Рут бросила сумочку и снова пригладила короткую прическу. На груди у нее висел большой медальон с астрологическим знаком Весов, отражая лучи закатного солнца.

— У меня такое ощущение, будто я на всю жизнь останусь студенткой!

— Ты уже получила учебники… — не столько спросила, сколько констатировала Сондра, рассматривая корешки книг, которые складывала. — И когда ты только успела?

— Да вот, успела. Сегодня же вечером приступлю к их изучению. Присаживайтесь, давайте знакомиться. — Рут скинула босоножки и начала массировать пятку в том месте, где ее уколол камушек. — Видно, придется купить закрытые туфли, чтобы соблюсти требования к внешнему виду. И позвонить матери, чтобы прислала мне юбки!

Сондра устроилась на краю постели:

— А я собираюсь удлинить все свои платья.

— Итак, — сказала Рут, поднимая свою сумочку. — Вы обе из Калифорнии?

— Я из Финикса, — ответила Сондра.

Обе взглянули на Мики, продолжавшую стоять.

— Я отсюда, — наконец сказала она, словно признаваясь, что совершила убийство. — Из Долины[6].

— Я слышала о Долине, — сказала Сондра, стараясь помочь Мики в столь трудном для нее деле, как завязывание новых знакомств.

— Кто у тебя остался дома? — спросила Рут, без малейшего стеснения разглядывая щеку Мики.

— Остался дома?

— Приятель?

Мики могла бы рассмеяться. Ребята не спешили назначать свидание такой девушке, как она. Но не беда, Мики давно смирилась с этим.

— Нет, у меня только мама.

— Где она живет?

— В Четсуорте. Она живет в интернате для престарелых.

— А отец?

Мики посмотрела на темно-красные и бледно-желтые бугенвиллии, обрамлявшие окно Рут.

— Отец умер, когда я была маленькой. Я никогда не видела его.

Мики соврала. Ее отец сбежал с другой женщиной, бросив мать с годовалой Мики.

— Я тебя понимаю, — сказала Сондра. — Я тоже не видела своего настоящего отца. И мать. Меня удочерили.

— Послушайте, — сказала Рут, вытаскивая пачку сигарет из сумочки. — Увидев тебя сегодня утром на собрании, я подумала, что ты полинезийка. А теперь ты больше похожа на жительницу Средиземноморья.

Сондра рассмеялась и разгладила платье в бедрах:

— Диву даешься, что только люди не придумают! Кто-то всерьез утверждал, будто я индианка и похожа на жительницу Бомбея.

— Ты совсем не знаешь, кто твои родители?

— Нет, но я догадываюсь, как они выглядели. В средней школе училась девчонка, похожая на меня. Люди иногда принимали нас за сестер. Но мы не были сестрами. Она приехала из Чикаго. Ее отец чернокожий, а мать белая.

— Да. Я понимаю.

— Ничего страшного. Я смирилась с этим. Моей матери приходилось трудно, пока я росла. Я имею в виду свою приемную мать. Видишь ли, когда меня удочерили, я была совсем маленькой, и казалось, что я стану похожей на приемного отца, у которого были черные волосы. Но с годами я все меньше и меньше походила на Мэллоунов, и это стало очень беспокоить мою приемную мать. Она ведь член разных клубов, вращается в высоких кругах. Я знаю, что долго причиняла ей много неприятностей. Особенно после того, как папочка решил податься в политику. И тут мне повезло — появилось движение за гражданские права, и вдруг стало не только приемлемо, а даже модно помогать чернокожим. Наконец-то ей больше не надо было рассказывать мне истории о своих далеких предках!

Рут и Мики уставились на Сондру, им и в голову не приходило, что в ее внешности могут быть какие-либо недостатки. Рут все время приходилось бороться с лишним весом, перед Мики из-за ее лица закрывались многие двери, экзотическая же красота и непринужденная грация Сондры Мэллоун не требовали оправданий, ей можно было лишь позавидовать.

— Ты единственный ребенок в семье? — спросила Рут.

Сондра кивнула с серьезным видом:

— Моя мать хотела только одного ребенка. Я же мечтала о братьях и сестрах.

Рут закурила, рукой отогнала дым от лица и сказала:

— У меня три брата и сестра. А я мечтала быть единственным ребенком!

— Наверно, здорово, когда у тебя есть братья и сестры, — подала голос Мики и наконец уселась на пол спиной к закрытой двери.

Рут уставилась на дымившийся кончик сигареты, в ее шоколадно-карих глазах появилась жесткость. Братья и сестры — это хорошо, если отцовской любви хватает на всех.

В дверь постучали. Все трое оглянулись и в дверях увидели улыбавшуюся девушку. В руках у нее была бутылка «Сангрии» и четыре фужера.

— Привет! Я доктор Сельма Стоун с четвертого курса. Моя персона олицетворяет целый комитет, которому поручено встретить вас в колледже Кастильо.

Она казалось типичной девушкой Восточного побережья — твидовая юбка, шелковая блузка и нитка жемчуга на шее. Как и сам колледж, Сельма Стоун казалась реликтом консервативного прошлого. Она выдвинула стул и уселась, закинув ногу на ногу.

— Ты на четвертом курсе? — спросила Рут, беря фужер с красным вином. — Тогда как получается, что ты доктор?

Сельма рассмеялась:

— Понимаете, на третьем курсе предстоит стажировка в больнице — это больница Святой Екатерины, прямо через дорогу, — а там требуют, чтобы вы представлялись пациентам как доктор. Когда пациент не знает, что ты студентка, он и не волнуется. Я стажируюсь уже год и привыкла к этому званию. Я, конечно, еще не доктор, настоящим врачом стану лишь через девять месяцев.

Рут посмотрела на рубиновое вино и задумалась над столь несправедливым отношением к пациентам и привилегией козырять незаслуженной степенью доктора медицины.

— Я вызвалась лично поприветствовать вас в колледже, до начала чаепития. Такая традиция существовала здесь еще до того, как в Кастилью стали принимать девушек. Три года назад на своем курсе я была единственной девушкой, и представьте, как я перепугалась! Я очень благодарна старшекурсницам, которые пришли меня успокоить.

Янтарные глаза Сондры долго разглядывали Сельму Стоун. Интересно, каково быть единственной девушкой на курсе?

— Наверное, у вас есть вопросы? Они бывают у всех.

Серые глаза Сельмы оглядели лица, оценивая одно за другим: у смуглянки с каштановыми волосами трудностей здесь, в Кастильо, не будет: в ее глазах светилось упорство, свойственное тем, кто полон решимости выжить. А красота, экзотическая внешность либо приведут к неприятностям в отношениях с мужчинами, либо станут большим преимуществом — в зависимости от того, насколько она уверена в себе. А вот блондинка, прячущая лицо за волосами… Сельму Стоун беспокоил ее затравленный взгляд. Она сомневалась, что эта девушка добьется цели.

И как раз эта девушка заговорила:

— У меня есть вопрос. Где находятся все женские уборные?

— Одного пальца достаточно, чтобы их сосчитать. В колледже имеется лишь одна женская уборная. Она находится в Энсинитас-Холле.

— Только одна? Но почему?

— Все дело в материально-техническом обеспечении. На одном факультете колледжа Кастильо никогда не допускалось более восьми процентов девушек. Собственно, когда девушек стали впервые принимать в сороковых годах, их было не больше двух. А поскольку женского административного персонала тоже не было, — и до сих пор нет, посчитали, что нет смысла реконструировать каждое здание, чтобы построить новые туалеты.

— Тогда как же… — начала Мики.

— Утром привыкаешь обходиться без чая и кофе, а когда подходят месячные, что-то приходится придумывать, ибо выскользнуть из аудитории и нестись через весь колледж к Энсинитас-Холлу нереально.

Мики почувствовала, как знакомая сухость подступает к горлу. Жить так далеко от туалета!

— Как здесь относятся к студенткам? — спросила Сондра.

— Насколько мне известно, раньше были очень недовольны, что женщинам предоставляют возможность получить диплом Кастильо. Считалось, будто этот факт снижает престиж диплома. Вы столкнетесь с некоторым сопротивлением старших по возрасту преподавателей. И почувствуете, что некоторые вас все время испытывают. Среди преподавателей есть такие, кто все еще радуется, если обнаружит слабое место у студентки. Ни в коем случае не давайте волю слезам! Если начнете плакать, вам не избежать подробного разбора достоинств вашего тела.

Поднося фужер к губам, Рут Шапиро мысленно отмахнулась от мрачных пророчеств этой Кассандры. Ничто и никто не помешает ей дойти до финиша!

— У вас все получится, — Сельма Стоун словно прочитала ее мысли. — Просто не забывайте о том, что ко всему следует относиться профессионально. Всегда имейте в виду, что Кастильо не похож на открытые, либеральные учебные заведения, которые, уверена, вы только что окончили. Это строгий колледж с чертами консерватизма, присущими мужскому клубу. Мы здесь непрошеные гостьи.

— А парни? — спросила Сондра. — Что они о нас думают?

— Большинство считает нас равными себе, но вы все же столкнетесь с меньшинством, которое почувствует в вас угрозу. Им захочется приструнить вас, напомнить, кто здесь хозяин, а возможно, кто-то из них проявит к вам интерес и попытается раскусить. Думаю, некоторые даже боятся нас. Но, если проявлять сдержанность в отношениях с парнями и сосредоточиться на главном, ради чего вы прибыли сюда — на изучении медицины, — трудностей не будет.


Стол у огромного камина, сложенного из камня, у дальней стены комнаты для отдыха был накрыт узорчатой скатертью. Рядом с тарелками лежали карточки с именами гостей и букетик для каждой женщины. Начали с белого вина, попутно знакомясь и осваивая новые правила колледжа Кастильо. Миссис Хоскинс, жена декана, была приятной женщиной. Она носила белые перчатки, обращалась к студенткам «девушки» и уверяла, что будущие мужья будут гордиться ими.

Стоял сумеречный, благоухающий вечер. Сондра, Рут и Мики молча шли к общежитию, прислушиваясь, как вдали волны бьются о скалы Кастильо. Слева от них на фоне пальм и бледно-лилового неба возвышались темные и грозные фасады Марипоса-, Мансанитас- и Родригес-Холла, словно олицетворяя то, что подругам было уготовано на предстоящие четыре года. Справа, по ту сторону автомагистрали, тянущейся вдоль тихоокеанского побережья, поднимался золотистый монолит больницы Святой Екатерины, где им предстояло стажироваться. Окна больницы светились, точно маяк у берега, к которому они пустились через бушующий океан. И девушки не без опасений ступали по каменным плитам Кастильо.