После очередной смены власти они немного успокоились. Притихли, прекратили столь активные действия. В двухтысячные годы мой отец стал одним из акционеров «слона», спасая собственный бизнес. Подпольный бизнес ушел окончательно в тень, оставь лишь благопристойную верхушку, благодаря которой люди могли делать вид, что их совесть чиста. А откуда там берутся деньги — не их забота.

Большая часть документов Дмитрия касалась именно этого. Он пытался доказать, что грязная система работает на благо кого угодно и чего угодно, только не природы. После того, как нашли его тело в багажнике собственной машины — начались громкие расследования. По стране гремели суды над участниками преступной организации, однако из большинства обвиняемых реальные сроки получили немного. Несколько мелких бывших чиновников, группа милиционеров, одним из которых был майор Котов. И, если поначалу, я думал, что он бы мог стоять за нынешней организацией, то узнав о его трагической смерти в тюрьме — передумал. Скорей всего, майор был мелкой сошкой, одним из тех, кому не удалось вовремя скрыться.

Я как раз остановился на изучении возможных подозреваемых, когда мне позвонили насчет Лили. Первое, что я сделал, как только узнал, что на нее напали — уволил всех к чертовой матери. Семену Андреевичу повезло: он работал на моего отца уже давно и в тот день руководил охраной с завода. Однако выговор за халатность в обучении персонала все равно получил. Во-первых, он должен был им разъяснить всю серьезность ситуации, а во-вторых — ошибки я никогда прощать не умел. Даже случайные.

А после всего поехал в управление, столкнувшись нос к носу с Оленевым.

— Вы быстро примчались, Амир Давидович, я соскучиться не успел, — криво улыбнулся мне Максим Анатольевич, заполняя бумаги за знакомым столом. Он выглядел уставшим, темные волосы были взъерошены, а форменный пиджак висел на спинке его кресла.

Меньше всего мне хотелось видеться с ним, тем более без адвоката. Вот только выбора сейчас у меня никакого не было. Впрочем, у него тоже. Лиля не зря меня называла горным бараном — упрямством я отличался знатным, когда мне что-то было нужно.

— Я хочу знать, что вы успели вытрясти из этого парня? — поинтересовался я, ставя ладони на стол и опираясь на него всем телом, наклонился прямо к следаку. Медленно подняв голову, Оленев пристально взглянул мне в лицо и усмехнулся.

— Доронов, я не могу разглашать детали дела, — он безразлично пожал плечами. Глядя на него, у меня сложилось впечатление, что меня недолюбливают. И сильно.

— Мы оба знаем, что вам ему нечего предъявить, — процедил я сквозь зубы.

Что можно пришить человеку, напавшему на бабушку Лили с игрушечным пистолетом-зажигалкой? Штраф? Хулиганство? Это административная статья, в лучшем случае ему назначат отработку. Не более. Тем более, если это было его первое преступление. Да любой мало-мальски грамотный адвокат размажет это дело по полу районного суда.

— Ну, это как посмотреть, — издевательски потянул в ответ этот хлыщ, дернув головой в сторону двери. — Извините, Амир Давидович, но часы приема закончились — приходите завтра. Или послезавтра.

Я усмехнулся, сжав пальцы в кулак, снимая попавшиеся под руку бумаги, и выдохнул тихо:

— О, еще как. Приду, — пообещал я, заметив проскользнувшее волнение в светлых глазах следователя и выпрямившись, развернулся в сторону выхода.

— Советую вам не уезжать никуда из города, Амир Давидович, — донеслось мне в спину, едва я коснулся ручки двери, застыв на месте. — Так, на всякий случай. Кто знает, что задумали преступники.

Ах, ты ж су… сучок ментовской.

— Да что вы. Благодарю за заботу, Максим Анатольевич, — съязвил я в ответ, чуть обернувшись и взглянув прямо в наглую физиономию этого хмыря в погонах. — Ваше мнение, очень ценно для меня.

— Сознательные граждане — живые граждане, — философски заметил он, откидываясь на спинку стула, улыбнувшись мне, отдавая шутливо честь.

— Молчаливый мент — мертвый мент, — пробормотал я тихо, но достаточно для того, чтобы Оленев изменился в лице.

Да, друг мой погонный, не только ты умеешь красиво угрожать на жаргоне.

Из здания вышел на крыльцо в прохладу ночи и прикурил. Рядом толклась парочка дежурных, косящих на меня недовольные взгляды, но мне было наплевать. Выдохнув дым и зажав сигарету между пальцев, набрал номер Артема, дождавшись ответа после пары гудков.

— Амир?

— Влад Смольчук, — проговорил я, пиная бетонную ступеньку, спустившись на две вниз и огляделся.

Небо было беззвёздным, ветер холодным, проникающим под полы не застегнутого зимнего пальто, а волосы топорщились при каждом порыве. Отделение полиции почти не освещалось, не считая одинокой лампочки над крыльцом и парочки фонарей у открытых ворот. Где-то недовольно пролаяла собака и хлопнула дверь за моей спиной — дежурные, бурча, вернулись на пост.

— Что мне должно сказать это имя? — поинтересовался адвокат отца с любопытством, пока в очередной раз затянулся, позволяя горьковатому дыму проникнуть в легкие и недовольно поморщился.

— Твой новый клиент. Вытащи из этого ботаника все, что нужно. Кто, что, кого, куда. А будет брыкаться, скажи, что в ином случае полиция свесит на него всех собак за многочисленные преступления слоников. Он поймет, — фыркнул я, практически уверенный в своих словах.

Уж больно самоуверенным выглядел следак в ответ на мое замечание о незначительности преступления Влада. Парень мог знать что-то, даже если Оленев ничего дурного не задумал, от него могли в любой момент избавиться свои же, дабы не болтал лишнего.

— Амир, я же…

— Сергеев, ты бессмертный? — лаконично заметил я на его попытки возражения и тут же услышав недовольное бурчание в трубку: «Да понял я, понял».

Еще бы не понял. Где бы этот бурдюк со сводом законов в голове такую кормушку нашел, как у Дороновых?

Договорившись, сбросив вызов и двинулся к машине, уже почти скользнув в салон, когда услышал слова своего водителя и помощника в одном лице — Гошу Скирнеева:

— Амир Давидович, вы просили напомнить о завтрашнем благотворительном вечере в Московской галерее.

Я застонал, плюхаясь прямо на диван, захлопнув двери. Черт, я со всеми этими делами, закрытием завода и прочим, совершенно забыл про аукцион для помощи людям, страдающим зависимостью. Будь моя воля, я бы просто отстреливал их, как неликвид. Для меня существовала одна истина: не бывает бывших алкоголиков и наркоманов. Но, во-первых, месяц назад я пообещал отцу заменить его. Во-вторых, там я мог увидеться с Цирковым и обсудить с ним всю ситуацию. Или с кем-то из возможных бывших подельников отца в деле «Слона». В конце концов, судя по списку, там было приличное количество людей, ныне прикидывающихся благонравными гражданами.

В общем, не отвертишься.

— Вижу радость на вашем лице, — улыбнулся мой бесстрашный помощник, покосившись на меня в зеркале заднего вида.

— Умолкни уже, — огрызнулся, устало прикрывая глаза, представляя себе рыжие волосы моей Лили и непроизвольно улыбаясь.

Интересно, ей пойдет красное платье? Мне кажется, она в нем будет хороша.

— Почему красное?

Действительно. Это был первый вопрос Лилии, когда я утром появился на пороге квартиры ее бабушки и рассказал насчет вечера. Полночи мне снилась какая-то ерунда. В начале от меня убегали деньги, затем за мной гонялась обиженная окровавленная Белла — ее бизнес я прижал в отместку за дачу ложных показаний прямо с утра.

Теперь ее вовсю трепала полиция и многочисленные инстанции, проверяя каждую запятую в отчетных документах. Что бы там ей не заплатили, никто не прикрыл госпожу Алмазову от моего праведного гнева. А я утром был злой, не выспавшийся и совершенно неудовлетворенный. Просто не повезло — я про нее вспомнил после Смольчука.

— Потому что, гурия души моей, ты в нем будешь просто королевой, — убежденно заявил я, улыбаясь и проведя костяшками пальцев по гладкой щеке.

— Ой-ой, расфуфырил хвостину, павлин, — раздался рядом недовольный голос Антонины Васильевны, в чьих глазах я немного сдал позиции. Ничего, верну. Когда это мне не покорялись женщины.

— Антонина Васильевна, — вздохнул я печально, целуя пальцы Лили и широко улыбаясь ее бабушке. — Уверяю вас, павлин — честная птица. Всех виновных наказали.

— Секирь башка и в чан с дерьмом? — поинтересовалась женщина, в который раз восхитив меня до глубины души. Я кивнул, улыбнувшись в ответ.

Подаренный букет она гордо выставила посреди кухонного стола, сдвинув вазу с белыми лилиями для моей Лили, и открыла коробку с черничным тортом из французской пекарни. Это там, где кусок чизкейка стоил, как крыло от самолета.

— Хм-м-м, без стрихнина? — вновь спросила Антона Васильевна, разглядывая состав на небольшой этикетке, прилепленной аккуратно к картонной розовой коробочке.

— Бросьте, бабуля. Вас не возьмет даже мышьяк, — отозвался я, отпивая кофе из кружки и почувствовав пинок под столом от Лили, поймав ее руку вновь, сплетая наши пальцы.

Антонина Васильевна гордо приосанилась, погрозила мне шутливо пальцем, улыбнувшись широко.

— Ах, стервец. Знаешь, как угодить старой больной женщине.

— Да бросьте, — вздохнул я, положив руку на сердце и покачал головой. — Какая же вы старая? Тем более больная. У вас теперь есть «Алмак 01».

— И аппарат для измерения давления и сахара в крови, — с намеком потянула «больная» женщина, пристально посмотрев на меня. Пришлось поднять ладони вверх, отпустив руку Лили и услышав ее тяжелый вздох.

— И они тоже.

— Хороший грузинский мальчик, — похвалила меня, улыбнувшись, отрезая себе кусок торта и кладя на блюдце. Она подхватила его вместе с кружкой, выходя с кухни со словами:

— Бабушка разрешает миловаться, но внуков только после свадьбы!