Мики отвела глаза.

— Ну как, можно вам все же принести что-нибудь?

— Да, я бы не отказалась от кока-колы. Я недавно пыталась пробраться к бару, но у меня ничего не получилось.

Он тихо рассмеялся:

— Здесь настоящие джунгли. Как вас зовут?

Оба вместе повернулись и пошли по коридору.

— Мики.

— Мики! Необычное имя. Оно уменьшительное?

— Нет, меня зовут просто Мики.

— Мики, почему вы выбрали медицину?

Когда они подошли к двери, Крис Новак потянул за ручку и в то же время легко взял Мики за локоток.

— Это из-за отца, — сказала она, моля Бога, чтобы он не пошел с правой от нее стороны. — Отец умер от неизлечимой болезни, когда я была еще маленькой. — Мики начала рассказывать заготовленную ложь. Сказать правду, что тысячи визитов к разным врачам заставили ее податься в научную медицину, вызвало бы интерес к ее лицу. — Мы с матерью часами сидели у него. Пожалуй, тогда мне в голову пришла мысль посвятить себя спасению людей.

— Вы уже выбрали направление?

— Что-то вроде научного исследования. Мне нравится работать в лаборатории.

Они смешались с толпой и пытались пробраться к бару. Крис Новак крепче сжал руку Мики и не отпускал ее от себя. Когда они наконец оказались у бара и взяли две скользкие бутылки, спутник Мики хмуро оглядел помещение.

— Здесь совсем нет свободного места. Что скажете, если мы попытаем счастья на свежем воздухе?

Сквозь толпу они пробивались к двери, Крис нес кока-колу над головой, и вдруг их лиц коснулся блогословенный воздух зимней ночи и кружевной туман.

Во внутреннем дворике было не так многолюдно, как внутри. Им удалось найти влажную скамью и сесть.

— За предстоящие несколько лет вы можете не раз изменить свое мнение, — сказал Крис Новак, отпив большой глоток. — На третьем курсе вы начнете периодически работать в больнице и будете менять решения каждый раз, когда столкнетесь с новой специальностью. На педиатрии вы заявите, что хотите стать педиатром. На патологической анатомии решите, что вам хочется быть патологоанатомом. Так всегда бывает.

Пока Крис говорил, Мики изучала его сбоку: она выждала и села левой щекой к нему. Этот навык она развивала уже не один год. Они сидели под столетним калифорнийским белым дубом, прислушиваясь к звукам музыки, смеху и разговорам. Тут Крис снова надолго приложился к своей кока-коле, тщательно обдумал следующие слова и наконец спросил:

— Можно, я поговорю о вашем лице?

Мики почувствовала, что бутылка выскальзывает у нее из руки. Затем раздался треск бьющегося стекла, и жидкость разлилась по ее ногам.

— Ой!.. — вскочил Крис. — Боже, что я натворил!

Мики встала. Ноги были ватными и подкашивались.

— Я не думала… — Она поднесла дрожащую руку к своей щеке.

— Извините, — Крис Новак схватил Мики за руку, когда она уже собралась бежать. — Подождите, прошу вас. Выслушайте меня. Я понимаю, что вам трудно говорить об этом, но…

— Мне пора идти, — выдавила она, но осталась на месте, потому что Крис Новак крепко сжал ей руку. В ночном тумане раздался звон колоколов. Когда присутствующие взревели и загудели клаксоны, приветствуя наступление нового 1969 года, Крис Новак повернул девушку лицом к себе и громко сказал:

— Мики, я врач. Хирург. Вот почему я хотел поговорить с вами. Думаю, что смогу исправить ваше лицо.

8

Шел первый час стажировки Рут в родильном отделении, а она уже считала минуты, оставшиеся до конца работы. Она терпеть не могла все это, она страшно ненавидела родильное отделение.

Был февраль, шла вторая неделя программы «Студент в роли врача». Все началось хорошо: студенты с интересом обходили палаты, знакомились с иерархией штата, и, наконец, состоялось занятие, на котором им объяснили, как измерять давление, как обращаться со стетоскопом, офтальмоскопом и молоточком невропатолога. Первокурсников разделили на группы, каждому студенту выдали инструмент для медицинского осмотра, и они практиковались друг на друге, учась снимать показания тонометра, улавливать звуки клапанов сердца, оценить основные показатели состояния организма. Затем группы разделились и разошлись по разным отделениям. В каждом отделении предстояло проработать по четыре дня. А в конце шестой недели студентов ждали практический и письменный теоретический экзамены, чтобы проверить, чему они научились и приносит ли пользу экспериментальная программа.

Вчера студенты участвовали в обходе гинекологического отделения, где узнали, как делается осмотр. Доктор Манделл собрал их вокруг постели в конце палаты. Лежащая на ней хорошенькая женщина вроде не возражала против того, чтобы двенадцать незнакомцев осматривали ее и задавали интимные вопросы. После того как Манделл задернул ширму и пациентка устроилась на кресле, он объяснил, что продемонстрирует, как делается осмотр полости влагалища в зеркалах. Женщина вела себя раскованно и доброжелательно и даже помогала практикантам.

— Она не настоящая пациентка, — объяснил доктор Манделл еще до обхода. — Это проститутка, нанятая больницей. Ее задача состоит в том, чтобы одно утро полежать в постели и сыграть роль пациентки гинекологического отделения. Только так можно научить, как следует проводить осмотр. Настоящие пациентки слишком нервничают, напрягаются, а порой и скандалят, и тогда уже не до учебы.

Рут понравился обход гинекологического отделения. Она считала, что за этот день многому научилась. Однако сегодня настала ее очередь идти в родильное отделение.

Только двоим студентам за один раз дозволялось посещать родильное отделение; они приходили сюда по очереди, каждая пара работала три дня, а остальные участники программы «Студент в роли врача» совершали обходы в других отделениях. Этим утром доктор Манделл привел сюда Рут и Марка Уилера, показал им, где переодеться, затем снова встретился с ними в сестринской.

После краткого знакомства с мадам Капуто, дежурной акушеркой, угрюмой женщиной, которая напомнила, что студенты не должны мешать и задавать вопросы, все вместе посетили две дородовые палаты и четыре родзала, два субстерильных пункта и послеоперационную палату — везде холодно, стерильно и страшно неуютно. А шум стоял невообразимый!

На доктора Манделла и его двух подопечных не обращали никакого внимания. Наступил очередной суматошный день. В одном из родзалов шли тяжелые роды, и, заглянув туда через маленькое окошко в двери, Рут увидела на операционном столе большую накрытую зеленой простыней возвышенность, вокруг которой хлопотали трое мужчин и две женщины — все в масках. В следующей палате одинокая раздраженная акушерка спешно готовила все к срочному кесареву сечению. Студенты остановились в дверях послеоперационной палаты и увидели бледную дремлющую женщину, за которой наблюдала акушерка в зеленом, и закончили свой обход у одной из двух предродовых палат.

Родильное отделение ничем не отличалось от оперблока, который они посетили неделю назад, что немного удивило Рут. Она никогда не думала, что для родов может потребоваться операция. Шум был просто невообразимый. За толстой дверью слышались крики роженицы, ободряющие голоса и команды врачей «Тужьтесь!» и «Не тужьтесь!». Несколько мониторов, следивших за сердечной деятельностью, издавали асинхронные и короткие писки. Два парных автоклава шипели и звенели. Рядом трезвонил телефон, но к нему никто не подходил. Из субстерильного пункта доносились голоса двух мужчин, споривших между собой. И вдруг, словно трагическое восклицание, прозвучал пронзительный вопль, от которого оба студента подскочили на месте.

— Вот так можно узнать, что наступили предродовые схватки, — сказал доктор Манделл. — Это можно определить по голосу.

Рут прошла в предродовую палату вместе с доктором. Марк Уилер не решился, лицо его побледнело и стало почти как выцветшие под солнцем Малибу волосы. Только одна из четырех коек оказалась занята, и, когда они подошли взглянуть на пациентку, Рут была ошеломлена.

Та была совсем ребенком!

— Что ж, давайте взглянем на ее медицинскую карту.

Медицинская карта была желтого цвета, а это означало, что лечение оплачивает благотворительная организация. На таких пациентках практиковались все студенты, стажеры и ординаторы. Рут знала, что пациенты с розовыми картами неприкосновенны — это были частные состоятельные пациенты, и к ним приходили личные врачи.

Рут одарила девочку в постели едва заметной улыбкой, но не встретила взаимности. Пара огромных карих глаз выделялась на белом, изможденном лице, влажные светлые пряди волос прилипли к вспотевшему лбу, губы посерели. Девочка настороженно оглядела двух незнакомцев, но не проявила никакого любопытства: пациентка от благотворительной организации видела немало посетителей в белых халатах, в форме лаборанта и зеленой одежде хирурга, большинство из которых даже не соизволяли представиться.

Рут через силу взглянула на карту.

— У нашей пациентки Леноры шейка матки раскрылась на пять сантиметров, — говорил доктор Манделл. — Поскольку полное раскрытие составляет одиннадцать сантиметров, можно сказать, Ленора прошла полпути. — Он захлопнул карту и повесил ее в ногах койки. — Что ж, здесь больше нечего терять время. Давайте взглянем на кесарево сечение.

Уходя, Рут оглянулась. За ней следила пара затравленных глаз.

Когда они оказались в коридоре, раздался крик из только что покинутой предродовой, и доктор Манделл, улыбнувшись, заметил:

— Вот видите, мы правильно определили время!

Манделл задержался, чтобы переговорить с мадам Капуто, читавшей нотацию краснощекой акушерке. Рут видела, как старшая акушерка, качая головой, назидательно подняла палец. Вернувшись, доктор Манделл сообщил: