Агония Иванова - За чужие грехи

Он набрал снова, но все равно не дождался ответа. Ему совсем не хотелось думать о том, куда они обе могли исчезнуть и что с ними случилось. Но бежать сейчас и искать их под этим вечным дождем в лабиринтах спящего города было бессмысленно.

Он набрал в третий раз и снова не получил ответа.

Он потушил сигарету и вернулся на кухню, к дожидавшейся там Ангелине.

— Нужно выпить за новую жизнь, — сказал он, женщина только заторможено кивнула.

— Ты думаешь у нас что-то получится? — спросила она после некоторой паузы, — погляди на нас! — она нервно хохотнула, — да мы же неудачники! Разве у таких неудачников может получится начать все с начала? Может мы и начнем, но ошибки все равно будем совершать прежние…

— Ты права, — спокойно согласился Кир и предложил, — тогда может сразу застрелимся?

— Нет, — помотала головой Ангелина и волосы хлестнули ее по щекам, — как же я хочу, Боже, выпить вместо коньяка какое-нибудь волшебное снадобье, которое отобьет мне память и на утро, я не буду помнить даже своего имени! И тогда все точно будет иначе….

— Такое снадобье вполне можно достать, — зачем-то сказал мужчина и тяжело вздохнул, — оно называется клофелин. Но разве это выход?

— Нет… Да выхода вообще нет, нет! — вырвалось у нее криком, который больно обжег горло.

Все будет точно также, как прежде. Каждый из них будет дальше обманывать себя, забудет об этой ночи. Она снова будет улыбаться мужу, любовь к которому угасла, беспокоиться о сестре, которой желает только смерти и ждать чего-то, что никогда не произойдет. Он снова будет делать вид, что ему абсолютно на все плевать, вернется к имиджу Казановы, будет считать случайные связи и отшучиваться, если кто-то случайно назовет это забытое и опасное слово — любовь.

— Слушай, — Ангелину осенила бредовая идея, которой она поспешила поделиться, — а ты не мог бы соблазнить ту женщину, которую любит мой муж, чтобы ему было досадно? — Кира аж перекосило от этих слов, ему стало обидно, что его принимают за настолько легкомысленного человека, но он понял, что сам сделал себя таким в глазах других, и здесь нечему удивляться.

— Месть не самое лучшее… — начал он, но осекся, вдруг осознав простую истину, — раз ты хочешь ему отомстить… он тебе не безразличен.

— Черт, — вырвалось у Ангелины, она даже стукнула себя по лбу, отбросив назад светлую челку, — ты прав. Так давай напьемся, как следует, чтобы завтра утром все и всех забыть? Я своего чертового мужа, а ты свою девчонку… — она потянулась в пачку за сигаретой, закурила, давясь горьким едким дымом, от которого у нее кружилась и без того уже не совсем светлая голова. — И все будет хорошо. Нужно только научиться забывать.

Этот дождь никогда не закончится, — решила Наташа. Она вышла из автобуса за пару остановок до своего дома и теперь бесцельно слонялась под ледяными струями по малознакомым улицам, которые она видела только днем, а ночью они выглядели совсем другими.

Ей было холодно и грустно. Что-то скользкое, словно змея пробралось внутрь и теперь раздирало ее в клочья. Нужно было совершить над собой усилие и вырвать это, но она не могла…

Ей хотелось навсегда исчезнуть, раствориться в этом пахнущем свежестью воздухе. Она куталась в легкую куртку, но все равно не могла согреться. Домой идти было страшно и стыдно. Снова слышать упреки Люси? Причем еще и правдивые…

— Как он мог… да как он мог!!? — вырвалось у нее, она даже остановилась, топнула ногой по асфальту и снова заплакала и слезы на лице смешались с дождевыми каплями.

Как он мог? Легко. Да зачем ему она вообще сдалась? Глупая бесполезная девчонка, не очень красивая, не очень умная, да еще и несовершеннолетняя! Не удивительно, что его окружают другие женщины, и он не обделяет их вниманием… Ведь она всего лишь развлечение, всего лишь эксперимент! И как она теперь будет смотреть в глаза Люсе, когда та оказалась права, а Наташа ненавидела ее за это?

Ей было так холодно, что невозможно было терпеть это, и она решила пойти куда-нибудь погреться, только не домой, это точно. Ее взгляд быстро уперся в возвышающийся среди других девятиэтажный дом, она вспомнила, что в точно таком же живут Миша с его мамой и сестрой и подумала, что ей может повезти, и дверь здесь также всегда сломана, как и у них. И она не ошиблась — дорога в подъезд была открыта. На грязном обшарпанном лифте она поднялась на последний этаж, а чтобы ее не выгнали жильцы вышла на небольшой балкончик, где находилась пожарная лестница.

Отсюда открывался потрясающий вид — дома не загораживали обзор, и было видно центр и шпили грузоподъемных кранов в порту, только все это скрывала серебристая пелена дождя. Капли долетали под козырек крыши и Наташа ловила их то губами, то продрогшими и побелевшими от холода ладонями.

Где-то там сейчас в их маленькой квартирке, хранящей воспоминания о маме, об их детстве, о прошлом, которое теперь казалось таким далеким и недосягаемым, спит Люся, или сидит и дуется на Наташу, за то, что она ушла… Вряд ли когда-нибудь она сможет простить ее за все, что она сделала и сказала.

Где-то там… недалеко от кранов в порту в старом-старом доме человек, ради которого она разбила и растоптала всю свою прошлую и, наверное, будущую жизнь с другой женщиной… Вряд ли когда-нибудь он пожалеет о том, что сделал.

Что теперь думать об этом?

Он, наверное, все-таки ни в чем не виноват, никто не виноват, кроме нее самой и ее доверчивости. Но ей так хотелось любить кого-то по-настоящему, как в книгах, как в кино… Так, как не бывает в их серой и скучной жизни, которая, казалось бы, никогда не изменится. И вот… изменилась. Только почему-то стала только хуже.

Почему-то ей вдруг стало так светло и радостно на душе, словно все не было так плохо, словно у нее были надежда и будущее. Даже дождь стал слабее, тише и нежнее.

Ей почудилось, что кто-то осторожно и ласково касается ее промокшего плеча, гладит, словно утешая. Так умела прикасаться только мама, только так обнимать, неслышно подходя сзади. И хотя на балконе никого не было Наташа, даже почувствовала запах ее духов…

— Только не уходи больше… — попросила она совсем тихо, — не бросай меня… пожалуйста… ну, пожалуйста… — она почувствовала, как эти невидимые приятные объятия вдруг исчезают, ей снова стало снова холодно, пусто и одиноко.

— Ну не бросай меня хоть ты… — взмолилась она и вдруг замолчала, по щекам ее снова поползли слезы, только плакала она совсем иначе — без злости, обиды или боли.

— Я пойду с тобой… мне здесь больше делать нечего, — решила Наташа и взялась непослушными руками за перилла балкона.

Небеса стали светлее, дождь шел совсем слабо, и небо на востоке было уже совсем чистым, до рассвета оставалось не так уж и долго. Наташе стало мучительно грустно от того, что она не увидит в последний раз солнце, море и свою сестру, но она прогнала эти мысли, почему-то испугавшись их и еще нескольких минут промедления, словно еще чуть-чуть и она не сможет совершить то, что собиралась.

Прошлого больше нет, она сама уничтожила его собственными руками… Будущего не может быть, если нет прошлого.

— Прощай… — прошептала она совсем тихо, не зная, кому адресовано это слово. Легко перелезла через перила и сделала последний шаг.

Люся очень плохо помнила все происходившее с ней в те самые страшные несколько дней, которые ей пришлось пережить после того, как она узнала о смерти своей сестры. Острая сильная боль сменилась тупым холодным равнодушием и она превратилась в сомнамбулу. Ее перестал интересовать окружающий мир, она стала только марионеткой в чужих заботливых руках, которые вертели ей, как им хотелось.

Кто-то поднимал ее с постели, кто-то утирал ей слезы, помогал одеться и дойти до машины. Этот кто-то сидел рядом, успокаивал ее, и бесконечное количество, раз повторял «Все будет хорошо, Люсенька, все будет хорошо». Голос был безумно знакомым и чьи-то теплые ладони, покрытые тонкой сеткой морщин тоже, запах духов. Пытаться узнать было бесполезно — люди стали для Люси серыми тенями в царстве безликих.

Осознание того, что случилось на самом деле, случилось непоправимо и бесповоротно обрушилось на девочку в тот момент, когда она вступила в холодное помещение ритуального зала и увидела усыпанный цветами скромный гроб и Наташу, еще недавно совсем такую живую в нем, теперь уже мертвую и умиротворенную. В это мгновение в Люсе проснулась угасшая жизнь, она вырвалась из державших ее рук и бросилась к гробу, схватила ледяную руку сестры, прижала к лицу, зарыдала, сползла на колени, завывая и всхлипывая.

В следующее минуты ее оттащили в сторону, усадили на стульчик, вытерли слезы, накормили валерианкой и стали усиленно гладить по волосам, повторяя всякие утешительные слова. А она все продолжала и продолжала плакать, пока глаза не стали сухими и не начали болеть. Тогда ее лицо кто-то вытер платочком, поправил беретку на ее голове, отряхнул пальто от слез и снова повел к гробу.

Наташу не отпевали в церкви, и даже здесь приглашенный священник не мог прочитать над ней заупокойной молитвы. Не смотря на все старания Антонины и Валентины, им так и не удалось провернуть смерть девочки как несчастный случай. Их попытки убедить в этом не только священников, врачей, но и Люсю также не увенчались успехом. Люся слишком хорошо знала Наташу, чтобы поверить в эту ложь… И все равно ей казалось, что сейчас Наташа откроет глаза и скажет ей «пожалуйста, давай уйдем отсюда».