Ляна Зелинская - Южная роза

Габриэль повернулась к нему, и их взгляды снова схлестнулись, и теперь ей трудно было даже дышать, от того, как он смотрел на неё.

— И если… допустим… такое возможно, — произнесла она негромко, — то, как это происходило бы? Гипотетически?

— Ну… Представьте, что вы видели бы глазами другого… ощущали его кожей, управляли его телом…

— И допустим… это возможно было бы с любым зверем? — спросила она осторожно.

— Не с любым. Как гласит легенда, а это, разумеется, всего лишь легенда, а не рукопись, заверенная королевским нотариусом… но как она гласит — это зависит от дара чьеру. Чем сильнее дар, тем сильнее возможность. Но проще всего это делать, конечно, с теми, с кем ты близок, — и взгляд Форстера непроизвольно упал на Бруно.

— Близок? — рука Габриэль так и замерла на голове пса. — Так вы можете управлять Бруно? Вы можете… То есть вы чувствуете сейчас…

Она почувствовала, как у неё перехватывает дыхание.

— Гипотетически… если бы это было возможно, то чьеру чувствовал бы сейчас то, чувствует Бруно. Например, какие у вас необыкновенно нежные пальцы, Элья, — ответил Форстер совсем тихо и в глазах его, казалось, отражается алое зарево заката.

Они смотрели друг на друга несколько мгновений, а потом Габриэль вчкочила, и произнесла, не в силах совладать с голосом и дыханием:

— Вы… Вы же не… Пречистая Дева! О нет!

Она покраснела, кажется, до корней волос, а затем произнесла, путаясь в словах:

— Вы просто невыносимы! Больше чтобы… никакого Бруно! Никаких канареек или хомячков! Даже лошадь ваша мне не нужна! Вы просто…

Она торопливо пошла прочь, наспех попрощавшись со всеми. Мысль о том, что слова Форстера могут оказаться правдой, была просто ужасна.

…Да как он мог! Неужели же он…. Нет! Нет! Это не может быть правдой! Не может же он быть настолько…

…«…вы видели бы глазами другого, ощущали его кожей…»

— Да что же вы за человек такой! — прошептала она, ворвавшись в свою комнату, распахивая заботливо закрытое Кармэлой окно, и подставляя ветру разгорячённое лицо.

Ей невыносимо было думать о том, что Форстер всё это время следил за ней с помощью Бруно, да если бы только следил! Она же…

И от мысли, что она лежала в этой кровати, обнимая пса и рассказывая ему о своих бедах, и том, что она чувствует к его хозяину, ей делалось дурно. Если бы можно было провалиться от стыда сквозь пол, она бы провалилась, нет, просто сгорела, потому что ничего более неприличного не могла себе даже представить. Она металась по комнате, не в силах совладать с собой и своими чувствами.

…Да каким же надо быть подлецом и мерзавцем, чтобы так поступить?

Она вспомнила его слова в их первую встречу здесь.

…«Это же Трамантия, здесь такой пылкой южной красавице стоит опасаться… всего. А Бруно всего лишь пёс. Не надо видеть в нём средоточие зла. Но когда он с вами — так мне будет спокойнее».

…Всего лишь пёс? Всего лишь пёс!

А потом вспомнила, как Бруно пытался остановить её взбесившуюся лошадь, как порвал записку от капитана Корнелли… Всё теперь вставало на свои места. Теперь ей понятно было его такое странное поведение, и то, что он не набросился на кладбище на Бёрда — они же родственники. И в каком-то смысле он, конечно, её охранял, но… милость божья! Она же ходила тут по комнате в одной ночной сорочке! И если он мог это видеть…

— О нет! — она почти простонала, закрыв лицо руками.

И желание пойти и влепить Форстеру пощёчину, а лучше — две или три, и сказать ему всё, вот всё-всё, что она о нём думает, делалось почти непреодолимым.

…Вы, мессир Форстер, со своим желанием получить своё любой ценой совсем не видите берегов? Ненавижу вас! Ненавижу!

Она заперла комнату изнутри, порывисто вырвала шпильки из причёски, швырнула их на столик, тряхнув волосами, чтобы они рассыпались по плечам, и яростно стянула платье, едва не отрывая пуговицы и ленты.

…Для кого это всё? Она наряжалась тут как глупая курица!

Она-то думала, что они теперь честны друг с другом, и что Форстер будет говорить ей правду! Вот она — правда! О, Пречистая Дева! А о чём ещё он умолчал?

…Нет! Она уедет. Уедет отсюда и никогда больше не вернётся!

Но постепенно ярость утихала, Габриэль подошла к окну, присела на подоконник, и сидела там долго, глядя на то, как ветер клонит деревья — тёмные громады в призрачном лунном свете казались зловещими.

А, может, он просто так подшутил над ней? Он же постоянно над ней подтрунивает! А она тут же взорвалась! Может, это всё неправда? Скорее всего, неправда… Как такое может быть правдой? Это же просто легенды! А Бруно всего лишь пёс. Просто умный пёс.

И ей отчаянно хотелось, чтобы так и было. Потому что, вернувшись к мысли о том, что послезавтра им предстоит уезжать, она почувствовала глухое отчаянье. И не понимала, как же можно одновременно так хотеть уехать, и остаться, и так ненавидеть, и думать постоянно об одном и том же…

Ветер усиливался, трепал кусты жимолости вдоль дома, и услышав, как где-то отчаянно хлопает ставня, Габриэль вспомнила, что в своих метаниях совсем забыла закрыть двери и окна в оранжерее.

…Пречистая Дева! Да там же все стёкла ветром разобьёт! А ещё собаки!

Она схватила платье, но подумав, бросила его обратно на кресло. Надевать слишком долго, а дом уже спит, и ей всё равно никто не встретится. И набросив поверх тонкой батистовой сорочки шёлковый халат, она взяла фонарь и осторожно вышла в коридор.

Дом и в самом деле уже спал, лишь небольшой светильник горел в холле прямо над лестницей. А значит ничего предосудительного, если она пройдёт в таком неподобающем виде, тем более, что в заброшенном крыле дома всё равно никого нет.

В прошлый раз её сопровождал Бруно, и было не страшно, а сейчас ей вдруг стало как-то не по себе от мысли, что она бродит тут одна. Но мысленно обругав себя за малодушие, Габриэль пошла осторожно, бесшумно ступая на носочках по каменному полу.

Она быстро добралась до оранжереи, благо луна сегодня была необычайно яркая — как раз полнолуние, так что фонарь ей понадобился только на лестнице. Ветер трепал деревья и здесь, слышно было, как тревожно поскрипывает старый вяз и хлопает деревянная дверь, ведущая из розария в парк. Ветер нагнал тучи, и внезапно луна скрылась, на какое-то время погрузив всё вокруг в темноту, и Габриэль снова стало страшно. Она торопливо направилась к двери, но внезапно остановилась, услышав доносившиеся из парка обрывки фраз.

— Ты погубишь наш дом! — донёсся голос Форстера.

— Этот дом погиб ещё тогда, когда твой отец привёл сюда южанку! — ответил кто-то. — И тебе следовало бы помнить о своих корнях, и о том, по чьей вине погибли твой отец и брат! А теперь ты притащил её сюда? Это она нас предала…

— Она нас не предавала.

— Я видел её! Видел сам, как она говорила с этим клятым капитаном! Я следил за ней всё это время. А ты слеп, племянничек!

Она узнала второй голос — это был Бёрд, тот самый дядя-мятежник, которого она встретила на кладбище.

— …они все будут пьяны, да ещё фейерверк — очень кстати. Да неужели ты не хочешь отомстить за смерть твоего отца и брата? Ведь это он виновен во всём, он хотел заполучить Волхард…

Снова хлопнула дверь, и Габриэль замерла, боясь пошевелиться.

— … ты не посмеешь! — голос Форстера.

— Правда? Ещё как посмею! А ведь я не так много прошу.

— Это чистое безумие, и вас всех убьют!

Габриэль понимала, что Бёрд говорит о ней, и что-то просит у Форстера, но не могла понять что: слишком обрывочны были фразы, да и сердце у неё колотилось как сумасшедшее, оглушая и не давая сосредоточиться.

…Что ей делать?

Лучшее, что пришло ей в голову — нужно уйти незаметно. И она хотела погасить фонарь и прокрасться осторожно к двери, ведущей в дом, но когда повернулась, то увидела, как от стены отделились какие-то тени и встали на дорожке, ведущей в северное крыло дома.

Габриэль выдохнула с облегчением — собаки! И хотела уже сделать шаг им навстречу, когда в темноте внезапно засветились шесть пар красных глаз.

— Пречистая Дева! — произнесла она хрипло, прикладывая пальцы к губам.

Тени шагнули навстречу, выходя на лунный свет, и Габриэль поняла — нет, это не собаки.

Перед ней стояли волки. Пять огромных зверей с чёрной шерстью и глазами, в которых, казалось, горел огонь. И самый крупный из них, стоящий впереди вожак, оскалил пасть в беззвучном рыке. Габриэль медленно отступала спиной к выходу из оранжереи и мысли метались пойманной птицей.

…Что делать? Выбежать и захлопнуть дверь? Пречистая Дева, она же не успеет!

Она делала назад шаг за шагом, пока внезапно не упёрлась во что-то.

— Попалась, птичка! — раздался хриплый голос прямо над ухом, и она бы вскрикнула, да слова так и застыли в перехваченном ужасом горле.

Чья-то рука грубо обхватила её за талию, а другая — легла на шею, а вместе с ней и что-то холодное. И как-то отстранённо ей подумалось, что это лезвие ножа.

— Ну вот мы и встретились снова… Габриэль. Теперь-то я знаю твоё имя, хорошенькая южаночка. Не шевелись и не кричи, если хочешь жить.

Она узнала в этом зловещем шёпоте голос Бёрда, и почувствовала, как ей становится дурно, и может лучше было бы ей потерять сознание, но она не могла — тело оцепенело от ужаса, но мысли оставались очень чёткими.

…Он её не убьёт. Хотел бы — уже бы убил.

И словно в подтверждение этих мыслей, Бёрд резко развернул её лицом к двери, и она увидела стоящего на входе Форстера, а рядом ещё одного незнакомого ей горца с бородой.