Люся сама словно проснулась, неуверенно посмотрела на нее, задрожала, словно от холода.

— Сложно сказать, — попыталась отмахнуться она, а потом ее вдруг потянуло на откровенность, она также наклонилась к Тане, словно боясь третьего лишнего в этой маленькой комнате, — но… на самом деле… о смерти. Как ты думаешь? Что будет потом? Темно? И все… или рай или ад? Впрочем, ада не будет. Ад здесь…

— Но почему ты думаешь так? — испугалась Таня и ей показалось, что она слишком мало знает о Люсе, еще меньше, чем ей казалось.

— Потому что нас как будто наказали. И мы такие маленькие, беззащитные… и никому нет до нас дела, — Люся как-то растерянно посмотрела на Таню, словно ища у нее защиты, — а мой мир… катится куда-то. Сорванный с петель, — зачем-то добавила она, и вдруг бросила беглый взгляд в сторону спящей Наташи.

Татьяна только сейчас заметила, что подруга дрожит от холода. Она прижалась к ней крепче, зарылась лицом в волосы и словно нечаянно коснулась губами щеки.

— А может там будет рай? — спросила она у Люси, проводя пальцами по ее лицу, в том месте, где только что целовала, — дивный сад, спокойствие…

— И люди, которых нам не хватает? Мама? — перебила ее подруга и сейчас показалась Тане самым настоящим ребенком.

— Да… и моя, — зачем-то сказала Таня.

— Но… она же жива? — смутилась Людмила.

— Она умерла для меня, когда вышла замуж во второй раз, — тихо поделилась Таня и закрыла глаза, ей не хотелось об этом говорить, она поторопилась уйти от опасной темы, которая могла закончится настоящей катастрофой, — ты дрожишь. Тебе холодно?

— Немного…

— Принести тебе плед?

— Не нужно…

Таня крепче прижала Люсю к себе, та все еще не сопротивлялась, но теперь ее взгляд был осмысленным, только думала она совсем не о Тане. Сама же Таня нечаянно коснулась пальцами ее обнаженного колена, хотела поправить сползшую школьную юбку, но задержала руку. «Остановись» — сказала она себе, но ничего не вышло. Рука сама скользнула по нежной коже, осторожно, медленно, неловко… Люся прикрыла глаза и чуть приоткрыла губы, но вдруг испугалась.

— Нет, не надо! — прошептала она, распахнула глаза, и теперь они были полны ужаса, — Наташа же здесь…

— А если бы ее не было? — спросила Таня, не зная, что на нее нашло.

Люся оставила этот вопрос без ответа, вскочила, и очень кстати — кто-то позвонил в дверь. Она ушла в прихожую на слегка пошатывающихся от волнения ногах, но вернулась прежней — спокойной, холодной и рассудительной, хотя все выглядела тем же ребенком.

— Там твоя мама, — сказала она, словно вынося Татьяне смертный приговор.


— Я хотела верить, что ты понимаешь, — говорила ей мать по дороге домой, кажется, она была зла и расстроена, — насколько важна моя работа, сколько людей нуждаются в моей помощи… и не будешь делать глупостей! Зачем ты сделала так с Борей? Убить его хотела?! Ты принимаешь наркотики?

Таня уныло плелась за ней, все больше промокая под дождем.

Только эти ледяные капли не заставляли ее чувствовать радости очищения, одну горечь.

— Нет, — попыталась возразить она, догадываясь, что эта версия дело рук отчима.

— Тебе всего семнадцать, а ты уже сбегаешь из дома, ты… — Антонина со злости топнула ногой в лужу, окатив их обеих волной темно-серых брызг, — это же отвратительно! Это ужасно…

— Я правда не принимаю наркотики, — продолжала защищаться Таня, правда достаточно апатично, потому что действительно чувствовала себя виноватой. Ее мысли были заняты тем, что могло случится, не окажись в пустой темной квартире Наташи, как лишнего свидетеля. Тане стало стыдно и грустно.

— Хочу тебе верить, — Антонина проводила ее до подъезда и вдруг остановилась, — и извинись перед Борей за то, что ты сделала…

— Хорошо… А ты уходишь!? — Таня вдруг опомнилась, осознав, что сейчас ее ничего хорошего не ждет и нужно все рассказать маме, настоящую правду… Но ведь она любит этого человека! Пусть она будет счастливой, ну хоть немного, пусть будет… Раз ей так не повезло с дочерью.

— Да. Может быть я смогу кому-то помочь этой ночью, — в укор ей сказала Антонина и быстрой походкой направилась в самую глубину дождя, который, стал идти, кажется, только сильнее.

Таня очень долго смотрела ей в след и боролась с искушением снова убежать, вернуться к Люсе, но теперь она чувствовала огромную и непомерную, как надгробная плита, вину перед этой хрупкой девочкой.

Ступенек было очень много, но после тридцати девочка сбилась со счета.

— А, вернулась, — ухмыльнулся Борис, пропуская ее в квартиру, и она искренне надеялась на его человечность, которой не оказалось.

— Зря ты решила показать характер, — сказал отчим совсем без выражения, закрывая дверь, и ей все-таки показалось, что все ограничится словами, но она ошибалась, — потому что так будет только хуже. Ты плохая девочка. И мы тебя накажем.

— Мы? — пролепетала Таня, сделала неуверенный шаг назад на подкашивающихся от ужаса ногах, но уперлась спиной в вешалку для одежды. Вместе с дождевыми каплями по ее спине стекал холодный пот, ей никогда в жизни не было так страшно.

Как подтверждение словам Бориса из родительской комнаты вдруг появился второй мужчина, его ровесник, впрочем, пожалуй, чуть постарше, только выглядел он куда хуже — на что повлияла явная любовь к алкогольным напиткам.

— Танюша, — протянул он, ухмыляясь неприятным ртом, в котором не досчитывалось зубов, — ты знаешь, что бывает с нехорошими девочками?

— Вы не посмеете, — прошептала Таня плохо повинующимися губами.

— Я не думаю, — заверил ее отчим и демонстративно потряс у нее перед лицом старой крепкой бельевой веревкой, — и… — он наклонился к ней, — лучше не сопротивляйся. Будет хуже… Намного.

Глава десятая

— Раз, два, три… — отсчитал Валера, выложив на стол перед Борисом одну за другой тысячерублевые купюры, тот довольно кивнул, провел рукой по сальным волосам и убрал деньги в карман брюк.

— Отлично, — сказал он, поглядывая на часы, в какой-то момент ему вдруг стало страшно за то, что жена может вернуться с работы раньше положенного. Впрочем, нет. Это вряд ли. Не может быть такого, чтобы этой ночью никто не попал в автокатастрофу, не отравился водкой или таблетками, что ни у кого не случилось инсульта или инфаркта или что там еще обычно быстро и верно косит честных граждан. Это не волновало Бориса, только то, насколько все это волнует его жену.

— А сигаретки не найдется? — спросил его товарищ, приглаживая на упитанном животе полосатую безвкусную рубашку, — и выпить чего-нибудь…

— Может тебе еще закусить? — едко осведомился Борис и кивнул на часы, — тебе бы уже собираться пора.

— Там сильный дождь, — заявил Валера, — я промокну и заболею, и умру.

«Ну и скатертью дорожка», — про себя пожелал ему Борис и поднялся со скрипучего старого стула, который почему-то назывался венским, хотя едва ли был сделан в Вене.

— На выход, — сказал он, — кивнув головой в сторону двери. Валера лишь пожал широкими плечами.

— А если жена узнает? — спросил он вдруг. Борис даже остановился от неожиданности, обернулся на него.

— Не узнает, — заверил он, — если только ты не разболтаешь. А разболтаешь — ничего не докажешь. И получишь статью за то, что изнасиловал мою падчерицу…

— Ты! — пробормотал разгневанно Валера, но аргумент был слишком веским и он побаивался своего товарища, всегда умевшего выходить сухим из воды. Такие навыки тот вынес с зоны, куда попал по своей глупости, попавшись на банальном грабеже. Но теперь он вел честную, законопослушную жизнь, а если и не очень законопослушную, то хорошо умел замести следы.

— Как там она, кстати? — слегка смягчившись, поинтересовался Борис.

— Когда я уходил, спала, — ответил, встревожено Валера и сам заторопился уйти. Когда люди спят, они дышат и у них теплая кожа, и… Если бы образование Валеры в восемь классов и несколько лет технического училища позволяло, он бы назвал такой сон вечным. Но Валера плохо разбирался в таких тонкостях и сейчас понимал одно — нужно уходить быстрее, пока Борис сам не сделал такого неутешительного открытия. Но Валере не повезло, потому то его товарищ легко уловил тревогу в его глазах и нервность движений и быстро пошел в спальню, где на разворошенной кровати в неестественной позе, словно сломанная кукла лежала Таня.

Вернувшись, он ударил кулаком в стену, потом схватил Бориса за рубашку и тряхнул изо всей силы.

— Мы. Мы оба это сделали! — поспешил начать оправдываться Валера, но чувствовал, что это его все равно не спасет.


Кир мерил комнату шагами, каждый раз сбиваясь со счета и начиная снова. Его порядком сбивал монотонный, но нервный ритм дождя, стучащего о крышу старого дома.

Запах свежести смешался с запахом сигарет и от него слегка кружилась голова. Впрочем, она кружилась еще и от хаоса царившего там. Кир думал о Люсе. А потом об Ангелине, а потом снова о Люсе, изредка еще вспоминая о Владимире с его нудными упреками и Наташе, которая знала его адрес и могла заявиться сюда, чего ему совсем не хотелось.

Вряд ли она придет в такой дождь — утешал он себя, впрочем, в такой дождь вообще никто не придет. Даже чертов придурок Владимир. Но, к счастью, этот «чертов придурок» соизволил позвонить, и бесполезное занятие Кира прервал телефонный звонок.

— Не говори мне, что вы ушли с празднования дня рождения Лени с его женой, чтобы… — начал тот вместо приветствия, Кир страдальчески закатил глаза.

— Не скажу, — перебил он, — лучше скажи мне, говорила ли потом эта жена что-то обо мне?

— Она ничего не говорила, — радостно заявил Владимир, злорадствуя и торжествуя, — и не вздумай лезть к ним, у них и так сложные отношения. Ты что как с цепи сорвался? Сначала совращать малолетних, потом уводить чужих жен…