— Ну, Магазин, — шиплю, глядя на видео, сброшенное охраной.

«Амир Давидович, что с консультантом делать?», — жалобно интересуется Семен, а я слышу крики на заднем фоне. Судя по всему, Сорокина успела изрядно достать мою охрану.

— К телефону дай, — сухо отвечаю, делая пометку уволить этих остолопов. В динамике возня. Очередная ругань, от которой уши в трубочку готовы свернуться. Да уж, не повезло тебе Бубл. Арина успела нахвататься таких словечек, что твой гениальный мозг их будет полжизни обрабатывать и оперативной памяти еще не хватит.

«Доронов, ты там на конце? Твоих шавок сразу не признала, пока имя не услышала. С каких пор за девушками цепных псов отправляешь, а?», — хмыкаю и проникаюсь к ней уважением. Знает, что после такой выходки ее уволят, но нисколько меня не боится.

— Ариночка, свет очей моих, — радостно отзываюсь, слыша, как она носом воздух втягивает. — Не ругайся так неприлично, конфетным девочкам совсем не идет нецензурная брань.

«Твое обаяние на мне не работает», — огрызается в ответ, приходится напрячь извилины.

Мало ли, что они там с Лилей обговорить успели, портить отношения с потенциальными подругами своей женщины, как поругаться с ее мамой — неприятно, опасно и, может, стоить вам кучи нелестных эпитетов на женских вписках, куда мужчинам вход воспрещен. Зачем себе жизнь усложнять? Пусть вас любят и не верят словам: «да я на этого всю молодость убила». Пусть лучше встают на защиту, мол не будь дурой, такой ценный кадр.

— Что ты, дорогая, никакой лести, никаких проблем. Просто за Лилю очень волнуюсь, знаешь же ее, — голосу добавляю побольше печали, женщины они же жалостливые. Пока сброшенное Васей приложение по требованию, отслеживает телефон моей рыжей бестии.

«Прямо беспокоишься? С чего вдруг, ведь в школе до нее дела не было», — усмехается, не поддаваясь на мои чары. Морщусь от подобного упрямства. Не женщина — скала. Маму, родину, родную кошку не продаст.

— Любовь — штука такая, как нагрянет, уже не отвертишься, — использую оружие помощнее, вздыхая. — Знаешь ведь сама, — еще больше печали. На том конце она втягивает носом воздух громче, скрипя зубами.

«Доронов, твоя лапша на ушах…»

— Я правда волнуюсь, Арин, — серьезно отвечаю, поймав сигнал и жестами показываю Гоше, куда ехать, переворачивая экран к нему лицом. — У меня куча врагов, мало ли, что случится может. Тем более Лили горазда влипать в ситуации. Совсем недавно потащилась в какие-то развалины одна, представляешь?

Три, два, один…

«Ладно, уломал. Не знаю, куда она шла, но торопилась страшно. Что-то про сенсацию бормотала про себя и вечно в телефон смотрела. Краем глаза успела только зацепить взглядом название станции — Марьино», — со вздохом отвечает Сорокина, сдаваясь на милость победителю. Еще одна золотая рыбка в коллекцию союзников ради блага Магазина.

Ты мне очень помогла, — отзываюсь прощаясь. Семену отдаю напоследок указание разобраться с владелицей бутика. За такое грех увольнять столь ценного работника, тем более Сорокина работает совсем рядом с Лилиным домом. Очень выгодно, если они станут общаться больше.

И конечно мой цветочек понеслась в лоно зеленых защитников всех обиженных баранов. Офис «Зооспас», с которого все началось. Именно туда прибываем спустя сорок минут и ворвавшись внутрь, застаю премилую картину: тень поручика Ржевского лапает мою женщину, глядя на меня круглыми от ужаса глазами. Еще бы, сюда ведь часть моей охраны ворвалась во главе со мной.

Лиля шокирована не меньше. Пытается брыкаться, возмущается, пока не выдерживаю и не подхватываю на руки, закинув на плечо. Крайне неудобная поза — большая часть ее туловища свисает у меня за спиной. Она молотит кулаками, возмущается и требует вернуть ее обратно. Конечно, сейчас только на лбу напишу: слабохарактерный каблук.

— Доронов, это натуральное свинство! — рыкает, уже будучи в салоне машины. Георгий вежливо поднимает перегородку, специально существующую для возможности уединённых разговоров в машине, и мы трогаемся с места, пока я разглядываю ее наряд: лыжная крутка. Распущенные волосы, шапка, джинсы, ботинки и рюкзак. Никакой женственности.

— Зайка, — вздыхаю, устраиваясь удобнее на сидении, глядя прямо на возмущенную девушку с красными от стыда и ярости щеками. — Что ты полыхаешь, точно олимпийский факел? Тем более сама виновата — совершенно не желаешь исполнять элементарные просьбы.

Она открывает рот, возмущенно завопив:

— Да я…

Кладу палец ей на губы, призывая к молчанию, с удовольствием наблюдая, как вздымается ее грудь от ярости под мягким свитером, видневшимся в расстегнутой крутке. Не так уж плохо, вполне мило выглядит, но платья нам точно нужны.

— О, тигрица моя рыжая, не кричи. Во-первых, пожалей свои связки, они у тебя одни и долго восстанавливаются. Во-вторых, разве не чудесно? Напали бы на тебя опасные люди, которые за тобой издательство приходили и что? Разве этот недозрелый овощ смог бы чем-то помочь?

— Сама могу о себе… — вновь заводится Лиля. Но я ее перебиваю, размахивая руками для наглядности, расстегнув зимнее пальто, и тяжело вздыхаю.

— Сама — очень нехорошее местоимение в контексте про защиту, — морщу лоб, качая головой. — Не сверкай глазами, цветочек моего полисадника. Нервы имеют свойство расшатываться, мне придется потом полжизни носить тебе в палату апельсины, пожалей санитаров.

— С чего бы? — возмущается Лиля, переключив разговор с темы о ее похищении на предполагаемую больницу. — Причем тут вообще санитары?

— У меня столько денег нет, чтобы всем заплатить и скрыть массовые самоубийства от твоего наличия в доме с желтыми стенами и добрыми дядечками врачами, — развожу руками, а разъярённая Магазинчикова вновь нападает на меня с шапкой, ударив по плечу.

— Доронов, ты идиот, или рога на мозговые клетки давят?! — пыхтит Магазин, едва дыша от злости. — Это я еще не начала тему про родителей! И слежка тоже твоих ведь рук дело, да?!

— О, родители. Интересная тема: ты рада? Твоя мама, мой папа — равно валентинка, — улыбаюсь, пока внутри перегорают остатки ярости от увиденной картины в офисе этих гринписовцев.

Разговоры очень помогают отвлечься, меняющиеся темы сбавить напряжение внутри. Совсем немного, перестану жаждать закатать среди ночи в фундамент на стройке живьем этого полудохлика — Михаила Серова. Кричать и устраивать сцены точно не собирался, слишком глупо и недостойно для мужчины. Отвадить посторонних личностей легко, но не закатывать истерики, хотя прямо там хотелось отштукатурить парнем все их стены, дабы больше ни к кому руки свои протянуть не смог.

— Ты должен был мне сказать!

— Зачем? — отвлекаюсь от кровожадных мыслей, возвращаясь в диалог разумом и смотрю прямо в сверкающие карие бездонные очи пыхтящей Лили. — Это их дело, они взрослые люди. Но твоя мама хотела полного инкогнито. Стоит уважать ее решения.

— Мне бы стоило знать, — цедит, сжимая в пальцах шапку, едва не распуская на нитки. — И вообще, вопрос по теме слежки остается открытым. Кто дал тебе право следить за мной, Доронов?

Не выдерживаю, резко поддаваясь вперед. Лиля от неожиданности давится словами, вжимаясь в дверь, но деться в узком пространстве некуда. Пальцы судорожно скользят по кожаной обивке, затем позади себя, выискивая спасительную кнопку для открытия дверцы, однако она заблокирована одной командой на моем телефоне и бортовом компьютере у водителя. Наши лица совсем близко, замечаю блеск гигиенической помады на розовых губах и чувствую ее горячее дыхание, подмечая каждую маленькую веснушку, скрытую под слоем почти прозрачной пудры. Пальцы касаются щеки, проводя по коже осторожным движением и дыхание Магазинчиковой сбивается.

— Ты очень красивая, — выдыхаю, скользя взором по ее чертам, возвращаясь к чуть курносому носу, касаясь ушей с маленькими золотыми сережками и с благоговением трогая мягкие пряди рыжих волос. Она чуть хмурит брови, недоверчиво фыркая в ответ.

— Эту ерунду оставь для других. Имей в виду, не поведусь больше на сладкие речи, баран, — облизывает губы, пытаясь отдалится еще, однако затылок уже и так вжат в холодное стекло позади. — Тем более в школе я за тобой симпатии что-то не замечала.

— Лили, — тихо смеюсь, почувствовав, как Магазинчикова вздрогнула и пропускаю пряди волос между пальцами. — Ты совершенно не понимаешь парней. И это очень хорошо.

— Ничего не поняла, — хмурится сильнее, однако отвечать мне уже не хочется.

Просто закрываю ее рот поцелуем, не давая шанса оттолкнуть. Сопротивление у нее слабое, скорее на автомате. Знаю, это из серии самоуверенности, но без нее Лиля мало что осознает. Отношения и реальный мир для нее совсем неизученные вещи. Тем более спустя минуту она отвечает, робко обнимая, помогая стянуть с нее куртку и притянуть ближе.

Перемещаю руки ниже, осторожно пробираясь под свитер, касаясь голой кожи. Она невероятно холодная, точно фарфоровая статуэтка, в отличие от меня. Перебирается на колени, сама в начале сминая пальто, затем стягивая его, цепляясь за пиджак, сбрасывая нашу верхнюю одежду на пол. Поцелуях есть что-то пикантное, хотя раньше мне на эту прелюдию было наплевать. Но чем больше пробуешь, тем сильнее хочешь повторить. Особенно, когда губы скользят по линии челюсти, на шею и слышаться приятные сердцу вздохи, пока ее пальцы касаются твоих волос. Прикусываю зубами кожу, оставив пару отметин без сожаления. Где-то на задворках разума слышу собственный смартфон, однако игнорирую эти звуки. Сегодня воскресенье — выходной, отстаньте.

— Амир, — с полустоном выдыхает Лиля, вздрогнув, стоит моим руками подняться выше, коснувшись кружева ее белья. — Телефон.

— Хочу заметить, что разговоры о моей болтливости сильно преувеличены, — мурлычу ей в шею, спускаясь ладонями по тонкой талии к бедрам и возвращаясь к губам.