— Алло?

— Мики? — раздался знакомый голос. — Это Гаррисон Батлер. Я хотел поинтересоваться, можно ли мне сегодня увидеться с вами.

— Гаррисон… — только и смогла произнести она.

— Мики, мне надо поговорить с вами.


Вечер выдался жарким и влажным, в воздухе витала пыль. Когда Мики вместе с Гаррисоном вышла из своей квартиры, оба услышали предупреждение по радио: около полуночи на южное побережье Оаху может обрушиться шторм.

Они собирались побывать на губернаторском балу в честь Кери и Барбары Грантов, который устраивался в Уошингтон-Плейс, бывшем доме королевы Лилиуокалани, а ныне резиденции губернатора штата Гавайи. Мики молча сидела рядом с Гаррисоном, пока их лимузин медленно в процессии других машин продвигался к входу в особняк. Она взглянула на великолепный дом, стоявший посреди зеленых лужаек и аккуратных рядов ореховых деревьев. Этот особняк строился в прошлом веке и остался символом изящного, экзотического и канувшего в Лету прошлого. Мики едва сдерживала радость. Она была влюблена в мужчину, сидевшего рядом с ней.

Она встречалась с Гаррисоном шесть месяцев, с тех самых пор, как он в марте неожиданно позвонил и сказал, что ему надо поговорить с ней. Мики тут же отказалась от планов исследовать остров и провела тот день, гуляя по одинокому пляжу с Гаррисоном и слушая, как он говорит о Джейсоне, о четырех месяцах траура, одиночестве, горе, замкнутой жизни в доме на острове Ланай, где он не принимал телефонных звонков, не встречался ни с кем, стараясь примириться со смертью сына. Затем он вышел из дома, оглянулся кругом и почувствовал огромное желание разыскать Мики Лонг и поговорить с ней. Он знал, что Мики поймет, ведь они почти одна семья.

И Мики действительно все поняла. Она слушала его, затем сама заговорила. В тот день оба прошли большое расстояние. Они остались вдвоем на том одиноком пляже, их соседями были лишь чайки и буруны. Обоим удалось дать выход накопившимся эмоциям, связанным со смертью Джейсона, потерей отцом сына и потерей врачом пациента. И когда к закату все было высказано, когда больше не осталось слов, Мики и Гаррисон поняли, что между ними возникла особая связь.

Это была приятная связь, без обязательств, без условий. Оба вместе проводили вечера, иногда ходили на концерты, по воскресеньям ездили обедать в залив Ваймэа. Между ними не вспыхнула мгновенная любовная страсть, все развивалось медленно и постепенно. Они делились философскими взглядами, интересами, и растущее взаимное уважение начинало давать плоды. Маленькая уступка то здесь, то там, откровенные беседы, обмен секретами — так постепенно прокладывался путь к чему-то неизбежному.

Гаррисон Батлер оказался добрым и щедрым человеком, столь же предупредительным, сколь и привлекательным, всегда улыбчивым, всегда задумчивым. А разница в возрасте — Гаррисону было шестьдесят, ей тридцать — не тревожила Мики в такой степени, как она опасалась. Энергичность и моложавый вид Батлера стерли разницу в летах.

Но их отношения оставались неопределенными. Через шесть месяцев они стали друзьями, но не любовниками. Они осторожно касались этой темы, но, когда вот-вот должен был наступить решающий момент, тут же уходили в сторону. Гаррисон порой не звонил целыми днями, а когда давал о себе знать, оба замечательно проводили время вместе и становились близкими на день или вечер, что немного было похоже на встречи давних друзей. Только в редких случаях они напоминали влюбленных, и тогда Гаррисон брал ее за руку и спокойно смотрел на нее. А когда возникала угроза интимности и казалось, что обоим не миновать более глубоких отношений, Батлер резко отстранялся, словно чего-то испугавшись, и обоих снова разделяла пропасть. Слово «любовь» никогда не произносилось, и до сего дня они даже не целовались.

Когда Гаррисон однажды отвез ее на остров Ланай показать свое жилище, великолепный особняк в колониальном стиле на высокой скале, Мики надеялась, что это означает нечто серьезное. Но все оказалось совсем не так, хотя и по совершенно неожиданным причинам.

В тот июльский день, когда она вместе с Гаррисоном полетела на Ланай на его частном самолете, в ее жизни снова появился Джонатан Арчер. Мики была потрясена, ибо не ожидала этого. Она была вдвойне потрясена, ведь виной тому оказался Гаррисон Батлер.

Мики прибыла в Пукула-Хау, особняк на Ланае, и узнала, что на этот вечер ожидают гостей. Вскоре сотня приглашенных в черных галстуках и вечерних нарядах holoku потягивали шампанское и лениво поедали гавайские закуски, пока секстет под звездным небом играл островные мелодии. В полночь подали luau — блюдо из осьминога, и kalua — поросенка. А затем при свете костра танцевали хулу. После того как гости одолели lomi — семгу, и завернутое в таро мясо, когда исчез haupia — пудинг, и imu (камни) остыли в яме для жарки, Гаррисон объявил гвоздь программы: предварительный просмотр еще не вышедшего на экран фильма «Захватчики»

Утомленные гости нетвердой поступью один за другим вошли в маленький кинозал в восточном крыле особняка. Они устало опустились на обитые толстым бархатом сиденья. Благодаря финансовым связям с киностудиями Гаррисон славился тем, что получал отборные копии любых кинофильмов до их официального показа широкой публике, так что гости уже знати — их ждет удовольствие. Однако ужин отнял силы, и многие опасались, что начнут дремать, как только погаснет свет.

Но как только фильм начался, все поняли, что спать не придется.

Не успел погаснуть свет, как на экране вспыхнуло пламя. Перед изумленными глазами зрителей калейдоскопом мелькал фейерверк, и, прежде чем они осознали, что перед ними шедевр, их поглотил бушующий ад, призванный явить публике «большой взрыв». В темном зале кто-то пробормотал: «Опять научная фантастика», но эти слова оказались единственным комментарием в течение трех часов просмотра. Когда наступила кульминация, в обратной последовательности начали взрываться звезды и планеты… Когда загорелся свет, в зале никто не шевельнулся.

Постепенно зрители начали приходить в себя. Мики слышала обрывки комментариев: «Научная фантастика! А я-то думал, что она давно умерла». «Кто режиссер? Не этот, Арчер?» «Разве он раньше снимал не документальные фильмы?»

Вокруг Мики говорили: «Он женат на Вивьен, французской актрисе». «Сейчас Арчер рыщет по Кахулоу и изучает военные полигоны для следующего фильма. Говорят, что он станет продолжением этого»…

Сейчас, теплым сентябрьским вечером лимузин Гаррисона подъехал к ступеням губернаторского особняка, и Мики вспомнила ночь, когда Джонатан повез ее к заброшенной киностудии.

Она снова видела призрачные фасады, слышала шуршание гравия под их ногами. «Мики, я не собираюсь делать любительские фильмы всю жизнь. Я хочу делать нечто значительное. Я хочу, чтобы зрителям было на что посмотреть. И я хочу, чтобы ты мне в этом помогала». Так, кажется, он говорил. Затем их прервал сигнал зуммера.

Неужели он снял этот изумительный фильм там? Эту феноменальную космическую оперу, которая со дня показа на вечеринке у Гаррисона побила все кассовые рекорды? В той поржавевшей, пришедшей в упадок и забытой старой киностудии?

«Сейчас Арчер рыщет по Кахулоу».

В тот момент Мики пришло в голову даже встретиться с ним. Она убеждала себя, что сделает это ради дружбы, ради старых времен. Но порыв тут же угас, действительность образумила ее.

Мики снова вспомнила, какой сейчас год, где она находится и при каких обстоятельствах. Арчер женат на Вивьен. Мы уже не пара, как это было раньше.

Совсем недавно она увидела его лицо на обложке журнала «Тайм». Оно чуть возмужало, теперь он носил модную короткую прическу, в синих глазах светилась новая, завораживающая уверенность. Это был один из восходящих голливудских режиссеров. «Такое лицо должно находиться перед кинокамерами, а не позади них», — сострила одна из репортеров и добавила, что Джонатан Арчер значился бы среди голливудских мегазвезд, если был бы не режиссером, а актером.

Мики радовалась его успехам. И своим тоже. Они оба достигли намеченных целей. Мики занималась частной практикой всего три месяца и знала, что бояться нечего. В конечном счете ее жертвы не были напрасны. Жертвы того стоили. Она поступила правильно, когда не пошла к колокольне, ибо сейчас стала квалифицированным пластическим хирургом и работала в собственной клинике. Клиентура росла, другие врачи направляли к ней своих пациентов, Мики становилась известной. А сейчас она сидела рядом с мужчиной, в которого была страстно влюблена.

Для полного счастья требовалось лишь, чтобы Гаррисон сказал, что к ней он испытывает те же чувства.

Люди пристально смотрели на них, когда они вошли — Гаррисон Батлер, высокий и стройный, одетый в костюм от «Андрады и Рейна», и Мики, тоже высокая, тонкая и гибкая, как тростинка, сдержанная, бледная и вся небесно-голубая. Оба будто вышли из феерического сна.

Весь особняк был искусно украшен яркими и благоухающими цветами. Здесь было все — от обычной, цветущей круглый год плумерии и огненно-красного африканского тюльпана до изящной белой баухинии. Двери были украшены гирляндами желтой аманды и лесной розы. В хрустальных вазах стояли кроваво-красные антуриумы и редкие ярко-оранжевые розы. Воздух полнился пьянящими ароматами обычного и красного жасмина. В довершение всего прибывающим гостям на шею надевали гирлянды белых орхидей и лавандовых бугенвиллей.

С террасы доносился пульсирующий ритм музыки. Любители хулы исполняли замысловатые фигуры танца Kaimana Hila. Накрытые кружевными скатертями столы украшали ледяные статуи, горы алых манго, бананов, охлажденная папайя, пурпурные страстоцветы и, конечно же, ананасы, собранные в этот день на плантациях Оаху. Вентиляторы из меди и дерева быстро вращались, чтобы разогнать знойный воздух. Это был сезон hoo-ilo, пора дождей и ветров, и в атмосфере сегодняшнего вечера чувствовалось приближение бури.