Соблюдать традиции с каждым годом становилось все сложнее. Рынок рос и благоустраивался, теперь на нем торговали преимущественно горячие восточные мужчины, а бабушек понемногу выжили, и они устраивались где попало. Скамеек тоже след простыл, на площади теснились палатки и летние кафе сомнительного вида, и Лера, покрутившись со своим стаканчиком, уже исключительно из вредности уселась за один из столиков, заказала мороженое, которое вообще-то терпеть не могла, и принялась есть малину. Шум и суета вокруг, запахи дешевой еды ее раздражали, и она, вздохнув, подумала, что на будущий год она, пожалуй, сюда уже не придет. Что ж, все хорошее когда-нибудь кончается…

Лера как раз доедала последние ягоды, прикидывая, где можно помыть руки из припасенной заранее бутылки, как зазвонил телефон. Чертыхаясь, липкими руками она принялась шарить в своей немаленькой сумке, куда помещались и свитер, и зонтик, и куча прочих необходимых вещей. Телефон, конечно, оказался на самом дне, но продолжал звонить, пока Лера проводила изыскательские работы. Номер высветился незнакомый – наверняка ошиблись, стоило суетиться. Но голос в трубке она узнала мгновенно – Валерий.

– Лера, вы можете говорить?

«Напомнить ему, что мы уже три дня как на ты, или сначала выяснить, к чему все это», – секунду поколебалась Лера и на всякий случай ответила осторожно:

– Могу. Только у меня руки липучие, я малину ем.

– Что? – удивился собеседник.

– Ну, малину. Ягода такая. Красная, – терпеливо пояснила Лера. – А что?

– Ты где малину ешь?

– На Сенной… Кафе на улице, прямо возле метро.

– Я сейчас приеду. Можно?

– Запросто! – разрешила Лера. – Только на малину не рассчитывай. Она не собиралась делиться их с Хохловым традицией с посторонним человеком.


Лера сидела за столиком, увлеченно развозя ложкой по стенкам вазочки растаявшее мороженое, чтобы хоть чем-то заняться, и Валерия увидела лишь тогда, когда он подошел к ней вплотную и спросил над ухом:

– Уже все съела?

– Я же заикой сделаюсь! – подскочила Лера. – Ты как так быстро? Ты сидел в кустах, как рояль?

– У меня личный вертолет, – кратко пояснил Валерий. – Руки вымыла?

Лера, как маленькая, протянула ему руки ладонями кверху – и он опять, как тогда в поезде, перехватил их и поцеловал в ладонь – сначала одну, потом другую. Уселся на лавочку рядом с Лерой и понюхал ее щеку где-то возле уха.

– Малиной пахнет, – смешно покрутив носом, констатировал он, и Лера почувствовала, как от этого движения уходит ее скованность. Оказывается, она тоже рада его видеть.

– А откуда у тебя мой номер?

– Сохранил в памяти, когда ты себе звонила, – охотно пояснил Валерий. – Я тебе его нарочно тогда дал, чтоб не ныть «девушка, дайте телефончик».

– Может, ты и мобильник мой нарочно засунул в дальний угол?! – догадалась Лера.

– Нарочно, пока ты спала, – покаялся Валерий. – Ты ведь номер телефона не дала бы?

– Не дала бы, – согласилась Лера и посмотрела ему в глаза – опять ни тени улыбки. – Я не понимаю, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно.

– Я всегда говорю серьезно, – заверил ее Валерий. – Даже когда шучу. Я вообще очень серьезный и положительный. И должен тебе понравиться.

– Ах, еще и понравиться? Это-то тебе зачем? – приняла подачу Лера.

Но он ее опять переиграл, сменив интонацию:

– Потому что мне очень это надо. Оказывается, я хочу с тобой не только переспать, но и поговорить – ты понимаешь, что это значит?!

– Тогда это серьезное чувство. И может далеко зайти. Ладно, я согласна, давай поговорим, раз в поезде молчали. Тем более что мне в одиночестве всякие мысли в голову лезут.

– Расскажешь? Две головы лучше, мысли будут вынуждены разделиться, и с ними проще справиться.

– Я вчера поняла, что мне тридцать шесть лет, и что мой сын вырос. И что мне надо как-то привыкать жить без него. А сперва я даже радовалась, что он уехал в Питер поступать, потому как – свобода. Как говорится, не так с вами хорошо, как без вас плохо… Ты что? – вдруг заметила Лера выражение его глаз, сменившее обычную спокойную серьезность. – Я что-то не то сказала?

– Нет, все в порядке. Просто… Я тебе потом как-нибудь расскажу, – и вернулась привычная нейтрально-незаинтересованная маска.

– Вот, сначала поговорим, а теперь – потом расскажу. Нет, давай все равно что-нибудь рассказывай, чтоб на паритетных началах. Например, почему ты меня в поезде пожалел, приютил и обогрел? Из человеколюбия или имел далеко идущие корыстные планы?

– Конечно, планы имел. Корыстные. Ты слишком хороша для простого человеколюбия.

– Доброе слово и кошке приятно. Кстати, кошек ненавижу! Я красивая? Или обаятельная? Или ты любишь рыжих?

– Ты… неактивная, – не сразу подобрал определение Валерий. – Ты на меня не обращала внимания, хотя я все время попадался тебе на глаза. Ты как-то сквозь меня смотрела. Это меня заинтересовало – на синий чулок ты не похожа…

– Спасибо, – вставила Лера.

– …И никакого кокетства. А сейчас женщины флиртуют так агрессивно, что приходится уходить в глухую оборону, иначе сметут. У меня недавно друг развелся, как узнали дамы в конторе – страшное дело! Все журналы ваши: возьми его, выбрось его, заведи другого…

– Почитываешь? – удивилась Лера.

– Да нет, обложек хватает. А ты целый день молчала, даже как меня зовут, не спросила. Вообще ничего не спросила. Я сразу понял – уникальная женщина.

– Я активная, – созналась Лера. – К сожалению, ты даже не представляешь себе, какая я активная и эмансипированная, как я умею вот так взять мужчину и – ам! Но сейчас мне лень. Я в отпуске. Я отдыхаю.

– И что у тебя за работа такая, что устала мужчинами питаться? – поддержал беседу Валерий.

– Людоедом на полставки в одной солидной фирме. Не боишься?

– А надо? Я невкусный.

– Нет, ты даже очень ничего.

– Я рад, что тебе нравлюсь.

– Ты здесь по делам? – предпочла Лера сменить тему.

– У меня здесь дед живет. Я к нему приехал.

– Ты из Питера?!

– Нет, я родился в Москве и жил там до армии. И дед с бабушкой в Москве жили. Она – москвичка, он – ленинградец, и все уговаривал ее переехать. Пятьдесят семь лет вместе прожили, и пятьдесят семь лет он ее уговаривал.

– И как? – искренне заинтересовалась Лера. – Уговорил?

– Нет. Бабушка умерла, и он переехал. Уже третий год здесь живет. А там бы он умер один.

– А сколько ему лет?

– Восемьдесят шесть.

– Ого!

– Он у меня молодец.

– Ты его любишь… – улыбнулась Лера.

– Он меня вырастил. Он и бабушка.

Возникла пауза, как будто Валерий ждал еще вопроса, но Лера опять предпочла не углубляться. Они еще слишком мало знакомы, чтобы выкладывать друг другу подробности своей биографии. К тому же Лера понимала, что если она проявит излишнее любопытство, то долг вежливости заставит ее рассказывать о себе – а этого ей не хотелось. И она поинтересовалась:

– Ты часто в Питере бываешь?

– Будешь смеяться, но, можно сказать, впервые. В детстве ездил с дедом. А так… работа, дела. А ты?

– Я?! Последние лет десять – каждое лето. Иногда два раза в год. Здесь лучше, чем в Париже, лучше, чем в Праге… больше я нигде не была. Считай, что тебе крупно повезло. Раз уж мы с тобой решили прогуляться по городу, я покажу тебе свой Питер. Согласен?

Валерий кивнул. Лера выбралась из-за столика и зачастила монотонным голосом плохого экскурсовода:

– Мы находимся на Сенной площади, архитектурный облик которой начал складываться в середине восемнадцатого века. Все три столетия здесь существовал рынок, поэтому площадь называли Базарной, а также – в художественной литературе – «чревом Петербурга». Первое упоминание о ней относится к 1730 году, когда здесь, «пожарного страха ради», вырубили редкий лес и отвели место для торговли сеном, соломой и дровами. А в 1756 году по проекту архитекторов Растрелли и Квасцова здесь была выстроена церковь Успения Пресвятой Богородицы, или, как ее в народе называли, Сенной Спас…

Лера могла бы тараторить бесконечно, но, заметив, как изумленно смотрит на нее Валерий, достигнутым результатом вполне удовлетворилась, текст роли скомкала и понесла отсебятину:

– В общем, ее построил один купец, Савва Яковлев. Он так гордился своей церковью, что в огромный колокол дозволял звонить только тогда, когда ему этого захочется, язык колокола прикрепляли огромной цепью, вешали замок, а ключ Савва носил с собой. Представляешь?

– Откуда ты все это знаешь?

– Я же тебе говорю: каждый год сюда езжу. Сашке все рассказывала, специально книжки покупала и дома готовилась. Потом друзьям рассказывала, кто с нами ездил. На мне можно сэкономить, я денег за экскурсионное обслуживание не беру. Дальше рассказывать?

И Лера рассказала Валерию все, что знала о Сенной. Потом они по Садовой вышли на Гороховую. Лера, получая искреннее удовольствие от прогулки и от того, как внимательно и заинтересованно слушает ее спутник, рассказывала ему едва ли не про каждый дом на Гороховой, увлекаясь и увлекая его. Потом они сидели в скверике у Адмиралтейства, любовались фонтаном и корабликом на шпиле, и Лера уверяла, что вон тот дуб – смотри, какой толстый! – наверняка видел Пушкина. Но Валерий смотрел не на дуб и не на кораблик, а на Леру, и не мог оторваться. Потом они поужинали в первом попавшемся ресторанчике и еще нашли силы доползти до Дворцовой площади. Лера молчала, привычно завороженная почти идеальной красотой и берущей в плен гармонией этого места, и никакие пояснения были здесь не нужны.

– Мне понравился твой Питер, – серьезно сказал Валерий, прощаясь с Лерой возле дома на Лиговке, куда их лихо доставил таксист на старенькой скрипевшей «Волге». – А завтра? Или у тебя другие планы?

– Завтра у меня по плану Павловск, – деловито ответила Лера. – Не стесняйтесь, барон, присоединяйтесь! – она расхохоталась своей простенькой шутке, потому что у нее было отличное настроение. Она всегда знала, как это здорово – гулять по любимому городу и делиться своим счастьем с другим человеком. – Давай встретимся у Александровской колонны, где сегодня были. Я тебе еще расскажу, и с атлантами я не поздоровалась сегодня. Они могут обидеться. А потом поедем в Павловск.