— Со мной? — переспросила она, и голос едва не сорвался. — Не далее как позавчера вы сказали мне: «Я не хочу, чтобы вы думали, что вы здесь в ловушке». И дали слово. Надо ли мне ставить под сомнение то, что вы способны его сдержать?

Они снова смотрели друг на друга несколько мгновений, и Габриэль показалось, будто Форстер хотел сказать что-то важное, но не смог.

— Нет, синьорина Миранди, вам не нужно ставить это под сомнение, — наконец, ответил он тихо, — вы вольны делать, что хотите. Я не могу запретить вам ходить в Эрнино одной, как и вы не можете запретить мне… волноваться за вас.

Он сказал это так, что от смущения у Габриэль запылали даже мочки ушей. И в этот раз смущение, которое на неё нахлынуло, было гораздо сильнее того, что она испытала в пещере, когда Форстер увидел, как она беззастенчиво рассматривает его шрамы.

И его тихий голос, и то, как он произнёс последние слова, и этот взгляд, горящий и жадный, от которого сразу ослабели колени…

…Милость божья! Да что с ней такое?

Воздух между ними словно пропитался грозой.

Что такого было в его присутствии рядом, что оно вдруг лишило её силы воли? Почему все слова разом вылетели из головы и всё, что она может — краснеть и лепетать что-то бессвязное?

Габриэль отступила, поднявшись на одну ступеньку, а Форстер оттолкнулся от перил, и тоже отступил — но уже в обратную сторону.

— Я дам вам самую смирную лошадь, синьорина Миранди. Я сам поведу её, если хотите. Если хотите, я дам вам и дамское седло, — его голос стал обычным, и даже каким-то сухим, — и мы не будем стрелять из ружья, если вам это не нравится — рассматривайте нашу поездку просто как прогулку…

Он, казалось, был чем-то раздосадован, потому что не дав ей возразить, развернулся и зашагал прочь, бросив на ходу:

— Выезжаем в полдень.

Габриэль пришла к себе в комнату, заперла дверь и села на кровать.

…Как же всё это некстати! Милость божья, да почему всё так? За что ей такое наказание?

…Что ей делать дальше? Как вести себя в присутствии Ромины и синьора Грассо? Как вообще теперь себя вести, если рядом с Форстером она сама не своя, и всё это, разумеется, будет дурно истолковано!

Она не знала, что делать. Она готова была сквозь пол провалиться, стоило ей только представить, что гости Форстера сейчас думают о ней. Во всяком случае, на лице синьора Грассо всё читалось совершенно ясно. А Ромина… на то она и сестра, и в любом случае оправдает брата.

А самое плохое было то, что Габриэль видела, как они всё утро наблюдали за ней и Форстером, словно ища на их лицах молчаливое признание греха. А её смущение и попытки его скрыть лишь только подтверждают их догадки. И вырваться из этого круга она, к сожалению, не может. Да теперь это уже и бессмысленно.

Если бы он не смотрел на неё так, как он смотрит, если бы не говорил того, что он говорит, и если бы не приближался…

И Ромина, и синьор Грассо, они же не слепые!

…Пречистая Дева! Кажется, она совсем пропала…

Она зарылась лицом в подушку и расплакалась.

* * *

Синьор Грассо с коробкой в руке вошёл в кабинет Форстера и тщательно закрыл тяжёлые двери.

— Алекс? Вот скажи — что это я только что наблюдал в столовой? — спросил он раздражённо, кладя коробку на массивный письменный стол.

— Ты о чём? — лицо Форстера было непроницаемым и мрачным.

Хозяин дома стоял у окна, и скрестив на груди руки, сосредоточенно разглядывал, как конюх ведёт лошадей на водопой к озеру.

— Я о синьорине Миранди, дьявол тебя задери! Хотя, конечно, ты меня удивил! — синьор Грассо прошёлся по комнате. — Хоть возвращай тебе вино! Никогда бы не подумал, что ты и синьорина Миранди…

Он остановился у стола и принялся барабанить по нему пальцами, продолжая размышлять вслух.

— …а мне казалось, она редкий бриллиант среди алертских охотниц за состояниями, — это Винсент произнёс с каким-то разочарованием, — она всегда мне нравилась. Порядочная и честная девушка, но… ты прав! Оказывается, всё продаётся и дело только в цене. Чем таким ты её взял, что она наплевала на свои принципы? Неужели «дюжиной шляпок»? Во сколько она обошлась тебе, если это не тайна? — он взглянул на Форстера и подпёр подбородок пальцем. — Чтобы жить с тобой вот так, открыто, не стесняясь осуждения… Я, конечно, слышал, что дела их семьи совсем плохи, но не думал, что она может пойти на такое даже будучи в отчаянном положении. А синьор Миранди со своими черепами, похоже, совсем выжил из ума, что позволяет дочери вести себя так у него на глазах…

— Винс, прекрати. Ты всё неправильно понимаешь, — оборвал его Форстер, оборачиваясь.

— В каком смысле — неправильно? Ты притащил сюда любовницу и открыто живёшь с ней будто так и надо! — вспылил синьор Грассо. — Какой белены ты объелся, Алекс?

— Она мне не любовница.

— Правда? А выглядит всё именно так!

— А может, ты просто хочешь, чтобы так выглядело? С чего ты вообще это взял? Она просто моя гостья.

— Когда перед тобой фазан, который выглядит как фазан и кричит как фазан, то я думаю, что это фазан, Алекс! И все вокруг думают, что это фазан! А если ты думаешь, что это олень, то ты — идиот! И пытаешься сделать идиотом меня! — синьор Грассо шагнул вперёд и остановился напротив Форстера. — Но даже если предположить, что это не так, то достаточно вспомнить о том, что было на свадьбе и посмотреть на вас сейчас, чтобы всё стало ясно. Ты меня за дурака держишь?

— Посмотреть на нас? — криво усмехнулся Форстер. — Ну и что же ты видишь?

— Я вижу, как ты пожираешь её глазами, а она сидит красная, как весенний мак, и даже дышать боится от стыда — вот что я вижу! И ещё скажи, что между вами ничего нет! Алекс, да ты хоть понимаешь, что если Чиньяле узнает об этом, он же выпотрошит тебя как утку? А заодно и меня!

— Винс, ты сгущаешь краски.

— Сгущаю? Я что тебе говорил на той проклятой свадьбе? Вот что? Дьявол тебя задери с твоим горским упрямством! Я ведь говорил — держись от неё подальше! А сколько раз я это говорил? И я решил, что ты бросил безумства? Нет, ты спятил окончательно! — воскликнул Винсент. — Хочешь завести любовницу? Да Бога ради! Хоть две! Но ты поступи как порядочный человек — купи ей дом, где-нибудь, чтобы никто не знал, дай другое имя, найми слуг — и развлекайся! Как делают все в Алерте! Зачем дразнить гусей? Зачем жить с ней здесь, в твоём поместье?

— Винс, ты что глухой? Я же тебя сказал — она мне не любовница! — теперь уже раздраженно ответил Форстер.

— Тогда объясни, какого дьявола она тут делает, если она тебе не любовница? Ты вложился в экспедицию синьора Миранди, чтобы притащить её сюда? Алекс я видел много твоих безумств, но, клянусь, это самое безумное из всего!

— Я же сказал. Она… у меня в гостях, — лицо Форстера словно окаменело.

— В гостях? В самом деле! Как же я сразу не понял! — синьор Грассо хлопнул ладонью по столешнице. — А что ты будешь делать дальше с этой, с позволения сказать, «гостьей», когда женишься на Паоле? Привезёшь её сюда и будете жить втроём? Милосердный Боже, да ты совсем рехнулся? И она тоже? Может, ты мне всё-таки объяснишь, как это всё понимать? Потому что я привёз тебе подарок на помолвку, вот, — Винсент указал на коробку, — ружьё. Сдаётся мне, что оно тебе понадобится — отстреливаться от людей герцога, когда они придут тебя вешать. Послушай, Алекс, кто-нибудь ещё знает, что она здесь? — голос Винсента стал серьёзным.

— Нет.

— Тогда мой тебе совет — сегодня же, сейчас же, вели ей собирать вещи. Посади в экипаж, заплати надёжным людям, и отправь её домой! К тётушке, к дядюшке, на воды, на грязи, куда хочешь, но только с глаз долой, пока не стало поздно, и кто-нибудь не сболтнул об этом в столице, — Винсент понизил голос, — ты же можешь это сделать?

— Нет. Не могу, — ответил Форстер, и лицо его стало усталым и мрачным, — не могу, Винс! Я не могу от неё отказаться.

— Да что ты вцепился в неё, как дьявол в грешную душу! Что такого ты в ней нашёл? — воскликнул синьор Грассо.

Форстер отошёл к другому окну, и заложив руки за спину, произнёс негромко, глядя на белые вершины Сорелле:

— Винс, ты понимаешь… рядом с ней — я счастлив. Мне как будто снова двадцать лет… и как будто ничего не было. Она заставляет меня смеяться. Она искренняя и честная. Она не похожа ни на одну из тех девушек — охотниц за состоянием, которых ты советовал мне свадьбе. Ей не нужны мои деньги. В ней нет ни лжи, ни изворотливости присущей женщинам, что желают заполучить богатого мужа. Она бесхитростна, и я верю ей, Винс. А ты знаешь, чего стоит моя вера женщинам. И я хочу быть с ней. Очень хочу. Ты прав — она редкий бриллиант. Она именно та девушка, чьи принципы не продаются за дюжину шляпок! Какая насмешка надо мной, да? — он покачал головой.

— Пречистая Дева! Да ты, что же — влюблён? Провалиться мне на этом месте! — Винс усмехнулся и потёр лоб, затем подошел к столу, плеснул из графина вишнёвого ликёра в хрустальный стакан и выпил залпом. — Дьявол! Ну, хорошо… вернее, не хорошо. Плохо! Но… что мешает-то вашему счастью? Сними ей дом в Ровердо. Будешь приезжать, когда захочешь.

— Винс, как ты не понимаешь! — Форстер развернулся. — Она никогда не станет моей любовницей! Ни за что — она лучше умрёт. А я не могу её потерять. Не могу.

— Так за каким дьяволом тогда ты притащил её сюда? Ты же понимаешь, что не можешь на ней жениться? И если кто узнает о вашей… хм… противоестественной дружбе? Всё! Её репутации конец! Она-то хоть это понимает? — Винсент принялся ходить по комнате, размахивая руками. — Или ты собрался надуть Чиньяле? А ведь он ради тебя попридержал этот проклятый закон, вошёл в твоё положение с полугодовым трауром! Ты понимаешь, что этим ты плюнешь ему в душу? Я вижу, тебе жить надоело? Такого он тебе точно не простит. Допустим, тебе наплевать на судьбу бедняжки Миранди, но ты подумал обо мне? Ты забыл, что это я за тебя поручился перед Домазо и Арджилли? Ты понимаешь, в какое положение ты поставишь меня, если подведёшь их доверие? Так что собирай её вещи, и пока слухи о том, что она здесь не дошли до салонов в Алерте, чтобы ноги её не было в Волхарде!