И все же…

Как он собирается так жить? Лишить себя свободы. Лишить себя надежды. Жить с девушкой, которую он совершенно не любит и переносит то с трудом… Обманывать ее и себя и множество других людей. А что здесь удивительного? Все так делают.

Телефон зазвонил снова, Кир чертыхнулся, но трубку взял, уже готовый разнести в пух и прах Владимира за излишнюю навязчивость, но это был не он.

— Кир, здравствуйте… это Ангелина… — качество связи было плохим, она звонила с сотового, и все время слышалось, как идет дождь.

— У тебя что-то случилось? — догадался он.

— Да… я ушла из дома и хочу просить у вас политического убежища, — ее голос звучал как-то странно, заговорчески.

— Где ты?

— Там, где мы расстались в прошлый раз, — ответила она, он некоторое время еще мучительно соображал, что же это за такое место, где они расстались в прошлый раз. Но в конце концов он вспомнил про скамейку в парке.

— Хорошо, я скоро буду, — сказал он и повесил трубку, вытащил из пачки очередную сигарету, но не закурил, прикусил ее зубами, а потом с отвращением швырнул на стол.

Высшие силы как бы намекают, что холостяцкая жизнь скоро закончится и нужно наслаждаться ее последними мгновениями, — мрачно усмехнулся он, быстро собрался и вышел из дома.

В этом призрачном вечернем свете она выглядела просто богиней, особенно такой ее, делали ее жесткость и неприступность. Она сжимала тонкими пальцами ручку зонта, а второй комкала пачку сигарет, совсем новую, похоже, недавно купленную, сигареты были мужские и очень горькие, даже у Кира от таких кружилась голова. Похоже, она тоже не оценила их по достоинству, потому они были просто чем-то, что можно было вертеть в руках, когда думаешь, бесполезной вещью, которая всегда прячется в кармане или в ящике, у каждого человека их не мало. А есть еще и бесполезные люди — они присутствуют в твоей жизни, когда их туда никто не приглашает, и являются только фоном для важных и необходимых, заполняя пустоту.

Она убрала пачку в карман легкого пальто и холодно улыбнулась.

— Спасибо вам за отзывчивость, — встала, вцепилась в его локоть, — я вас не разбудила?

— Нет…

— Не помешала? — как-то каверзно и насмешливо продолжала она. Похоже, она решила пересмотреть свое мнение относительно его, впрочем, он тоже решил многое пересмотреть и сегодня ему придется спать на диване. Подальше от этой особы. Как от сигарет, его сейчас просто передергивало и начинало тошнить от мысли о близости с кем либо.

— Нет, конечно…

Они, практически не разговаривая, дошли до его дома, вошли в квартиру, которую она разглядывала с неподдельным интересом. Прошло какое-то время, прежде, чем вдруг кто-то позвонил в дверь, Кир оставил Ангелину на кухне с мирно закипающим чайником и пачкой слишком горьких сигарет на столе.

На пороге стояла Наташа, с ее волос и одежды ручьями стекала вода, а глаза светились как у сумасшедшей. Создавалось впечатление, что она утопленница или призрак и сейчас выбралась из залива, чтобы отомстить ему за свою гибель. «Ну и фантазия!» — удивился сам себе Кир.

— Что… — начал, было, он.

— Не хочу тебя слушать! — заявила она, — хватит с меня твоих баек, я не ребенок, чтобы наивно верить этой чепухе… — она сжала кулаки, но едва ли, чтобы ударить, а Кир тем временем начал уже понимать, в чем дело, Наташа только подтвердила его догадку, — меня не волнует кто она. Да и то, что ты с ней тоже не волнует. Потому что теперь, с этого момента ты мне чужой… все кончено, слышишь!? Кончено… Ненавижу тебя! — выкрикнула она, заплакала и побежала вниз по лестнице.

Что ему еще оставалось, кроме как броситься за ней следом?


Ожидания Люси не оправдались. Посетила ее замерзшая и промокшая до нитки Таня, вода стекала с ее волос, по лицу, по плечам, по одежде и оставляла следы на кафеле.

— Ты?… — вымолвила Люся, сделала шаг назад, пропуская подругу в квартиру, помогла ей раздеться, — что-то случилось?

— Ничего, — пробормотала Таня, тряхнула волосами, а потом отбросила их назад, чтобы вода не капала на глаза, — ни-че-го… — она не знала, зачем повторила это по слогам, — а у тебя?

— Наташа снова ушла… — совсем тихо сказала Людмила и вдруг не смогла больше держать себя в руках, бросилась к ней, обняла и, уткнувшись в ее промокшую куртку лицом зарыдала. Таня немного растерялась, потом стала осторожно гладить ее по голове.

— Тише… тише… — проговорила она, хотя ей и самой сейчас хотелось плакать, — все будет хорошо, она вернется… она одумается, она поймет, как была неправа…

— А если нет… Он ведь не любит ее, не любит… Он убьет ее этим… боже… — Люся слегка отстранилась, посмотрела на нее мутными из-за слез глазами, но, продолжала обнимать. В этом взгляде, которым они обменялись с Таней читалась робкая просьба остаться.

Она дала Тане Наташин свитер и джинсы, чтобы та сняла с себя все мокрое, и долгое время они просто сидели в тишине обнявшись и не говоря не слова. Таня в эти мгновения вдруг, совершенно неожиданно почувствовала себя самым счастливым человеком на свете, ее переполняла светлая тихая нежность к этой хрупкой девочке, а вместе с ней еще какое-то чувство. В конце концов она вдруг не сдержалась и нарушила священную тишину.

— Люсь… а Люсь… а о чем ты думаешь? — спросила она осторожно.

— Честно? — вопросом на вопрос ответила девочка, — о том, что мне очень хочется умереть под шум дождя… — голос дрогнул, и все иллюзорное спокойствие рухнуло в один момент. Таня чуть-чуть отстранилась и заметила, что по лицу ее подруги медленно стекают слезы, и она продолжает плакать, только очень тихо. Хорошо здесь было только ей, потому что рядом был один из самых любимых в мире людей. Потому что времени до рассвета было еще много, а до утра она никуда не пойдет, не будет думать о том, что делать теперь, точнее, о возвращении домой. Иного выхода у нее не было.

— Люсенька… — вырвалось у Тани, эти слова ударили ее как мокрая холодная плеть по только начавшей согреваться в чужом свитере спине. Свитер хранил запах Наташи, все в этой квартире напоминало о ее присутствии… Точнее теперь — о ее отсутствии. Но она же вернется, она же не может бросить сестру ради… Или может? Таня не знала.

— Не говори так, — попросила Таня, — все еще будет хорошо…

— Не будет! Не будет уже ничего хорошо! — вдруг сорвалась Люся, — все уже не будет как прежде, назад дороги нет, нет… я не хочу так жить, я отказываюсь так жить, я лучше умру… я… — Таня осторожно погладила ее по щеке, удивляясь тому, какая у нее нежная кожа, аккуратно убрала спутанные волосы в этом освящении казавшиеся черными.

— Все будет хорошо… — зачем-то повторила она, не зная кому, пытается это внушить — себе или все-таки Люсе, ибо девочка отчаянно отказывалась ее слушать, снова помотала головой.

— Плевать она на меня хотела… плевать все на меня хотели! — продолжала Люся, — никто меня не любит и она не любила никогда… если бы любила, не бросила бы…

— Я тебя люблю, — совсем тихо и хрипло сказала Таня, и они обе замолчали, Люся удивленно уставилась на нее, — я всегда буду с тобой… — и, поддавшись минутному порыву она подтянула ошарашенную девочку к себе и аккуратно коснулась губами ее губ. Это прикосновение не длилось больше нескольких секунд, потому что Люся резко оттолкнула ее и вскочила с дивана. Ее щеки пылали, а глаза бешено сияли.

— Что ты… — пробормотала она, — убирайся, слышишь!? Убирайся!

Тане стало очень больно, так больно ей не было никогда, даже когда отчим издевался над ней, пользуясь ее беспомощностью и гордостью, не позволявшей рассказать кому бы то ни было об этом. Она встала на подкашивающихся ногах, сделала шаг к ней, но Люся попятилась от нее.

— Почему… — упавшим голосом спросила она, — почему?…

— Потому что ты не нужна мне, — холодно ответила Люся и указала на дверь, — мне нужна моя сестра. Уходи! Уходи сейчас же… а впрочем… — она вдруг смягчилась, опустила взгляд в пол, — можешь оставаться здесь до утра…

— Нет, я уж лучше уйду, — как могла спокойно возразила Таня, — и вещи могу тебе отдать…

— Нет… — прошептала Люся, — не надо… прости…

Таня кое-как добрела до прихожей, стала натягивать обувь и мокрую куртку, Люся все-таки открыла ей дверь, отводя взгляд и кусая губы.

Она слушала тяжелые шаги Тани, пока та спускалась вниз по лестнице, потом следила за ней из окна, за тем, как она растворяется в холодной промозглой темноте и пелене непрекращающегося дождя.

Она думала о том, что, поступает сейчас также, как тот самый проклятый любовник ее сестры, прогоняя нелюбимого человека. Но она оправдала себя и постепенно пришла к выводу, что поступает правильно. Нельзя держать его при себе и использовать любовь в личных целях, лучше оттолкнуть. Однажды и навсегда.

Пусть любовь сменится ненавистью, ведь стена между этими двумя понятиями слишком хрупка и может легко рассыпаться в множество сверкающих осколков.

А потом она быстро оделась и тоже убежала на улицу, постояла немного под дождем, не зная кого, собирается искать — Таню, Наташу или что-то другое, навсегда потерянное и исчезнувшее, и побрела куда-то в темноту, куда глаза глядят.


— Наташа, подожди! Умоляю тебя… — у подъезда ему удалось все-таки догнать девушку и схватить за руку, чтобы она не побежала дальше.

— Это совсем не то, о чем ты подумала! — каждый человек однажды в своей жизни, или может быть не однажды, но все-таки говорит кому-то эту фразу, и теперь настал его черед. Впервые в жизни он действительно был не виноват. Но как доказать это Наташе? Он понимал одно: если она сейчас убежит, случится что-то страшное, впрочем может быть даже не с ней. Этой дождливой, леденяще-холодной ночью обязательно случится что-то страшное.