— Ну, так идите, не стойте здесь! — Форстер нетерпеливо махнул рукой в сторону тропинки и как будто даже расстроился.

Габриэль повернулась и пошла, не чувствуя земли под ногами, но сделав два шага остановилась.

— Мессир Форстер? — спросила она обернувшись.

— Ну что ещё?

— Почему вы соврали про мост? Вы ведь знали, что его смоет весной.

Он прищурился и ответил как-то раздражённо:

— Я не чудовище и не зверь, Элья! Но я и не ангел. Идите уже! Я, кажется, слышу голос Йосты.

Он развернулся и пошёл широкими шагами в противоположную сторону.

А Габриэль, подобрав мокрую юбку, поспешила прочь.

…Ей не следовало спрашивать его об этом! Или следовало? А может, стоило спросить и об Анжелике? А вдруг бы он разозлился ещё сильнее?

…И то, что он сказал о блуждающих грозах — неужели это правда? Или… очередная ложь, вроде той, про мост? Но зачем ему врать? А зачем он вообще врёт!

…И он отпустил её, а ведь мог…

…Что вы вообще за человек, мессир Форстер?

…Что за человек может победить льва голыми руками…

Она шла по раскисшей от дождя тропинке обуреваемая противоречивыми чувствами. И всё, что произошло только что было безумно, волнующе и странно. Дойдя до моста через озеро, она увидела Натана, который ехал в двуколке стоя, разглядывая окрестные заросли и выкрикивая имя мессира Форстера, и помахала ему рукой. И только в этот момент поняла, насколько она разбита, измучена и устала.

Весь Волхард был взбудоражен её пропажей и этой грозой, и появление Габриэль слуги встретили с явным неодобрением. Хозяина ещё не было и все волновались и молились, надеясь, что с ним не случится чего-нибудь дурного.

Кармэла и Джида долго хлопотали над ней, отпаивая мёдом и травами, отпаривая в горячей ванне и натирая каким-то ужасным маслом, от которого всё тело пылало, как в огне. Потом её отправили в кровать, причитая на все лады, как же ей повезло, что она осталась жива.

На руке образовался огромный синяк, чуть пониже плеча, и Габриэль пришлось соврать, вернее, почти не соврать, сказав, что она поскользнулась на склоне и упала. Ей сделали компресс, а когда волнение, наконец, улеглось, и из её комнаты все ушли, она вылезла из-под вороха одеял, взяла с этажерки книгу и устроилась на кровати. Пришёл Бруно, вымытый и расчёсанный, как настоящий франт, и нисколько не смущаясь, лёг рядом поверх всех одеял и положил голову ей на колени.

— Хочешь, чтобы я почитала тебе вслух? — спросила Габриэль насмешливо, погладив его по голове.

Пёс только лизнул ей руку и закрыл глаза, а она быстро нашла нужнкю страницу.

«Трамантия. Легенды, предания и обряды. Глава 12. Блуждающие грозы»

Габриэль не заметила, как заснула с книгой в руках.

И этой ночью ей впервые приснился мессир Форстер.

Никогда ещё Габриэль не ощущала такого странного клубка противоречивых чувств, как утром следующего дня.

Во-первых, ей было стыдно.

Стыдно, кажется, вообще за всё на свете.

За то, что она была такой самонадеянной — поехала в Эрнино одна и никого не предупредила, за то, что, потеряв счёт времени за книгами, попала в эту грозу. Будь она более благоразумной, послушай Кармэлу или Натана — такого бы не случилось. И она не была бы обязана своим спасением мессиру Форстеру.

Потому что за это спасение ей было стыдно больше всего. Стоило ей вспомнить, как она кричала на него, и что была с ним наедине в той пещере, как он тащил её за собой, как обнимал, как смотрел на неё, а она так беззастенчиво разглядывала его шрамы, как ей хотелось провалиться сквозь землю.

Тогда это казалось почти нормальным — ведь она только что избежала смерти, но теперь…

И их возвращение порознь, и её ложь Кармэле, и его ложь всему Волхарду о том, что он прятался под мостом — всё это было просто невыносимо. Как она сможет смотреть ему в глаза, не становясь пунцовой с головы до пят?

Но хуже всего был тот сон, что она видела этой ночью.

Она, конечно, понимала, что сновидения это всего лишь отражения — они складываются из кусочков пережитого, перемешиваются с мыслями и тем, что глубоко волнует, но…

…ей приснился свадебный портрет мессира Форстера и его жены, только на этом портрете место моны Анжелики почему-то занимала она.

Габриэль пыталась об этом не думать, но мысли бродили по кругу, то возвращаясь к вчерашнему — к шрамам на его груди, их разговору и его словам о том, что он не ангел, то — к её сновидению и тому, что при встрече с Форстером она просто сгорит со стыда.

И она не могла понять, что изменилось?

…почему она больше его не боится, но до дрожи в коленях боится смотреть ему в глаза…

….и теперь она злится не на него, а почему-то на себя…

… и ей хочется поблагодарить его за спасение, но заставить себя сделать это она не может…

«Я не чудовище и не зверь, Элья! Но я и не ангел».

Почему ей до безумия хочется узнать, что случилось с его женой и дочерью?

И, может, стоило бы пойти и спросить его об этом прямо, не мучаясь догадками одна хуже другой, но стыд не давал сдвинуться с места.

А если он спросит, почему она хочет это узнать? И подумает неизвестно что!

Она совсем запуталась и уже не знала, где правда, а где ложь.

Потому что вчера прочитала о блуждающих грозах…

И в книге было описано всё то, что она видела: и ярко-алые молнии, танцующие над озером, и лиловые тучи, и скорость, с которой шла эта стихия в долину — всё было очень похоже. А ещё утром Йоста приехал из Эрнино и сказал, что на подъезде к городу со стороны перевала молния убила двух человек, которых гроза застала в дороге.

И этими людьми могли оказаться они с Форстером.

Ей нужно было во всём разобраться, и она старалась избегать хозяина дома всеми силами.

Наверное, Габриэль истерзала бы себя всеми этими мыслями, но вовремя появился Натан и сказал, что прибыли саженцы из Ровердо, и хорошо было бы определить их куда-нибудь, потому что мессир Форстер занят — беседует с закупщиками о подписании контрактов на поставку мяса.

Натан прислал садовника — столетнего деда Йосты и ещё двух помощников, и Габриэль увлеклась работой. Саженцы оказались трехлетками в больших деревянных кадках, они были свежими и в отличном состоянии, а некоторые из них даже цвели.

Габриэль занялась планировкой оранжереи, распределяя саженцы по цветам и высоте, и забывшись, наконец, перестала терзаться стыдом и изводить себя муками совести.

Когда они закончили, солнце уже коснулось вершин деревьев на западной стороне рощи, и отпустив работников, Габриэль посидела немного на скамейке, любуясь на плоды их трудов — розы рассадили группами, а на входе сделали арку. Осталось только поставить ещё одну скамейку и столик, тот самый, за которым любила пить чай мона Джулия.

Кармэла уже трижды приходила звать Габриэль на обед, но ей хотелось сначала закончить работу. Наконец, она встала, с удовлетворением окинула ещё раз взглядом оранжерею и направилась в дом, специально выбрав дорогу мимо конюшен, чтобы никого не встретить, вернее, чтобы не встретить мессира Форстера. Пожалуй, что обед, плавно перетекающий в ужин, она съест в своей комнате. Но, словно в насмешку над её стыдом и страхами, мессир Форстер оказался именно там.

— Синьорина Миранди! Вы очень кстати, не могли бы вы подойти! — он стоял в воротах конюшни, похлопывая ручкой кнута по голенищу, и явно был не в духе.

Сердце у Габриэль упало, и забилось часто, а руки стали холодными. Она подошла на негнущихся ногах, остановилась чуть поодаль, и увидев стоящих позади хозяина Йосту с растерянным лицом, и конюха, тихо произнесла:

— Добрый день.

— Кто вчера седлал вашу лошадь? — резко спросил Форстер, проигнорировав приветствие.

Габриэль подняла на него недоумённый взгляд.

— Йоста.

— Я так и думал. Так может, паршивец, ты объяснишь мне, как же так вышло? — Форстер посмотрел на Йосту.

— Хозяин… я не знаю…

Йоста стоял испуганный, смотрел то на Габриэль, то на Форстера, а конюх бормотал что-то про стойло, сено и Царицу гор.

— Что произошло? — спросила она с тревогой.

— Что произошло? Хм. А я вам скажу. Ну-ка вон отсюда, обалдуи! — приказал Форстер своим людям. — Идёмте! Полюбуйтесь на это!

В стойле стояла Вира и выглядела она, конечно, ужасно: вчерашняя гроза не прошла для неё даром — все бока лошади были изодраны ветками. Форстер осторожно провёл по её спине ладонью. А затем достал из кармана деревянную коробочку и посыпал на спину несчастного животного немного порошка.

— Смотрите!

На тёмной шкуре лошади, там, где её коснулись частицы порошка, отчётливо проступил странный белёсый знак.

— И что это? — спросила Габриэль недоумённо. — Какое-то клеймо?

— Клеймо? Нет! Это — печать грозы. Я ещё вчера удивился, когда вы сказали, что Вира понесла. Вообще-то это самая смирная кобыла, какие вообще попадались на моём веку. Но теперь мне понятно. Её накормили волчьей травой, и поставили этот знак.

— Ho зачем?

— 3ачем? Да затем! Кто-то хотел убить вас, Элья, — жёстко ответил Форстер и впился взглядом в её лицо.

— Убить? Меня? Ho… зачем? — она даже растерялась.

— Хотел бы я знать! — он смахнул порошок со спины лошади. — Уж понятно, что это сделал не обалдуй Йоста и не наш конюх, но кто тогда? Может, надоумите меня кому вы успели здесь так насолить?

— Волчья трава? Печать грозы? — она не понимала о чём говорит Форстер. — Они хотели отравить лошадь? Что вообще всё это значит?

Убить её? Милость божья, он же это не всерьёз?