последний раз можешь полюбоваться».

— Да я подождать могу, — он молодец, держит марку. Качаю головой, кивая на ожидающих меня родных.

— Все нормально, уеду с ними. Поезжай.

Пока не прибил.

Внутри все довольно уныло, хотя во дворе довольно чисто. Никаких изысков: чистые дорожки, всюду охрана УФСИМ обходит площадку. У заключенных есть даже небольшое поле для игр в баскетбол и футбол, а в который раз задаюсь вопрос: какого черта? Может я чего-то не понимаю, но тюрьма не место отдыха. Но демократичный строй свои правила диктует.

У нас проверяют наши документы, проводят в нужные двери. По лестнице вверх шагаем до кабинетов, из которых ушла большая часть сотрудников. Только начальник СИЗО, его заместитель и Оленев. В своей синей форме с погонами Андрей Семенович Вазунов выглядит странно. Рядом с высоким тощим замом, — имя которого я прочесть не успел, а сам он не представился — выглядит забавно. Несмотря на осанку — это низкорослый мужчина, чуть полноватый. Он протягивает руку моему отцу и к моему удивлению они очень тепло улыбаются друг другу!

— Доронов, сколько лет. Вот уж не думал, что судьба нас сведет так.

А затем поворачивается к матери Лили и ее бабушке, целуя обеим руки.

— Дамы, — кивает на стулья, заранее принесенные сюда. Антонина Васильевна усаживается первой, следом за ней Виола. Потом отец и Ибрагим. Я стою рядом с Максом Оленевым, пожимая приветственно руку Петру Володину — заместителю начальника СИЗО.

Меньше всего хочется тратить время на вежливость, но все равно давлю улыбку и перекидываюсь парой ненавязчивых слов.

— Да. Очень приятно. Спасибо за службу, — говорю, ловя одобрительный взор карих глаз Петра. Все любят комплименты и вряд ли надзирателям их часто говорят.

Рассаживаемся, нам предлагают дешевенький кофе с чаем. Не отказываюсь ни я, ни остальные. Ибрагим передает папку с бумагами Оленеву и смотрит на меня, пока позади нас гремят ложки с кружками. Я вскидываю бровь и задаю вопрос:

— Что?

— Не понимаю, что нашла в тебе Лиля, — фыркает в ответ Рязанов, а я лишь усмехаюсь краем губ.

— Интеллект, — бросаю равнодушно, отворачиваясь от него.

— Значит, хотите давануть на Смольчука? — когда церемонии заканчиваются, задает первый вопрос Петр.

Мы нарушили все возможные и невозможные процедуры. Никого из нас тут даже быть не должно. У Оленева я ни разу не спрашивал, почему он позволяет мне участвовать в расследование — ведь по голове его за это при случае не погладят. Только времени разбираться в мотивах не было. А может, они тоже хотели быстрее разобраться с делом. И теперь у нас была такая возможность.

— Мы нашли его родителей, — подал голос Ибрагим, а в интонации проскользнули нотки довольства собой. — Что не могут полицейские, на то вполне способны журналисты. Достаточно отыскать их возможных знакомых и друзей, коих правда оказалось не так уж много. Но оказалось, что одна подруга матери Влада еще поддерживает с ней связь изредка. Они созваниваются по телефону и Ватсап.

— Если бы кто-то уделил этому вопросу чуть больше внимания. У нас бы давно появился в рукаве козырь, — шпилька со стороны Антонины Васильевны летит в сторону Максима, отчего следователь морщится.

— Наши силы были брошены на поиски пропавших, — отрезает он. — И преступников.

— Ага, именно поэтому нужное у нас годами искать могут, — фыркает бабушка Лили, отворачиваясь и складывая ладони вместе на коленях.

— Мам, — вздыхает Виола, качая головой и бросает на меня взгляд. — Лиля с Ибрагимом уже опрашивали бывших соседей по дому Смольчуковых. Но никто из них ничего не знал. Зато в их квартире остались кое-какие документы и фотографии. Благо соц. сетями сейчас пользуются многие.

— Несколько дней поисков, обработки, этих твоих умников из «ИнТек» и вуаля! — развел руками Ибрагим, радостно хмыкая. — Мы нашли школьную подругу, правда разговорить ее удалось не сразу. Она упорно отрицала факт общения, затем призналась, что получила пару писем от старой подружки. Но женщины такие женщины, никто не верит, что мать Влада не поделилась бы чем-то.

— И что? — я нетерпеливо стукнул ногой, а отец рядом постучал пальцами по подлокотнику стула. — Вытащим их из заграницы? Так им ведь «Слон» платит или кто-то из верхушки.

Папа задумчиво потирал подбородок. Я в принципе понимал, они что-то с Виолой уже обсудили в машине, возможный ход конем после ее звонка. Пока я ездил в очередной раз подписывать документы на передачу акций завода и общался со СМИ, готовящими материал для завтрашнего выпуска новостей. Собственно, ничего удивительного. Если уж эта женская братия без участия полиции разговорила подругу Елены Смольчук — матери Влада — то, о чем может идти речь? Впервые за долгое время мне захотелось по-настоящему улыбнуться. Страшные эти женщины из семьи Магазинчиковых — очень страшные.