— Но от меня ты как раз этого и требуешь.

Джонатан дышал глубоко, стараясь побороть свое разочарование. В этом разговоре не было ничего нового. Две недели назад они беседовали о том же, когда вместе с Рут и Арни ходили в городскую ратушу. Там состоялась скорая гражданская церемония, на которой Сондра Мэллоун плакала, а Джонатан и Мики осознали горькую правду, которую никому из них не хотелось признавать.

— Я буду жить в нашей квартире у колледжа, — сказала Рут во время скромного свадебного обеда в маленьком ресторанчике недалеко от городской ратуши. — Эти шесть месяцев до выпуска станут решающими. Не могу же я каждый день приезжать сюда из Тарзаны.

Джонатан повернулся к Арни, который, как обычно, хранил спокойствие.

— Когда вы уезжаете в Сиэтл?

— Как только я завершу здесь все дела. Я продал свою половину бухгалтерской фирмы партнеру, и он уже взял нового сотрудника. В Сиэтле мне сразу придется начать с поиска работы. Рут приедет ко мне в июне.

Джонатан и Мики обменялись взглядами: оба понимали, на какие жертвы идут их друзья…

Джонатан резко встал, чувствуя, что его разочарование переходит в бессилие. Он привык добиваться своего, управляя событиями на съемочной площадке.

— Мики, давай покатаемся, — вдруг сказал он, подходя к шкафу, чтобы забрать свою ветровку. — Я чувствую, что меня одолевает клаустрофобия.

К удивлению девушки, вместо того чтобы поехать к океану, Джонатан повел свой «порше» к автомагистрали Сан-Диего, затем на север, пока не оказался на автомагистрали Вентура, и направился на запад. Оба молчали, каждый старался придумать новые слова, новые убедительные аргументы, а когда машина ехала через Вудленд-Хиллз к малонаселенному уголку долины Сан-Фернандо, Мики начало одолевать любопытство.

Вскоре Джонатан свернул с кольцевой развязки и повел машину на запад, к горам, подальше от света и транспорта, и вскоре у них под колесами оказалась не асфальтовая, а грунтовая дорога. Долина осталась позади, машину окутала темнота. Наконец свет фар выхватил из тьмы ржавый решетчатый забор и поржавевший знак с надписью: «Не въезжать». Джонатан остановил машину и выключил двигатель.

— Где мы? — спросила Мики.

Он повернулся к ней в темноте и коснулся ее волос:

— Я не хотел тебе показывать это. Я собирался открыть это место в торжественной обстановке. Пойдем.

Джонатан вел ее за руку, следуя за белым пятном света от фонаря. Под их ногами хрустел гравий. Ночь была холодной, и темнота казалась почти зловещей. Он остановился перед закрытыми на цепь воротами, на которых висел выдержавший натиск природы знак с надписью «Частная собственность», и отпустил ее руку.

— Что ты собираешься делать? — шепотом спросила она.

— Сейчас увидишь.

Он достал ключ, и через мгновение ворота открылись перед ними. Джонатан снова взял Мики за руку и повел ее дальше.

Сначала казалось, что они идут в никуда, в огромную мрачную пустоту, которую не назовешь ни землей, ни небом, но, когда фонарь Джонатана стал выхватывать куски земли то тут, то там, Мики начала кое-что различать. Массивные здания и склады, фасады магазинов с разбитыми витринами и облупившейся краской, уцелевшие участки тротуара, накренившийся дорожный знак. Это был жуткий покинутый город.

— Где мы? — вздрогнув, снова прошептала она.

Это место Мики не нравилось.

— Старая киностудия Моргана. Она закрылась в тридцатых годах. Киностудию бросили, и она разрушается.

— Киностудия?

Они углубились в темноту, шли мимо силуэтов старых зданий, натыкались на какие-то обломки, после чего впереди послышался шум разбегавшихся мелких существ.

— Старик Александр Морган был тираном и безумцем, — говорил Джонатан приглушенным голосом, словно боясь разбудить спящих призраков. — Но он делал превосходные немые фильмы. Он был гением, однако к концу жизни, когда появилось звуковое кино, фильмы Моргана изменились. Они стали какими-то неестественными и странными… Дело кончилось тем, что Моргана уволили.

Мики всматривалась в ночь, пытаясь увидеть то, что видел Джонатан, и ощущая в темноте присутствие неприкаянных духов из великого прошлого кино.

— Почему ты привел меня сюда?

Он остановился, повернулся к ней, и в слабом свете звезд Мики увидела его напряженный взгляд.

— Мики, я купил все это, — сказал он. — Я хочу вернуть этому месту жизнь.

— Но… разве здесь не одни развалины?

— Да, много развалин, но многое здесь можно спасти. И не только здания и опоры. Мики, главное — это земля. Это место идеально расположено. Когда пионеры кинематографии впервые прибыли в Калифорнию, выбрали это место из-за живописного ландшафта и солнца, которое светит круглый год. Днем ты бы увидела, что это место будто создано для съемки.

Он отвернулся и направил фонарь на призрачные фасады.

— Если бы только ты видела то, что я вижу, — прошептал он. — Мики, я не собираюсь всю жизнь делать любительские фильмы. Я хочу делать значительные вещи, чтобы зрителям было что смотреть. Помнишь нашу первую встречу? Ты говорила, что тебе кажется, будто фильмы снимаются, когда кругом много ламп, парусиновых кресел и народу. Мики, приезжай сюда через полгода, и ты увидишь как раз это.

Как и много раз прежде, Мики почувствовала, что энергия Джонатана заполняет все вокруг, разжигает, в тот же миг увидела то, что видел он. Затем все исчезло, ибо Мики вдруг поняла, для чего Джонатан Арчер привез ее сюда: он хотел вытеснить ее мечту своей.

— Мики, выходи за меня замуж, — тихо сказал он, не глядя на нее и не касаясь ее. — Оставайся здесь, будь моей женой и помоги мне построить это.

— Не могу, — прошептала она.

— Не можешь? Или не хочешь?

— Я хочу, Джонатан. Ты же знаешь. Я очень хочу провести всю оставшуюся жизнь с тобой. Если бы ты знал, как часто я думаю об этом, как четко вижу эту идиллию: мы с тобой вместе, у нас дети, мы делимся…

Он крепко взял ее за плечи. Его лицо было совсем близко.

— Мики, я вижу то же самое.

— Но разве это возможно?

— Да, если мы захотим. Ты останешься в Лос-Анджелесе, и мы оба сделаем все, чтобы сбылись наши мечты. Мики, останься со мной. Я умоляю тебя!

Мики почувствовала, как глаза ее наполнились слезами, и вдруг тишину ночи пронзил странный звук.

— Что это? — вздрогнул Джонатан.

Мики опустила руку в сумочку:

— Это мой зуммер.

Его руки соскользнули с ее плеч:

— Он случайно запищал?

— Нет.

Джонатан на мгновение умолк… и тут разразилась буря. Он выхватил аппарат с зуммером из ее рук и закричал:

— Мики, даже одну ночь спокойно провести нельзя! Ночь, которая предназначалась только для нас! Ты поэтому не пила шампанское? Тебе надо было остаться трезвой? Мы занимались любовью, а ты все уже знала? Мы отмечали завершение съемки моего фильма, а ты все уже знала? Ты знала, что в любую минуту покинешь меня ради этой больницы!..

Мики и опомнится не успела, как рука Джонатана описала дугу в воздухе и зуммер улетел в ночь, словно крохотный НЛО. Затем он грубо схватил ее:

— Неужели ты так поглощена собой, что не можешь уделить мне один вечер? — Он тряхнул ее. — Скажи мне, о чем ты думала, когда мы занимались любовью? О хирургии? О пациенте в палате «С»? — Он сердито оттолкнул ее и отвернулся.

Мики схватила его за руку:

— Джонатан, разве ты не видишь: моя мечта не менее важна, чем твоя?! И чтобы она сбылась, требуется не меньше времени и усилий! Срочный вызов — часть моей работы, так же как любая деталь, связанная со съемкой кинофильма — часть твоей работы. Я этим не могу не заниматься. Если я откажусь от этого, я откажусь от самой себя. — Ее голос стал тише. — Ты же видишь, Джонатан, я люблю тебя. Но как ты не понимаешь — из этого ничего не получится! Мы слишком похожи, мы особые, живем в двух разных мирах, и каждый из нас полон решимости осуществить свою мечту. Мы можем остаться вместе только в одном случае — если один из нас откажется от того, что делает его тем, кто он есть. Я обязана поехать на Гавайские острова, а ты должен остаться здесь и построить свою киностудию, создавать фильмы. Я тоже не хочу, чтобы ты отказался от этого, я не хочу жить с тенью мужчины. Ты хотел бы жить с той, кто составляла лишь половину меня?

Джонатан Арчер обнял ее, спрятал лицо в ее волосах, и Мики заплакала.


Стоял ослепительно яркий апрельский день: вдруг появились лилово-алые бугенвиллии, на палисандровых деревьях вспыхнули тысячи крохотных пурпурных цветков, распустились желтые и оранжевые розы, пламенели кактусы. Все это выделялось на фоне изумрудных лужаек и белых зданий колледжа Кастильо.

На самом краю отвесной скалы стояла Мики, ее высокая стройная фигура чуть покачивалась на ветру. Тысячи миль водного пространства отделяли ее от Гавайских островов. Мысленным взором Мики почти видела их. Гостиницы, широкие песчаные пляжи, зеленые лагуны и в самом центре всего этого «Виктория Великая», куда ей так отчаянно хотелось попасть.

Как же ей оставить Джонатана?

Он звонил каждый день, умолял встретиться, но Мики страшилась этого. Раны не заживают, если их слишком часто бередить. Им лучше расстаться навсегда. Джонатан не хотел этого. Мики знала, на что он надеялся: в «Виктории Великой» отвергнут ее кандидатуру, ей придется остаться, и все само собой разрешится.

В глубине ее души затаилась та же мысль.

Мики взглянула на часы. Пора идти. Настал момент истины, и сегодня обнародуют ответы на заявления об интернатуре. Церемония состоится в Эрнандес-Холле, где декан Хоскинс торжественно вручит конверт каждому из семидесяти четырех студентов выпускного курса.


Мики сидела между Сондрой и Рут, которые не волновались столь сильно, как остальные студенты. Поскольку Рут отработала три лета в родильном отделении больницы Сиэтла, куда она подала свое заявление, ее без проблем брали в интернатуру. Сондра свои заявления отправила в больницы Аризоны и Нью-Мексико. Она не сомневалась, что ей удастся провести некоторое время с родителями, прежде чем отправиться в Африку осуществлять свою мечту.