Джорджетт Хейер - За порогом мечты

– Я проткнута шпильками, как святой Себастьян – стрелами! – простонала Эбби, капитулируя.

Их визит в театр породил неминуемые пересуды передовой общественности Бата. Никто, кроме суровой миссис Раскум, не увидел в этом ничего непристойного, однако новости о том, что мистер Каверли обхаживает мисс Абигайль Вендовер, облетели местное общество с изумительной скоростью. Раздувать слухи тут было нечего, поскольку обожатели у Эбби имелись и без Каверли, но тут было очевидно, что девушка явно поощряет джентльмена…

– Она пошла на спектакль одна с джентльменом! – возбужденно шептала миссис Энкрам. – Когда леди Темплтон рассказала мне об этом, я просто не поверила своим ушам – уж леди Темплтон я не могла не поверить… Ах, как бы я хотела сама поглядеть на них в ложе!

– Попомните мои слова – дело закончится перед алтарем! – авторитетно заявила леди Виверхэм. – Ну что ж, я им желаю счастья – чего же еще?

– Да, нежданный оборот! – с тонкой знающей змеиной улыбкой процедила миссис Раскум. – Впрочем, мне мисс Вендовер всегда казалась смелой, даже слишком смелой !

Конечно, Эбби понимала, что стала в театре объектом всеобщего любопытства.

А через пару дней Селина от одной своей знакомой уже услышала нетерпеливый вопрос, собирается ли Эбби принять сделанное ей предложение.

– Боже мой, никогда еще в жизни я не попадала в такую двусмысленную ситуацию! – объявила Селина. – Как неловко! Я, конечно, ее сразу осадила! Ты – и мистер Каверли! Нет, я готова была просто рассмеяться ей в лицо! Как она могла посметь даже предполагать такое – притом, что Каверли совершенно не может и рядом стоять с тобой по происхождению и по всему, хоть он и приятен в беседе, – хотя я знала с самого начала, что так будет… Дорогая, я просто умоляю и близко не подпускать к себе мистера Каверли, а то вот что начинают думать люди!

– Много шума из ничего! – стараясь изобразить на лице презрение, отвечала Эбби. – Хотелось бы думать, что ты ее хорошенько срезала! Вот уж о чем мне меньше всего надо заботиться, так это что скажет какая-нибудь из этих кумушек!

Словно недостаточно было этого, дальнейшее раздражение Эбби попытался вызвать мистер Питер Дунстон, который сообщил Эбби, будто его престарелая мать была просто шокирована поступком Эбби:

– Знаете, моя мама немножко старомодна, и мне с трудом удалось ее заверить, что я не разделяю ее негодования. Ведь вы не можете поступить неправильно, мисс Абигайль, я так ей и сказал. И если бы только я относился к доброму имени вашей семьи хоть вполовину так же наплевательски, как мистер Каверли, я сам бы пригласил вас на спектакль со мною вдвоем! Но я отношусь не наплевательски!

Эти экивоки так взбесили Эбби, что, если бы в ту минуту Майлз Каверли предложил бы ей ехать в Веллс вдвоем и там плясать голыми при луне у стен аббатства, Эбби не колеблясь согласилась бы – из чувства противоречия. Однако, не ведая о состоянии ее души, мистер Каверли не сделал ей столь смелого предложения. Но уже в Веллсе двое молодых вскоре ушли далеко в сторону, и Майлз, в сущности, остался с Эбби абсолютно наедине большую часть дня, о чем батские сплетницы, к мстительному сожалению Эбби, ничего не могли знать… Но эта печаль была быстро забыта, когда она показывала Майлзу любимый собор и он мог оценить его красоту молча, без дополнительных комментариев и вопросов с ее стороны. Эбби умиленно думала, что в лице Каверли нашла настоящего друга, гораздо более близкого по духу, чем все остальные, и его причудливые достоинства явно перевешивали все его причудливые недостатки. Она могла простить ему его цинизм, холодность его сердца, которая позволяла ему глядеть на житейские вопросы, доводящие других до исступления, с такой странной отчужденностью, что иногда он казался просто бесчеловечным… Конечно, двадцать лет изгнания не могли пройти бесследно – неудивительно, что он сделался таким черствым. Эбби ясно понимала, что в течение этих двадцати лет добродетельность и целомудрие вряд ли сопровождали его поступки, но в конечном счете это ее не касалось. Точно так же ее вовсе не интересовало, сколько у него было в жизни любовниц или каким порокам он предавался. Пусть прошлое таит в себе его тайны, а ей пусть достанется удовольствие от его настоящего…

Если Эбби и подумала хоть раз о Фанни, которая ускользнула от ее внимания, то лишь с надеждой, что девочка провела этот день так же приятно, как она сама. Фанни в начале экспедиции была в подавленности, хотя натужно пыталась изобразить веселье. Эбби в глубине души питала робкую надежду, что племянница поссорилась со Стэси. Может быть, Оливеру удастся переубедить ее – ведь простодушная Лавиния наверняка рассказала ему о трудностях Фанни. Эбби была уверена, что от Оливера можно ожидать только доброго совета, а совет от человека, которого Фанни посчитает своим другом, тем более ценен и убедителен.

Лавиния и в самом деле рассказала Оливеру о делах Фанни, но первый совет он тут же дал сестре:

– Тебе не следует пересказывать то, что говорит тебе Фанни! – спокойно заметил он.

– Но я ведь только тебе! Ну, и еще маме, конечно…

– Маме – еще куда ни шло, но только не мне. Я выслушал тебя только потому, что обо всех горестях Фанни уже знаю от мамы, и потому, что ты ей сочувствуешь.

– Еще бы! – серьезно сказала Лавиния. – Надо же так – влюбиться в молодого человека с самого первого взгляда! Это так восхитительно! А тут – всякие опасения, и только потому, что у него нет состояния, а ведь Фанни и сама может в золоте купаться…

– Дело не в этом, – в некотором сомнении заметил Оливер. – Точнее, не совсем в этом…

– Ну да, ты скажешь, что он привык к мотовству и вольной жизни, но…

– Нет, Лави, нет… – Оливер снова замялся, подумал и продолжал: – Видишь ли, Стэси уже не юнец, он мужчина. Он на дюжину лет старше Фанни, и он человек опытный…

– В том-то и дело! – с энтузиазмом подхватила Лавиния. – Именно любовь такого зрелого человека к такой молодой девушке и делает всю историю романтичной! Я не хочу сказать, будто Фанни не красавица, но ведь ему и в Лондоне, наверно, красивые девушки встречались пачками!

– Но ведь все дело в том, что он ведет себя не так, как подобает джентльмену! – остановил ее Оливер. – Джентльмен не станет встречаться с молоденькой неопытной девушкой наедине и не станет делать ей нескромные предложения прежде, чем переговорит с ее родителями или опекунами…

– Ах, Оливер, ты повторяешь все мамины слова – это так тоскливо! Сейчас ты еще добавишь, что Фанни надо покорно дожидаться, пока ее опекун подсунет ей жениха по своему вкусу?

– Нет, вовсе нет. Но только скажу тебе, Лави, если бы этот Каверли стал увиваться за тобой , я бы выбил ему все зубы – по крайней мере передние!

На Лавинию столь кровожадные планы произвели большое впечатление.

– Как?! Оливер! Неужели ты мог бы пойти на это?!

– Если хочешь, попробуй построить ему глазки, и увидишь, что я сделаю! – засмеялся Оливер. – И уверяю тебя, всякий мужчина поступил бы так же на моем месте!

Лавиния все еще была в больших сомнениях. Оливер взял ее за руку:

– Это не мое дело – вмешиваться. Но поверь, ты будешь плохой подругой Фанни, если не попробуешь ее переубедить.

Оливер не решался завести с Фанни разговор на эту тему. Он бы хотел, конечно, предложить ей послать к черту этого дешевого выскочку, каким, по его мнению, был Стэси, но, по его понятиям, посторонний человек не имел права вмешиваться в дела девушки, о которой сам мог только мечтать… Кроме того, совсем не по-джентльменски было бы расстраивать дела другого воздыхателя за его спиной. Оливер мечтал о поводе для ссоры со Стэси. Перед его мысленным взором проходили сладостные видения его дуэли со Стэси Каверли, он был готов на поединок, несмотря на свою слабость и болезнь, и был абсолютно убежден в своей победе.

Но видение это скоро пропало, ибо Оливер с отчаянием вспомнил, что не смог выдержать испытания Индией, и это наверняка означает провал его работы у дяди. Правда, дядя долго уговаривал Оливера не принимать близко к сердцу свою болезнь и свою неудачу: «Ведь уже ничего не поделаешь, верно? Это я себя виню, что послал тебя в Калькутту, – впрочем, ты приобрел жизненный опыт, который тебе послужит добрую службу. У меня есть для тебя место в моем торговом доме в Лондоне, но повременим с серьезным разговором, покамест ты еще не встал на обе ноги».

Леонард Балкинг был бесконечно добр, но Оливер мучился неприятным предчувствием, что ему предстоит стать заурядным клерком в торговой конторе; в этой должности ему суждено, наверно, провести еще долгие годы. Он не воспринял всерьез горячие заверения дяди Леонарда, будто он очень доволен работой Оливера в Калькутте, – что еще может сказать расстроенному племяннику любящий дядя?

Оливер приехал в Бат глубоко подавленный. Но по мере того как здоровье его поправлялось, выздоравливал и его дух, и теперь ему начинало казаться, что карьеру он сможет сделать гораздо быстрее, чем ему думалось в тяжелые минуты. Потом он стал перебирать все свои дела в Индии за два проведенных там года и постепенно стал склоняться к мысли, что дядя действительно имел основания быть им довольным. Почему бы нет? К бизнесу у него явно были способности, и работа ему нравилась. В принципе если бы он бахвалился, как многие другие юноши, он мог бы всем вокруг объявлять, что в Индии он прекрасно справлялся. Но Оливер был скромен, если не сказать застенчив, и строго хранил молчание о своих индийских легациях. Он лишь с нетерпением ждал того дня, когда доктор наконец объявит его годным для работы.

Но даже его оживающий оптимизм не позволял ему надеяться, что Вендоверы сочтут его достойной парой для Фанни. Оливер был взрослее своих лет и видел за страстной привязанностью Фанни к Стэси Каверли большие романтические грезы и пыл девичьей души, но с другой стороны, сердце красавицы – непостоянно. Оливер помнил, как в пятнадцать лет его сестра Лавиния неожиданно влюбилась в преподавателя своей семинарии и несколько недель просто не давала всем покоя своими дурацкими капризами и переживаниями. Но предметом ее увлечения был солидный профессор, с женой и пятью детьми, которых обожал, и он не обратил на Лавинию никакого внимания. Не найдя ответа, это девичье увлечение затихло вскоре само собой. А вот Фанни – Фанни попала в сети к человеку, который сам был готов поймать ее, искатель богатых невест, свободный от обязательств и жадный…