Несколько минут они танцевали молча, и чувственная музыка пробуждала в них двоих самые чудесные эмоции.

– Красивая музыка, Петь… Только так грустно стало… «Ромео и Джульетта» – они всегда вызывали у меня слезы, – призналась вдруг девушка.

– Тогда ты должна кое-что знать, милая, – он улыбнулся. – Ты знаешь, что еще в тысяча девятьсот тридцать пятом году Прокофьев написал особенный вариант «Ромео и Джульетты»? Вариант со счастливым финалом. Джульетта проснулась раньше, чем Ромео выпил яд, и они остались живы.

Но он побоялся, что этот вариант не понравится Сталину, и переписал первую версию партитуры. Второй вариант не нравился уже ему самому, и, думаю, в глубине души, Прокофьев не принимал такой трагичный конец. Мне всегда казалось, что для него Ромео и Джульетта остались живы. Поэтому, слушая эту мелодию, и ты можешь считать вслед за ним, что они не погибли, а прошли все испытания и чудесным образом воссоединились.

Лида рассмеялась:

– А в глубине души ты все-таки романтичен.

– Конечно, – серьезно согласился Петр, неспешно продолжая танец и изучая ее лицо. В присутствии этой брюнетки ему его настроение всегда становилось миролюбивым, и оказывалось, что где-то в тайниках его сердца, над которым иногда прекращал брать верх аналитический мозг, все же есть запасы нежности. – Безнадежно… Кстати, раз мы говорим о них… – Он мягко освободился из объятий девушки, подошел к музыкальному центру и включил новую композицию. И мелодия – грустная, пронзительная, вновь наполнила комнату.

– Не классика, но достойно, – объявил Петр, вновь привлекая к себе девушку. – Нино Рото. Писал музыку к «Ромео и Джульетте» Дзеффирелли.

– Мне нравится эта музыка, очень. Все же так жалко их…

– Кстати, ты не думала, что если Ромео и Джульетта остались вместе, они возненавидели бы друг друга?

– Что? – вскинула брови Лида.

– Я склонен полагать, они не любили друг друга, они были влюблены. Ты ведь знаешь, что они оба были достаточно юны? Ей не было еще четырнадцати лет, ему, по-моему, было около шестнадцати. Накал страстей, предел эмоций. В этом возрасте нет дела до богатства, происхождения, имени, до того, что их семьи враждуют. Чувства ничем не обусловлены. Будь они постарше, возненавидели бы друг друга подобно своим родственникам, – рассказывал Петр. – Так вот. Если бы они остались вместе, любовный угар через пару лет иссяк бы и, скорее всего, ничего не осталось, кроме возможностей обвинять друг друга во всем, ведь есть отличный повод – семьи. Мои догадки подкреплены фактами из жизни. Я знал одного парня, который крепко влюбился, тоже в шестнадцать. И ему было по фигу на все, кроме своей девчонки, хотя, честно говоря, они были разные, как воздух и земля. Если бы они были вместе до сих пор, то точно бы уже расстались, потому что на страсти далеко не уедешь. Мда, – сам себе сказал Петр. – К чему я это говорю? Чувствую себя старым дураком. Лида, твоя очередь говорить.

– Мне нравится слушать тебя, – улыбнулась та и поцеловала в щеку.

Вскоре они покинули клуб и долго бродили по темным улицам, а потом поехали к нему домой, в большую квартиру, выполненную в стиле «перетекающего пространства», то есть представляющую собой одну огромную комнату, разделенную перегородками, ширмами, отделочными материалами, арками или трансформирующейся мебелью на несколько зон: холл, гостиную, спальню, кабинет, кухню.

Лида не была таким ребенком, как Мария, и не вела себя так беззаботно, как Марина, поэтому прекрасно понимала, зачем она, на ночь глядя, едет к парню домой, в его пустую квартиру. Однако к ее огромному изумлению и даже к каком-то недовольству, никаких активных действий Петр не принимал – спокойно пил кофе, неотрывно глядя на девушку, что-то ей рассказывая и совсем почти не реагируя на ее поцелуи, и вскоре она прекратила касаться его, усевшись в угол широкого кресла, больше похожего на маленький диван, и гадая, что случилось с Петей.

– Я поеду домой? – нерешительно спросила она, не понимая, в чем дело. Может быть, она надоела Смерчинскому? Или он устал?

– Если хочешь.

– А ты этого хочешь? – с нажимом спросила Лида.

– Нет.

– Почему?

– Потому что я считаю тебя своей, – отозвался он лениво. – Но ты не поверишь: я не могу заставлять тебя делать то, что я хочу. Поэтому я жду, что ты сама скажешь мне, чего ты хочешь. Боюсь обидеть тебя, – добавил Петр слегка растерянно. – Никогда никого не боялся обидеть словами или действиями, а тебя боюсь. Мне кажется, что в чем-то ты мне до сих пор не доверяешь.

Лида мгновенно вспомнила свои страхи о том, нужна ли она на самом деле человеку не из своего социального круга и что он хочет от нее. А потом вспомнила музыку из балета Прокофьева и решилась.

– Пошли, – она встала и впервые сама взяла его за руку. – Пошли.

– Куда?

– В твою спальню. Ты мне ее еще не показывал, – тихо сказала она.

– Ты уверена?

– Нет, я шучу, – рассерженно сказала она, провела рукой по его шее и расстегнула первую пуговицу.

Они ушли и вновь оказались в полумраке – в темную комнату падал лишь темно-желтый свет нескольких горящих окон из соседних домов напротив, просачиваясь сквозь прозрачные шторы. У Петра получилось сделать так, чтобы девушка сама захотела продолжить их отношения, правда, дыхание его участилось не от радости победы, а от ее простых и поначалу неуверенных прикосновений.

– Ты такая красивая, – шептал он ей на ухо, чтобы утром пообещать убить себя за все те слова, что он говорил Лиде этой ночью – поначалу ему тяжело давалось открыться ей, хотя другим он не открывался вообще.

– Я забыла сказать тебе, – проговорила перед тем, как уснуть, почти обессилевшая Лида, как в детстве, подогнув ноги и свернувшись калачиком рядом с парнем, подложившим свое предплечье под ее голову, – совсем забыла.

– Что сказать?

– То, что ты заканчивал музыкальную школу, – это не единственное твое преимущество перед Денисом Смерчинским. Для меня ты лучше него и лучше всех.

– Спи, – едва заметно улыбнулся молодой человек. – Уже поздно. А завтра я разбужу тебя рано, Лида.

– Спокойной ночи. Ты все-таки такой душка. – И Лида опять разулыбалась, глядя в высокий потолок, думая, что все-таки жизнь прекрасна, а Петя – кто бы и что о нем ни думал – прекрасный человек.

Утром они вместе позавтракали – Смерчинский, как и обещал, разбудил Лиду, а она с трудом проснулась и долго, правда, деланно хмурилась, но оттаяла, когда ее силой утащили к столу после душа. Затем Петр вновь посадил ее в свою фиолетовую машину.

– Так куда мы поедем? – поинтересовалась Лида, с улыбкой восторга глядя на молодого человека. Настроение у нее было отменное.

– Сначала в магазин. Я хочу купить тебе кое-что. А потом мы поедем на бал, – сказал он ей и действительно привез в крупный, дорогой бутик, где сам, по своему вкусу, выбрал девушке вечерний наряд – длинное платье благородного синего цвета из тафты, на бретелях и с полуоткрытой спиной. Ему пришлось выдержать целый бой – Лида ни в какую не хотела получать от него дорогих подарков, а платье стоило не очень дешево.

– Ты как будто меня покупаешь, – сказала она сердито.

– Я покупаю платье. На тебя у меня денег не хватит, – отозвался Смерчинский и повез ее за обувью и украшениями. Сегодня он хотел представить девушку деду и отцу и хотел, чтобы его красавица выглядела ослепительно – не потому что он считал Лиду недостаточно красивой или обеспеченной, она умудрилась стать для него просто лучшей женщиной, а потому что знал, что его противному деду важно будет не только содержание, но и форма. В отличие от девушки брата, у его девушки не было выгодных преимуществ.

Увы, в этот день Петр так и не представил Лидию своим ближайшим родственникам. Когда они ехали на благотворительный бал «Ночь жизни» (в это время Лида как раз писала сообщение сестре и Маше о том, что она сейчас вместе с Петром), в их машину, плавно скользящую по не слишком пустой дороге в центре города, врезалась чья-то «Волга», потому как в нее, в свою очередь, вписался «Лексус». Петр только чудом сделал так, чтобы его «Мазда» не поцеловала багажник едущего впереди «Пежо». Смерчинский мгновенно вскипел, едва взял себя в руки и выбрался из тачки, чтобы разобраться с криворуким бугаем из «Лексуса», который лениво смотрел на выбежавшего дяденьку из «Волги» и не думал чувствовать себя виноватым.

– Петя, не связывайся с ним, подождем полицию, – нервно произнесла Лида, глядя на машины сзади. Ее отличное настроение было испорчено.

– Милая, ты еще не запомнила? – улыбнулся покровительственно ей Петр. – Это он пусть со мной не связывается. Посиди здесь, я сейчас вернусь. Ты сильно испугалась? Нет, – он не удержался и погладил ее по щеке, – ну и хорошо.

Из-за тройной аварии на дороге случился затор. Где-то впереди через полчаса вновь произошла авария, на этот раз серьезная, с участием пассажирского автобуса, и дорога превратилась в одну сплошную пробку. Петр в совершенно никчемной компании из испуганного дядьки – водителя «Волги» разбирался с накаченным лысым умником из «Лексуса», около которого торчала тоненькая хрупкая девушка, время от времени пищавшая:

– Женечка, прекрати, Женечка, перестань, Женечка, это ведь ты виноват, не ругайся!

Это происшествие вызвало в Смерчинском сильнейшее раздражение, поскольку на благотворительный бал он опаздывать не должен был – из-за идиота-деда и из-за встречи с Мартом, а тут попал в аварию! Впервые в жизни! И просто дико опаздывал! Правда, уже через час он оценил свою удачу – видимо, его очаровательный кузен Денис забрал при рождении не все дары госпожи Фортуны их семьи.

Когда, наконец, злой Петр ехал по направлению к ресторанному комплексу, где должен был проходить бал, ему вдруг позвонил арт-директор «Алигьери», тоже присутствующий там.

– Петр, дружище! – заорал он радостно. Судя по голосу, уже набрался. – Ты где? Тут такая заваруха! Спецназ, менты, бандиты! Короче, на меня нахлынуло вдохновение, и я точно знаю, какую тематическую вечеринку нам замутить, чтобы…