Ляна Зелинская - Южная роза

— Вы что-то бледны, вам нездоровится?

— Да, кажется, солнце сегодня слишком сильное, — ответила Габриэль, подумав, что это вполне естественная причина, которая объяснит всем её поведение.

А когда они возвращались домой, она поклялась себе:

…Больше никакого пари, никаких споров, пусть лучше она проиграет, но с этого дня она даже не выйдет за пределы усадьбы вместе с Форстером! Никаких совместных поездок! Никаких встреч наедине! Никаких праздников! Никакого ликёра! Никаких роз!

…Пречистая Дева, дай мне сил продержаться эти несколько дней!

Когда они вернулись, Натан остановил Габриэль в холле и произнёс шёпотом:

— Синьорина Миранди, я насчёт Бруно… Вы просили не говорить хозяину про его непослушание, но ежели вы будете его искать, то он прячется в оранжерее. А вчера и вовсе там спал, и другие собаки с ним, так что, я тут подумал — вы бы закрывали дверь туда, а то они всё вам повытопчут.

— Спасибо, Натан, — ответила Габриэль устало, — я буду закрывать.

Она поднялась к себе и заперлась в комнате, отправив Кармэлу спать. А сама села на подоконник, подтянув колени к подбородку и долго сидела, глядя на звёзды и думая обо всём, что произошло. Сейчас, в одиночестве, она, наконец, снова смогла мыслить рационально.

Но увы, от этого было только хуже. Когда схлынули все эмоции и остались только доводы разума, она с сожалением поняла, что если синьор Грассо или сестра Форстера, или капитан Корнелли, в чьей деликатности она теперь уже не была так уверена, если кто-то из них расскажет о том, что происходило здесь, то ей нет смысла надеяться на то, чтобы получить место у родственницы Франчески. Ей нет смысла надеяться на любое приличное место в столице. Ни в один дом её ни возьмут гувернанткой, ни экономкой, ни компаньонкой. И будущее казалось ей беспросветным. Но хуже было то, что она совсем запуталась в себе — не понимала, что именно произошло сегодня между ней и Форстером.

Раньше он всегда держался на расстоянии, и раньше он был сдержан — не позволял себе ничего подобного, даже когда они были наедине в той пещере. Но сегодня…

Этот разговор на лестнице, этот поцелуй, его взгляд, в котором можно было утонуть…

Но и это было не самым страшным. Самым страшным оказалось другое — что-то изменилось в ней самой, потому что она теперь не в силах расстаться с этими воспоминаниями. Не в силах унять сердцебиение и забыть прикосновение его губ, и его дыхание опалившее кожу…

Габриэль прислонилась лбом стеклу и закрыла глаза.

…и его голос, произносящий её имя так, что внутри всё сжималось, и то, как он смотрел на неё.

И ей бы ненавидеть его сейчас всеми фибрами своей души, а она не может. Ей бы испытывать стыд за всё, что случилось — ведь приличная девушка обязана стыдиться подобного, а она не может. Ей бы молиться Пречистой Деве…

…а она не может!

Всё что она может — сидеть вот так, рассеянно глядя на огромные звёзды, и перебирать мысленно воспоминания об этих моментах. И думать о том, что завтра она увидит его снова, и одновременно и бояться до ужаса, и желать этой встречи.

…Габриэль Миранди, какая же ты дура! Ты же идёшь прямиком к краю пропасти!

Ей хотелось поговорить с кем-нибудь…

…Если бы мама была жива!

Хотя, скорее всего, синьора Миранди велела бы ей провести эту ночь в молитве, прося у Пречистой Девы прощения за греховные мысли, а затем собрать вещи и срочно уехать в Алерту, изложив всё синьору Миранди с присущей ей прямотой.

…Жаль, что всё это нельзя написать Франческе!

Она вздохнула, спустилась с подоконника, поставила свечу в небольшой фонарь, взяла ключи и вышла из комнаты. В своих размышлениях она совсем забыла о том, что сказал Натан — нужно закрыть двери в оранжерею и выпроводить оттуда собак. А заодно и узнать — всё ли в порядке с Бруно — какой-никакой, а он тут единственный её собеседник, которому можно доверять свои тайны. Пора ему уже перестать на неё дуться!

Она решила не идти через задний двор, помня слова Ханны и предупреждения Форстера, а направилась через то крыло дома, что было на ремонте.

В принципе, идти можно было и без фонаря — огромная луна взошла над горами, освещая пустые комнаты, и Габриэль, проходя мимо накрытых полотном портретов, думала о том, что завтра ей, наверное, стоит поговорить с Роминой — она может пролить свет на прошлое брата. А прошлое Форстера не покидало её мыслей последнее время.

Бруно, и правда, оказался в оранжерее, лежал, положив голову на лапы, возле скамьи, на которой она сидела в прошлый раз, а рядом расположились ещё несколько псов.

— Ну, и долго ты будешь на меня дуться? — спросила Габриэль, присев рядом и погладив пса по голове.

Тот как-то заскулил, почти взвизгнул, вскочил и лизнул Габриэль в щёку, а потом — ещё и ещё…

Соскучился…

— Фу, Бруно! Фу! Ну хватит уже! — она рассмеялась и внезапно обняла пса, прижав его к себе. — Я тоже соскучилась… Пойдём? Но сначала давай выпроводим твоих друзей.

Она встала и принялась выгонять остальных собак. Те поднялись лениво, и нехотя удалились, всем своим видом демонстрируя полное несогласие. Габриэль закрыла выход из оранжереи в парк и направилась внутрь дома. Она погасила свечу и шла медленно по лунным квадратам, снова думая о Форстере, когда внезапно её внимание привлекло странное мерцание среди деревьев со стороны парка, и Габриэль осторожно подошла к окну.

Окна выходили на развалины замка. Скрытые в густом кустарнике и зарослях плюща, она были невидимы, но она знала, что мерцание исходит оттуда, из-под нагромождения камней, словно кто-то ходит там внутри с зажжённой свечой.

Нехорошее предчувствие шевельнулось в душе у Габриэль — она вспомнила, как Бруно оттаскивал её от этих развали в тот день, когда она хотела их осмотреть. И в тот же момент огонь погас, а Габриэль отпрянула от окна и поспешила к себе в комнату.

Ей стало страшно. Мысли одна хуже другой полезли в голову. Не зря же Бруно в прошлый раз не давал ей туда зайти! И что там может быть?

Она закрыла дверь на задвижку и даже окно, хотя ночь была тёплой, и долго вглядывалась в темноту, но ничего подозрительного не увидела, лишь спокойную гладь озера, да дрожащую в нём призрачную луну.

В конце концов она забралась в постель и позволила Бруно лечь рядом. Пёс был только рад и развалился на кровати, будто так и надо, а Габриэль погладила его, снова подумав о Форстере, и произнесла со вздохом:

— Эх, Бруно, Бруно! Как же тебе просто с твоим хозяином! А что мне с ним делать?

…Как мне не думать о нём?

И с этими мыслями она и заснула.

Утром Габриэль поймала себя на мысли, что слишком много времени проводит у зеркала. И слишком долго выбирает платье. Хотя выбор и был небогат. Но в это утро она надела свой лучший наряд и сделала причёску, ту которая, как она знала, идёт ей больше всего, пусть и не слишком практична. И хотя Кармэле она объяснила это тем, что не хочет, чтобы сестра Форстера подумала, что она вынуждена носить её платья из-за скудности своего гардероба, но где-то в глубине души она знала правду…

Все эти прихорашивания перед зеркалом не для Ромины. Они для того, чтобы достойно выглядеть перед Форстером. Пусть он не подумает, что его поцелуи или слова хоть что-то значат для неё! Она не будет выглядеть бледной и смущённой! Она будет выглядеть спокойной и уверенной в себе.

Только это тоже не было правдой.

Но она ни за что бы себе не призналась в том, что очень хочет выглядеть неотразимо, просто чтобы он заметил…

Габриэль стояла у окна в коридоре второго этажа дома и придумывала слова приветствия, чтобы они выглядели обыденно и безразлично, и даже не понимала, зачем это делает — ведь раньше для этого ей не нужно было подбирать слов. Но сегодня она, почему-то сильно волновалась и боялась спуститься вниз, в столовую.

Внизу, на подъездной аллее, мессир Форстер и синьор Грассо садились на лошадей, и их провожал Натан. С ними были собаки и ружья, и Габриэль поняла, что они собрались на охоту. И с одной стороны она даже обрадовалась этому: их, скорее всего, не будет до позднего вечера, но с другой стороны…

…с другой стороны это почему-то её расстроило.

Она прислонилась к стене, спрятавшись за тёмно-зелёной портьерой, и принялась наблюдать за мужчинами, точнее, за одним из них.

Почему-то сегодня она как будто впервые увидела, как прекрасно Форстер держится в седле, и то, как он управляется с ружьём, как отдаёт распоряжения, будто отсекая воздух правой рукой… И сегодня она вглядывалась в его лицо так, словно тоже видела его впервые… И не могла объяснить себе этого жадного интереса и любопытства.

…у него обаятельная улыбка…

…и когда он удивлён, то приподнимает левую бровь…

…а когда лукавит, то всегда щурится…

…и от загара его глаза кажутся ещё более синими…

— Доброе утро, Габриэль!

Она даже вздрогнула. Голос Ромины вырвал её из этого тайного созерцания, и ей стало жутко стыдно за то, что сестра Форстера застала её за таким неприличным занятием, как подглядывание.

— Я… смотрела… какая погода, — Габриэль почувствовала, как краснеет.

— А, погода прекрасная! Хотя уже и очень жарко, — ответила Ромина, сделав вид, что не заметила двух фигур на подъездной аллее, но в глазах её всё-таки замерли смешинки понимания. — Позавтракаете со мной? Мой брат и Винсент поехали посмотреть на охотничьи угодья, думаю, раньше вечера их ждать не стоит. А тут, знаете ли, со скуки можно помереть — ничего, кроме болтовни с Натаном о жаре да земляничном пироге.