Ляна Зелинская - Южная роза

— Мне не плевать на её судьбу, Винс! Мне очень даже не плевать на неё! — резко ответил Форстер. — Поэтому пообещай, что ты ничего и никому не скажешь о том, что здесь видел.

— Конечно, не скажу, я что — враг сам себе? Но тогда я тебя вообще не понимаю, Алекс. Если тебе не плевать на её судьбу, то отпусти её пока не поздно, — синьор Грассо внезапно смягчился, и принялся уговаривать друга, явно взывая к его совести, — она и так заплатила хорошую цену своей репутацией за твою странную одержимость. Ты же помнишь, как генерал Корнелли хотел твоей крови за ту дуэль с сыном? Скажи спасибо синьоре Арджилли, что она за тебя вступилась! Спасая твою репутацию, она сказала всем, что это синьорина Миранди сама во всём виновата — она давала вам обоим ложные надежды и поссорила вас. Понятно, что из-за такой дуэли к королю никто не пошёл. Но в итоге семью Миранди перестали принимать в обществе. Да ещё эта история с банкротством! Так что, тебе стоило бы оставить бедную девушку в покое, пока ты всех нас не утащил на дно!

— Банкротство-то здесь причём? Это была рисковая сделка, Витторио об этом знал. И в том, что это случилось раньше, чем предполагалось, не моя вина. Не стоит вешать на меня всех собак, Винс! А про Арджилли… я не знал. Напрасно Грация так сказала: Габриэль ведь тут ни при чём, Корнелли сам нарвался. Жаль, я тогда не пристрелил этого щенка.

Синьор Грассо плеснул ещё ликёра.

— Алекс, иной раз ты забываешь, что здесь в горах у вас всё иначе. Боюсь, бедняжке Габриэль уже ничем не поможешь. Репутация, как девственность, Алекс: если ты её потерял — нельзя вернуть назад. А ты должен подумать сейчас о себе, пока в столице не принялись о вас судачить. Объявление о твоей помолвке опубликовали незадолго до моего отъезда, траур по твоей матери окончен, так что семья Паолы больше не стала ждать. И они уже вовсю принимают подарки. Представь, с каким упоением во всех гостиных будут говорить о том, что ты помолвлен с одной, а живёшь с другой! С той, из-за которой стрелялся на дуэли! Уж поверь, Паола не станет сидеть сложа руки, и Чиньяле твой обман преподнесёт на золотом блюде. Я думал, ты это понимаешь это… так что представь моё удивление, когда я увидел здесь синьорину Миранди!

— Пообещай, что ты ничего ей не скажешь? — Форстер посмотрел на Винсента с прищуром.

— Вообще-то… скажу, если ты не скажешь ей сам, и если не решишь вопрос с её отъездом как можно скорее. А раз ты скрыл от неё факт твоей помолвки, то, как я понимаю, стоит ей это узнать — она тут же соберёт вещи, — Винсент снова начинал сердиться, — не знаю, какими обещаниями ты её сюда заманил, но если она не готова стать твоей любовницей, значит, она ждёт от тебя предложения о женитьбе. И если ты не собираешься на ней жениться, то дьявол тебя задери, Алекс, чего ты тогда от неё хочешь? Зачем ты привёз её сюда?

— Винс… ты, конечно, это не одобришь…

Форстер посмотрел на друга тяжёлым взглядом.

— Только не это!

— Винс, я не могу жениться на Паоле. Не могу, — Форстер говорил медленно и горько, будто сознавался в каком-то преступлении, — я был дураком, когда согласился на это. Веришь ли ты, что на следующий день после того, как я дал это проклятое согласие, я встретил в Алерте Габриэль? Словно это был какой-то знак, — он усмехнулся и развёл руками, — словно Боги, как и в первый раз, на той свадьбе, послали мне её, и точно в такой же момент! А она снова выставила меня за дверь! Она тащила тяжёлую корзину… она отказалась взять у меня деньги… видел бы ты — в каком клоповнике они жили! Но она искала работу гувернантки, лишь бы не взять у меня ни одного сольдо. Хотя за одну её улыбку я бы… Винс, она нужна мне! Нужна! Она словно создана для меня, и я не могу её отпустить. Я не могу посадить её в коляску и отправить к тётушкам или куда ты там предлагал. Я не смогу ложиться в постель с этой дурой Паолой и представлять на её месте Габриэль. Лучше мне бы провалиться, как любит она говорить. И если бы я не был таким идиотом на той свадьбе, если бы я знал… если бы я тогда понял твои слова, и поверил в то, что ты о ней сказал! А я всё сделал неправильно.

Форстер налил ликёра себе и выпил.

— Я привёз её сюда, потому что я эгоист, Винс. Я не мог позволить ей стать гувернанткой или лавочницей — Витторио мне сказал, что она всерьёз искала работу экономки. А она бы сделала это, уж поверь, с её-то упрямством. Или вышла бы замуж за аптекаря! А здесь с ней ничего плохого не случится. И со временем, я надеялся — она поймёт… и полюбит меня. Но у меня есть ещё время, Винс. Не говори ей ничего, и Ромина тоже не скажет. Я ищу способ всё исправить…

— Я не ослышался? Ты что хотел, чтобы она в тебя влюбилась? — на лице синьора Грассо застыло искреннее удивление. — Ну… И как успехи?

— Успехи? — Форстер криво усмехнулся, и развёл руками. — Пока что она меня только ненавидит!

— Хм… А мне что-то другое показалось сегодня за столом, — Винсент покачал головой, — так значит история с Анжеликой тебя ничему не научила?

— Научила. Но она — не Анжелика.

— Да. Но грабли те же. Так объясни мне, если ты и правда не объелся белены — как же ты собираешься выпутываться из всей этой истории?

Габриэль догадалась, что Форстер поговорил с синьором Грассо и сестрой, потому что в поездке к Голубиной скале эти двое как-то разом переменились. Они перестали внимательно её рассматривать, а больше были заняты невинным флиртом друг с другом. Ромина норовила подначивать синьора Грассо на безрассудства, а тот виртуозно уходил от того, чтобы ввязаться в какое-нибудь безумное пари с сестрой друга. Для поездки Ромина выбрала мужское седло, да и вообще с лошадью она управлялась весьма умело. А Габриэль поначалу было неловко, что она вынуждена ехать на прогулку в платье Ромины, но та нисколько не смутилась, а на её извинения наоборот сказала, что служанкам следовало бы не жадничать, а выбрать что-то из более новых нарядов.

Сам Форстер ехал впереди, о чём-то беседуя с закупщиком и синьором Миранди, а Габриэль отстала, пропустив всех вперёд, и едва они выехали за дальнюю ограду, придержала лошадь, чтобы поговорить с Ханной.

Впрочем, как и ожидалось, Ханна всё отрицала. Но Габриэль и не рассчитывала на то, что помощница Форстера сознается в своём преступлении. Она говорила с ней тихо, так, чтобы никто не услышал предмет их беседы.

— Я знаю, что мне здесь не место. На следующей неделе отец едет в Алерту — повезёт свои находки, и я поеду с ним. Обратно я уже не вернусь. Так что вы можете больше не беспокоиться обо мне… уверяю вас, волчья трава и печать грозы больше не понадобятся.

Габриэль постаралась выразиться как можно деликатнее.

Ханна слушала это молча, равнодушно жуя колосок, затем посмотрела на Габриэль с неприязнью — и её чёрные глаза будто стали ещё темнее — и усмехнулась.

— Ежели бы я хотела вас извести, мона, думаете стала бы я тогда вас предупреждать? — спросила она, переведя взгляд на горы. — Извела бы уже давно. Коли захотеть, так это совсем не трудно сделать и без всякой грозы. Зачем связываться с Богами? Взамен они что-то да попросят, — она поправила ружьё на плече, — а то, что вы уезжаете — это хорошо. И я бы вам советовала до самого отъезда сидеть в доме безвылазно. Не ходить никуда одной, а уж тем паче не ездить на лошади. А особенно — вечерами.

И Габриэль показалась в голосе Ханны какая-то угроза, но уж точно эта угроза исходила не от неё.

— Почему? Что здесь такого опасного, кроме гроз? — спросила Габриэль осторожно.

— Всё для вас здесь более-менее опасное, а как говорят у нас в горах: меньше знаешь — крепче сон.

— И ещё, Ханна… не говорите о том, что я вам сказала, мессиру Форстеру. О том, что я не вернусь, — произнесла Габриэль ещё тише.

Ханна прищурилась, и выплюнула колосок, буркнув коротко:

— Добро.

А затем пришпорила лошадь и поскакала вперёд, оставив Габриэль наедине со своими мыслями.

…Но если не Ханна, тогда кто пытался её убить? Кому она могла так здесь помешать?

Остальные жители Волхарда хоть и сторонились южной гостьи, но ненавидеть настолько, чтобы желать ей смерти… на это никто из них не был способен. А Ханна, конечно, могла и солгать. Но Габриэль показалось, что она говорила правду.

В свете этого слова Форстера о том, что ей стоит держаться рядом, обрели уже совсем иной смысл. Если это не Ханна, то ей, и правда, не стоило вчера ходить одной в Эрнино. Она вспомнила то неприятное чувство, как будто кто-то наблюдал за ней из зарослей и даже поёжилась.

…А всё эта странная горская магия! И легенды! Это место сведёт её с ума!

…И куда подевался Бруно?

Они расположились у подножья Голубиной скалы — высокого отвесного утёса, на котором, и правда, в изобилии гнездились сизые птицы. Широкий ручей петлёй огибал утёс и скрывался в небольшой рощице, и в тени нескольких старых лип Ромина занялась обустройством места для пикника, пока Форстер с закупщиком отъехали к стадам.

— Мне нравится эта поляна, — она раскинула руки, словно пытаясь охватить её всю, — и мы часто бывали здесь ещё детьми. Вон и те камни — там было наше кострище. А выше есть пещеры, те, что мой брат обещал вам показать, синьор Миранди. Но только после того, как мы перекусим. Йоста? Ну и чего ты застыл? Давай, сооруди костёр! Ты же не забыл, где тут найти хворост? Вы пробовали жареный сыр? Скажу вам — это невообразимый вкус!

Габриэль наблюдала за Роминой с интересом. И в какие-то моменты ей казалось, что она видит в ней множество черт, присущих самому Форстеру. Та же прямолинейность и жёсткость суждений, и манера вести себя так, словно она имеет полное право повелевать другими независимо от их статуса, и при этом умение не казаться высокомерной. А ещё — та же мимика и жесты, и взгляд с прищуром, как и у брата, но одновременно — и какая-то мягкость по отношению к своим людям, сквозившая в том, как она раздаёт им указания.