…«…война забрала у нас слишком много мужчин».

…Зачем всё это вообще было нужно? Эта бессмысленная война?

Она обошла почти всё, но могилы Анжелики Форстер так и не обнаружила. И это обстоятельство сильно её удивило.

…Но что же тогда с ней произошло? Она же не может быть… жива?

Габриэль сорвала немного цветов и положила их на могилу Джулии Форстер.

— Вы ей родня? — раздалось за её плечом, и от неожиданности она даже вздрогнула, и резко обернулась.

В паре шагов от неё, прислонившись плечом к стволу старого кедра, стоял мужчина, сжимая в руках горскую войлочную шапку.

— Надеюсь, я не сильно вас напугал, — сказал он, запихивая шапку за пазуху.

— Да ничего, я просто… задумалась, — ответила Габриэль, чуть отступив в сторону.

А он, и правда, её напугал…

Сколько ему лет? Может, пятьдесят… Вытянутое лицо, впалые щёки, чуть подкрученные кончики широких усов, а волосы от шапки слежались и закрутились на шее кольцами. Через лоб, висок и щёку проходил длинный шрам, а левый глаз оказался стеклянным — белёсым и неподвижным. Жилет овчиной наружу, и стёганые штаны, как у пастухов, заправлены в высокие сапоги из толстой хорошей кожи. На широком ремне с большой пряжкой — кинжал и большой охотничий нож для разделки туш. Незнакомец курил трубку и с прищуром разглядывал Габриэль.

…Кто он такой? Кто-то из клана Форстеров? Скорее всего. А иначе что ему делать здесь?

На празднике она его не видела, а представляться он не спешил, молча выпуская кольца дыма и щурясь. Она обратила внимание на то, какие большие у этого Бёрда руки, загорелые, покрытые курчавым чёрным волосом.

— Извините, я пойду, — ответила Габриэль, подбирая платье.

— Так значит вы не родня ей, а то странно… все эти цветочки…

Он вынул трубку изо рта и указал в сторону букета на надгробии. На его руке он увидела ещё один длинный шрам, уходящий от запястья вверх к локтю.

— Нет, простите, я… гостья мессира Форстера. А это просто… дань уважения.

— А… то-то я удивился, каким ветром к нам занесло такую красивую южаночку, — он как-то неприятно осклабился, теперь уже откровенно разглядывая Габриэль с ног до головы, и добавил, чуть поклонившись, и будто нарочито церемонно, — меня звать Бёрд. Я тут… из стригалей. Нанимаюсь на лето. А вы значит… хм… гостья? И давно гостите?

В голосе Бёрда слышалась какая-то насмешка, и сердце у Габриэль сжалось. Она была довольно далеко от поместья, и даже если она закричит, её никто не услышит. А этот Бёрд одной рукой может задушить её как котёнка. И как назло куда-то подевался Бруно!

— Простите, я… спешу, — произнесла Габриэль, чувствуя, как от страха, подгибаются ноги, и быстрым шагом направилась к дому, в ушах шумела кровь, не давая расслышать, не идёт ли за ней этот Бёрд.

— А вас как звать? — крикнул он вдогонку.

Но она не стала отвечать и только ускорила шаг. Безотчётный страх окатил её словно ведром ледяной воды.

…Ну где же Бруно?

Пёс догнал её уже почти у оранжереи. Она шла так быстро, что даже запыхалась, и только подойдя к дому, оглянулась. Никто за ней не шёл, но на ум почему-то пришли слова Форстера:

…«Это же Трамантия, здесь такой пылкой южной красавице стоит опасаться… всего».

Она, конечно, слышала от Натана, да и за столом, что в сезон стрижки и сенокоса здесь много наёмных работников, приезжающих на заработки. Но они, в основном, жили и работали где-то далеко от усадьбы Форстеров, в специальных местах, называемых отгонами, и уж точно она не ожидала встретить кого-то из них на кладбище. А во взгляде этого Бёрда ей почудилось что-то очень неприятное и пугающее, от чего даже коленки у неё подгибались при ходьбе.

…Чтоб вы провалились, мессир Форстер! Вот нельзя было прямо сказать, что опасность в том, что ваши работники бродят по усадьбе и пристают к девушкам, а не говорить о пылкости южных красавиц!

Надо сказать Натану — пусть сообщит об этом управляющему.

— Бруно! Вот и какой из тебя защитник? Где ты был? В следующий раз запру тебя в комнате! — отчитала она пса, но тот только повилял хвостом и лизнул ей руку, а Габриэль вздохнула: — Проку от тебя? Только и знаешь, что лезть ко мне в кровать!

Испуг постепенно отступал. Габриэль постояла немного, успокаиваясь, и вскоре этот внезапный страх перед Бёрдом стал казаться ей надуманным. Ну что такого? Этот Бёрд выглядел, конечно, ужасно, да и знакомиться с дамами его, понятное дело, никто не учил. Но он всего лишь стригаль, а он повела себя как-то невежливо. Просто, наверное, всё это от неожиданности.

И подумав ещё немного, она решила не сообщать о том, что видела. А то Натан скажет Форстеру, а тот будет над ней смеяться и называть её трусихой, или скажет: «Я же предупреждал!», или что-то в духе: «Испугались простого стригаля? А он что, должен был вам ручку поцеловать? Мы тут все не привыкли к церемониям!»

Она развернулась и пошла к конюшням проведать Виру. Пока есть время ей нужно потренироваться езде верхом, чтобы, когда вернётся Форстер, и они снова поедут к стадам, она бы держалась в седле как надо, а не падала от усталости ему на руки. А в том, что, вернувшись, Форстер первым делом вспомнит о своих уроках, она была уверена.

Ещё она подумала, что стоит поблагодарить Джиду за тот пузырёк и масло, она ведь не обязана была помогать ей, и сделала это по доброте душевной.

…А Форстер, наверное, надеется встретить её поникшей, смиренной, и хромой на обе ноги…

…Не дождётесь!

И вспомнив, что служанка любит яркие платки, Габриэль решила отдать ей один из своих. Жаль, Кармэле Джида не нравится — они могли бы подружиться… Хотя Кармэле никто здесь не нравится и все её утренние молитвы начинаются со слов: «Пречистая Дева, дай мне сил выдержать ещё один день в этом диком краю». А из всего, что было в Волхарде, Кармэла оценила только сыр, да и то, согласившись с тем, что он лучше южного, с большой натяжкой. Она даже Бруно невзлюбила. Правда, тот норовил прятать её туфли и лизать в нос, подкравшись незаметно, но он тот ещё проказник…

Она встретила по дороге на конюшню Йосту и попросила его оседлать для неё лошадь. Йоста даже растерялся, переспросил, что значит оседлать и что-то промямлил. А когда Габриэль с улыбкой предложила ему помочь и рассказать что значит седлать лошадей, если он не уверен в своих силах, Йоста улыбнулся до ушей, помянул Царицу гор, и перемахнув стриженые кусты падуба, помчался на конюшни так, словно за ним гнались все красноглазые волки этих гор. Габриэль рассмеялась и пошла переодеваться. И страх совсем прошёл.

Кармэлу чуть не хватил удар, и она даже накапала себе сердечных капель, и всё причитала, что ездить вот так одной, в мужском седле, это неприлично, глупо, опасно, неподобающе и если кто узнает…

-Кто узнает, Мэл? Тут только вода, кусты, трава, горы и овцы, а они в основном блеют, так что вряд ли кому расскажут, — пожала плечами Габриэль. — Ты знаешь, за что нас презирают гроу? За то, что мы другие. И южане презирают гроу за это же. Мы считаем их дикарями, они нас никчёмными бездельниками. Но это всё… как бы сказать… здесь просто всё вот так, а у нас — по-другому. Так что к этому нужно привыкнуть и смириться. Ты же видишь, как они живут? И пока мы здесь, мы должны жить также, потому что здесь по-другому нельзя. А когда мы вернёмся в Алерту, то для нас всё станет как прежде. Так что я буду ездить в мужском седле, Мэл, и научусь считать этих овец, чтобы над нами никто не смеялся и не думал, что раз мы с юга, то у нас руки короче или обе левые. Да и вон посмотри, Ханна же ездит на лошади одна. Почему я не могу?

— Ханна? Синьорина Габриэль! — всплеснула руками Кармэла. — Да что вы равняетесь на эту ведьму! Ей бы не лошадь, а метлу в самый раз! Тьфу!

— Что ты такое говоришь, Мэл? — удивилась Габриэль, поправила шляпку, и добавила с усмешкой. — Она просто… суровая и нас не любит. Но если бы ты стреляла из ружья в волков и разделывала в горах оленей, тоже стала бы такой.

— Много вы о ней знаете! — фыркнула Кармэла. — Она самая настоящая ведьма! Я бы на вашем месте даже в глаза ей не смотрела, глаза то у неё чисто, как у ведьмы! Слышала я тут про неё… всякое…

— Мэл, не слушай ты на кухне болтовню про горскую магию! Всему странному здесь есть своё объяснение. Помнишь те пирамиды из брёвен? На самом деле это просто громоотвод. Те капли, что мне дала Джида, это просто сорок местных трав, а не какое-то колдовство! Ты же веришь в то, что солодка помогает от кашля? Вот так и тут. Зря я вообще тебе читала ту книжку по дороге! — рассмеялась Габриэль, вспоминая, что сама же зачитывала ей куски из книги о трамантийских легендах. — Вот, что ты, что Фрэн — верите во всякую ерунду! То в магию, то в гадания…

— Ну вы хоть далеко не уезжайте-то! — взмолилась Кармэла.

— Я просто проеду вдоль озера и всё.

Габриэль объехала всё озеро и доехала почти до Эрнино, день был отличный, лошадь шла неспешно, сзади бежал Бруно, и сегодня руки и ноги уже почти совсем не болели. И она подумала — будет слишком неприлично, если она доедет так до самой почты? Письмо к Фрэн было у неё с собой.

Она долго стояла за мостом через речушку, впадающую в озеро, глядя на черепичные крыши Эрнино. С одной стороны, она уже видела здесь женщин верхом, но с другой стороны, все будут смотреть на неё, ведь она здесь чужая, и от этого было очень неловко. Наконец она решила, что доедет до почты, и если никого не встретит, то спешится и зайдёт внутрь. Обратно потом можно и пешком дойти, ведя лошадь на поводу.

К счастью, у почты никого не оказалось. Почтарь, пожилой мужчина в жилетке и пенсне, встретил её радостно, и они поболтали некоторое время, в основном о погоде.