-Ты сам сделал выбор! И никто не повинен в этом, уж тем более ни эта малышка. Возьми себя в руки Маркус, сейчас как никогда ты должен быть сильным!



Сказав это мать отошла. Я осторожно пощупал теплый комок в руках, опустил голову и замер, перестал дышать. Маленькое, розовое личико с ясно-голубыми глазками внимательно смотрело на меня. Я с не меньшим вниманием смотрел на нее. Не знаю, сколько мы изучали друг друга, но потом ее губки скривились, и что-то похожее на улыбку-ухмылку отразилось на лице малютки. В этот миг меня накрыло понимание, что ее я с таким трепетом ждал и хотел. Ей рассказывал о всякой ерунде, прислушивался к каждому ее движению . Ее, эту малышку я уже давно любил. И теперь люблю ее, свою девочку, несмотря на то, что сердце разорвано на куски от горя. Я прижал ее к себе и поцеловал, вдыхал сладкий аромат новорожденного тельца, как все символично- совсем недавно я также сжимал тело сына. Меня затрясло, эмоции переполняли. Возможно ли, умирать от горя и испытывать радость?



-Моя девочка, моя принцесса! Диана, дочурочка моя! –я повторял имя, которое мы хотели дать нашей крошке. Мы много каких хотели, но сейчас почему то именно это казалось верным и подходящим. Я захлебывался бесполезной влагой, но ничего не мог с собой поделать. Я задыхался от рыданий, не переставая при этом шептать- Мэтти прости меня сынок, прости, что не уберег тебя малыш, прости меня....



Мать оставила меня наедине с дочерью. Я тихонько качал ее, упиваясь слезами. Ее теплое тело, звучное дыхание не позволяли мне загибаться от отчаянья, звук ее плача, заставлял жить, крепиться. Он словно шептал:



- Отпусти боль! Плач, не держи! Все когда-нибудь утихнет!



Да, утихнет, но никогда не пройдет.

» Глава 4


"...Мне нравится еще, что вы при мне

Спокойно обнимаете другую,

Не прочите мне в адовом огне

Гореть за то, что я не вас целую.

Что имя нежное мое, мой нежный, не

Упоминаете ни днем, ни ночью - всуе...

Что никогда в церковной тишине

Не пропоют над нами: аллилуйя!..."


из стихотворения М.И. Цветаевой.


Толпа непривычно замолчала, когда один из полицейских обратился к журналистам:


-Мы хотели бы попросить вас уважать чувства родных и проявить понимание того, что церемония является частным семейным мероприятием.


Однако журналисты не покинули свои места, ожидая возможных заявлений родственников или самого Маркуса Беркета. Ким очень сомневалась, что Беркет будет сегодня общаться с журналистами, да и не только сегодня. Девушка поежилась от холода и еще какого-то жуткого ощущения. Погода стояла отвратительная, впрочем, в январе Лондон всегда был мрачен. Сейчас город окутывала плотная пелена тумана, то и дело переходящего в дождь со снегом. Грязного цвета тучи медленно проплывали по небу, погружая во мрак кладбище Хайгейт на севере Лондона. Над кладбищем кружил полицейский вертолет. Сегодня Хайгейт был закрыт для обычных посетителей. У ворот кладбища находилось около сотни журналистов, среди них и стояла Ким, зажатая со всех сторон этими прохвостами, которых не останавливало никакое горе. Она с ужасом смотрела на людей, своих так называемых коллег и чувствовала омерзение. В погони за сенсацией они готовы были родную мать продать. Ким вновь поежилась, смотреть, как люди наживаются на чужом несчастье, было невыносимо. Неужели она когда-нибудь превратиться в нечто подобное?! Она приехала сюда, потому что ... Она не знала, почему сорвалась сегодня утром и помчалась на похороны Мэтта Беркета. После встречи с четой Беркет на церемонии вручения Золотого мяча она пребывала в растрепанных чувствах. Одно дело составить свое мнение о людях по газетным вырезкам, другое-встретиться с ними и лично оценить. Конечно, за те пять минут, что она провела в компании семьи Беркет , сложно было что-то понять, но этих жалких пяти минут все же хватило, чтобы прочувствовать на себе животный магнитизм Маркуса Беркета. Ее отнюдь невпечатлительную натуру поразил этот хмурый и неприветливый мужчина настолько, что она потеряла дар речи и блеяла рядом с ним, как овечка. А его снисходительная усмешка и смешинки в глазах, говорили о том, что он видит ее неловкость и смущение. Но положение спасла Анна. Ким сумела заметить, несмотря на скованное состояние, обаяние и какую-то силу Анны Беркет, а главное, понять, что эти двое счастливы. Настолько счастливы, что их светящиеся лица выделялись на фоне приторных масок собравшихся лицемеров. Весь вечер Ким украдкой наблюдала за ними. Маркус Беркет все свое внимание дарил жене, он что-то ей шептал, слегка касаясь губами ее шеи. Анна старалась быть невозмутимой, но вскоре не выдержала и шутливо оттолкнула мужа, который тут же притянул ее к себе и, не стесняясь никого, страстно поцеловал. Сцена была такой интимной и возбуждающей, что Ким с горящими щеками отвернулась. Черт, как семнадцатилетняя глупышка, ей-богу! Внутри засосало от какого-то странного ощущения тоски и зависти. Да, самой что не на есть зависти. Ким как никогда прежде почувствовала, насколько она одинока. Настроение опускалось ниже некуда, ее представление о Беркетах делало крутой оборот, поселяя беспокойство в душе и непонятную тяжесть на сердце.


Все последующие дни Ким перечитывала материал, искала в архивах все, что можно было найти о Маркусе. Она хотела стереть с его непроницаемого лица снисходительную усмешку, хотела, чтобы он увидел в ней профессионала. Ей хотелось, чтобы он вообще ее увидел, потому что в Цюрихе он едва заметил, с кем разговаривает, машинально кивая ей в ответ. Ким пугали эти амбициозные, даже скорее тщеславные желания, с привкусом чего-то острого, возбуждающего какой-то детский азарт. Вопрос –почему ей важно мнение Беркета о ней, мучил ее каждую ночь. Днем же она продолжала тщательно готовиться к встрече. Но вскоре все круто изменилось. Несколько дней назад новости о трагической смерти сына Беркетов перевернули ее душу вверх дном. Ким и не подозревала, что за этот небольшой промежуток времени настолько прониклась непростой жизнью знаменитой семьи, что известие повергло ее в шоковое состояние. Ким не понимала, как такое может быть. Это какой-то рок! Она испытывала такую злость. Казалось, только вчера она видела счастливые лица Анны и Маркуса, а теперь ...Что же с ними теперь? И самое странное, что ее волновало больше всего состояние Маркуса, который отделался переломом руки и ребер, а не Анны, которая до сих пор не приходила в себя. Именно по этой в высшей степени удивительной причине сегодня утром в душе родился порыв, и Ким, забросив все дела, бросилась на Хейгет. Ей хотелось хотя бы издалека прикоснуться к этой семье, разделить утрату, выпустить то щемящее чувство, что измучило ее за последние дни. Она не понимала себя, но одно она знала точно, причины ее приезда не обоснованы корыстью или страхами редактора, который несколько дней назад заставил ее почувствовать к нему лютую ненависть. Она еще не видела такого расчетливого подхода к делу и слепой ярости от того, что « смерть этого мальчишки смешивает все карты!» . Боже! Ким хотелось плюнуть в лицо этому старому козлу, после его циничных слов. Теперь она очень хорошо понимала некоторое презрение Беркета к журналистам, да вообще ко многим людям своего круга и от данного понимания ее отношение к нему становилось все запутаннее. Ким была поражена тем, что она так прониклась его семьей, что их горе стало вдруг ее собственным, несмотря на свое мнение и предубеждения о них. Возбужденная от переполнявших ее эмоций, она проснулась раньше обычного, и едва приведя себя в порядок, поехала на кладбище, чтобы выразить свои соболезнования и просто оказать эту небольшую поддержку.


Порой, она была так наивна и простодушна, что оставалось только укорить себя в глупости, увидев, что вход на кладбище охраняют невооруженные полицейские. Кажется, она совсем забылась. Ясное дело, что Маркус Беркет не допустит никого постороннего на похороны своего сына и не позволит превратить их в базар. Разочарованно вздохнув, Ким в который раз обозвала себя идиоткой, но с места не двинулась, потому что все ее внимание поглотила подъехавшая к воротам западной части кладбища вереница машин с тонированными стеклами. После краткой беседы с полицейскими машины пропустили. Через пару минут подъехал катафалк с гробом Мэтта Беркета, он был изготовлен из красного дерева и декорирован белыми цветами, на территорию кладбища въехали еще несколько автомобилей с тонированными стеклами. Прошел шепоток, что Маркус Беркет приехал один, так как Анна Беркет еще не пришла в себя. Ким скорбела, что женщине не удастся даже попрощаться с сыном. Но от невеселых размышлений ее отвлек высокий мужчина, схвативший ее за плечо. Ким хотела возмутиться, но «шкаф», как мысленно обозвала Ким эту гору мускулов в дорогом костюме, не дал ей и слово сказать.


-Вы мисс Войт?-тихо, чтобы никто не услышал, пробасил мужчина.


-Да.-недоуменно ответила Ким, выразительно поглядывая на свою руку, которую великан похоже не собирался отпускать.


-Пойдемте, мне сказали вас проводить к машине мистера Беркета.- с этими словами мужчина потянул ее в перекрытую полицейскими сторону. Сама же Ким пребывала в изумление, а потому не возражала. Она не могла поверить, что это происходит с ней. В голове родились сотни вопросов. Когда они подошли к лимузину, Ким вновь недоуменно посмотрела на мужчину . Он посадил в машину ,а потом сам сел на водительское место и замер в ожидании. Кладбище Хейгет представляло собой парк, где среди величественных деревьев стояли древние памятники великим или же богатым людям. Ким с волнением озиралась, но она знала, что в этой половине кладбища уже не хоронят.