– Как хочешь.

Лара беспокойно заерзала на стуле, глядя в спину сыну, который мешал пельмени у плиты.

– Не сутулься, – сказала она машинально, потом, помедлив, добавила: – Я просто не знаю, как тебе рассказать. Может, это у меня кризис среднего возраста начался – перемен хочется.

– Климакс, что ли?

– Балда! Климакс – это после пятидесяти, а я еще, можно сказать, девушка.

Данила ухмыльнулся:

– Смотри, как бы не стать бабушкой.

– Нас не запугаешь, – храбро ответила Лара, но, встав так, чтобы сын не видел, перекрестилась, поплевала через левое плечо и скрестила пальцы. В бабушки пока не хотелось.

– Ну и куда ты решила податься?

– Не знаю еще. – Женщиной вновь овладели раздражение и беспокойство.

Нет, тут думать невозможно, надо где-то уединиться. Пойти в комнату? Она все равно будет инстинктивно прислушиваться, что делает сын за стеной… Намекнуть, чтобы сходил погулял? Она выглянула в окно. Похоже, собирался дождь. Ветер гнул деревья, торопливо срывая лиственные одежки, – они отслужили сезон и вышли из моды. Весной деревья оденутся в новую коллекцию все того же кутюрье.

Нехорошо как-то выгонять ребенка из дому. Пожалуй, ей самой не помешает проветриться. Она торопливо оделась: джинсы, белый свитер, синяя куртка из плащовки. Белые кроссовки – универсальный наряд для городской улицы. Крикнула сыну «Я ушла!», вышла из подъезда, торопливо застегнула куртку – ветер стал холодным и злым, всего за пару часов превратив золотую осень в промозглое межсезонье. Женщина дошла до метро, доехала до центра и неспешно побрела куда глаза глядят, углубляясь в старые московские улочки.

Ах, эти улочки…

Машин на них все больше, а тротуары, сколько их ни ремонтируют, все равно всегда в ямах, и люки торчат в самых неподходящих местах. Наверное, асфальт крошится от топота множества ног… Она тоже когда-то исходила их все, улица за улицей, переулок за переулком. Конечно, не одна. Иногда они гуляли с Сергулей, но нечасто. Сергуля Москву любил, но терпеть не мог много ходить пешком, и красоты архитектуры его быстро утомляли. Через полчаса он начинал намекать, что самое время найти какой-нибудь укромный уголок, где можно было бы присесть и где их поцелуям не мешали бы укоризненные взгляды прохожих.

Надо сказать, что дело не всегда ограничивалось поцелуями. Лара тихонько хихикнула, вспомнив, как однажды вечером в парке на них набежал милицейский патруль. Она едва успела соскользнуть с колен Сергея и одернуть юбку. Муж – да, точно, они были женаты уже год – неторопливо и уверенно извлек из кармана рубашки паспорт, улыбаясь протянул ментам, те полистали и, откозыряв, отошли. Хорошо, что ему не пришлось вставать: Сергей был в свитере, и никто не заметил, что брюки у него расстегнуты, и, встань он, они просто соскользнули бы… Так что их с Сергеем карта Москвы состояла не только из мест прогулок.

А вот гуляла она много с другим. Звали его Андрей, и он был похож на Блока в молодости: вьющиеся волосы, нервное, худощавое, но несомненно породистое лицо. Это был такой тайный роман, немножко непорядочный, хотя ничего между ни ми не было. Она любила Сергея и хотела за него замуж. Они уже все решили и осенью собирались пожениться. Но обидно было выйти замуж вот так – ведь мама говорила, да и вообще понятно было, что замужняя женщина – она цветов ни от кого не принимает, в кино с другим не пойдет и вообще… А это было так забавно. В конце концов, она всего-то ходила в десятый класс. И Лара точно знала, что Сергей ни о чем не узнает. Не должен узнать. Они созданы друг для друга – это не подлежало сомнению, хотя бы потому, что девушка всегда знала, чего он не потерпит. Сергуля, несмотря на всю кажущуюся мягкость, никогда не согласится делить ее с другим. Ни сейчас, ни потом. А потому ей ужасно хотелось хоть представить себе, как это могло бы быть – с другим. Андрей был студентом мехмата, и было ему уже солидно – сколько же ему тогда было? Да, лет двадцать пять. Познакомились они случайно. Лара шла в гости к знакомой, которая жила не в каком-нибудь нормальном районе типа Строгина или Марьина; нет, девушка обреталась в самом что ни на есть историческом центре нашего славного города. Проклиная все на свете, Лара шла по раздолбанным тротуарам, снег с которых не чистили никогда. Больше всего она боялась оступиться – не так-то просто топать по ледышкам в замшевых сапогах на шпильках. Поэтому девушка смотрела себе под ноги, прозевала нужный переулок и заплутала. Через некоторое время она остановилась, так как перестала понимать, где находится.

Впереди вдруг открылась набережная, а на углу – какой-то невероятный, абсолютно немосковский дом красного кирпича. Лара позабыла, куда шла, и, приоткрыв рот, таращилась на угол дома, который представлял собой совершенно готическую башенку, увенчанную длинным шпилем-шатром. Над ним или, вернее, фоном для него громоздилась еще одна башня – на этот раз основательно четырехугольная. Но и на этом чудеса не кончались. Крыша здания представляла собой нечто совершенно несусветное, словно кто-то, балуясь, сложил лист причудливыми складками и шутки ради увенчал дом многими гранями, соприкасающимися под разными углами. Лара пошла вдоль одной из стен и обнаружила на ней теремок. Самый что ни на есть настоящий теремок – витые столбики, снизу конструкцию подпирают какие-то вполне сказочные чудовища. А потом оказалось, что часть стен расцвечена изразцами. Керамические панно, покрытые городской пылью, больше обещали, чем показывали, но Лара разглядывала их с восторгом и все пыталась представить себе, каково это – жить в таком волшебном доме.

Лара брела, не глядя под ноги и прикидывая, как бы запомнить дорогу, потому что сюда просто необходимо вернуться с фотоаппаратом. Само собой, каблук ее суперсапожек попал в какую-то засаду, когда она влезла в сугроб, и она упала бы, не подхвати ее чьи-то руки. Насмешливый голос над самым ухом произнес:

– Вы не боитесь переломать ноги, девушка?

Он стоял на тротуаре совсем близко. Зеленые глаза смеялись, волнистые волосы трепал ветер.

– Я хочу узнать, как это называется.

– Что это?

– Ну, дом.

– Зачем?

– Интересно.

– Да? – Он удивленно разглядывал любопытную девчонку. Каштановые волосы, смело подстриженные асимметричным каре. Карие с желтыми точками глаза чуть восточного разреза и скулы высоковаты для славянки. Яркий от помады рот… Вульгарно, но она еще мала. А губы хорошего рисунка. Юбка, само собой, выше некуда. С высоты своих двадцати пяти Андрей усмехнулся: молодежь…

– Это так называемый доходный дом Перцовой, построен в начале двадцатого века, – пояснил он снисходительно.

– Ну и чудненько. – Лара попыталась выбраться из сугроба и опять чуть не упала.

Молодой человек ловко обхватил ее за талию и буквально выдернул из снежной ловушки. Поставил на тротуар и, все еще придерживая за талию, спросил:

– А почему такая модно прикинутая девушка интересуется старыми домами?

– Потому что мне нравится! И я вернусь сюда и буду его снимать!

– Вы увлекаетесь фотографией?

– Ну, в общем да. Только я снимаю не все… только то, что мне нравится. Части, понимаете? Чтобы было не как на открытках, а как видишь… Иногда даже получается – так, как чувствуешь! – гордо выпалила Лара, завороженно глядя в зеленые глаза и удивляясь, с чего это ее понесло откровенничать с незнакомым человеком.

– Было бы любопытно взглянуть… Пойдем прямо сейчас?

– Куда?

– За фотоаппаратом! Заодно и покажете, как можно снять то, что чувствуешь.

– Ну уж нет, быстрый какой… Сейчас я иду в гости. А кстати, вы не знаете, где тут Пожарский переулок?

– Идемте, я вас провожу. – Он решительно взял девушку под руку.

Через пару шагов она нахально попросила:

– Расскажите мне еще о нем.

– О ком?

– О доме Перцовой.

– Вы интересуетесь архитектурой?

«Хам какой», – подумала Лара, которой очень не понравилась насмешливость в голосе мужчины.

– А почему, собственно, вас так удивляет, что я могу интересоваться архитектурой и увлекаться фотографией? – резко спросила она. – Или вы судите о количестве и продолжительности извилин по длине юбки?

Он вдруг покраснел, и она поняла, что угадала. Так и начался этот странный роман-дружба. В тот день он рассказал ей о доме-сказке, который вобрал в себя несколько более ранних построек. Майоликовые панно для него создавал художник Малютин по мотивам языческого эпоса. Внутри, по проекту того же художника, стены покрывала резьба по дереву, но что от былого великолепия дошло до наших дней, сказать гид-всезнайка, который представился Андреем, не мог.

Внимание взрослого мужчины льстило десятикласснице. Лара признавала интеллектуальное превосходство Андрея и пользовалась его склонностью к менторству. Он прекрасно знал Москву, и то, что было лишь смутным ощущением привязанности, под влиянием книг и совместных прогулок оформилось у Лары в чувство любви к городу, который она теперь знала довольно хорошо. Андрей приводил ее к себе, в двушку на Кутузовском, доставшуюся ему от бабушки и полную старых вещей. Они готовили что-нибудь незамысловатое, иногда просто чай. Но скатерть была из лионских кружев, а посуда – дореволюционное серебро и фарфор. Андрей с удовольствием играл роль учителя, показывая, как накрывать на стол, рассказывая об искусстве и религии. Он все же заставил Лару показать фотографии и был неприятно поражен зрелостью и страстностью ее работ. Что-то было в этой девочке, которая взирала на него широко открытыми глазами и так жадно слушала его рассказы. Сначала он решил, что она вовсе ребенок, но потом понял, что это не так. Чувственный рот, знающий взгляд и изредка проскакивающий цинизм волновали его больше, чем он хотел себе признаться. Молодой человек только что расстался с женой и к новым серьезным отношением был не готов. А ненастоящий роман с молоденькой студенткой педа (умненькая Лара сказала, что студентка, а не школьница, чтобы не напугать мужика) его забавлял: он водил ее на фильмы Тарковского, читал ей стихи, показывал старую Москву и сам не заметил, как влюбился в это очаровательное большеглазое создание.