И это было зря.

Габриэль не знала какое слово к этому подобрать. Просто всё это сильно отличалось от того к чему она привыкла. Отец часто рассказывал про обычаи разных народов, и о тех экспедициях, в которых бывал — она слышала всякое. Но видеть своими глазами ей ничего подобного не приходилось. А вот теперь подумалось, глядя на то, что происходило за этим столом — едва ли это можно назвать дикостью, хотя алертское общество и считает иначе. Но многим ли из них приходилось видеть это собственными глазами?

Она смотрела на этих людей и думала.

…Кто они друг другу? Община? Семья? Клан…

Они все равны, но перед Форстером преклоняются и слушают его, словно стая слушает вожака. И было в этом что-то очень своеобразное и… тёплое?

— Вас всё это удивляет, синьорина Миранди? — из размышлений её вырвал голос Форстера.

— Удивляет? Нет, нисколько, — ответила она вежливо, надеясь, что Форстер не станет упорствовать с расспросами.

Но он, разумеется, стал.

— Почему же? Разве то, что вы видите, не подтверждает, что все гроу — дикари? Или наоборот — не подтверждает? — он сидел, откинувшись на стуле и глядя на неё чуть с прищуром.

Синьор Миранди вышел, и теперь ничего не мешало Форстеру говорить с Габриэль так, чтобы им никто не мешал.

— А какой ответ вы хотите услышать, мессир Форстер? — спросила Габриэль, вскинув голову.

Он не отстанет. Глупо было надеяться, что этот ужин закончится мирно. Жаль, что она не ушла раньше.

— Честный, разумеется, синьорина Миранди, — чуть усмехнулся Форстер.

— Хм. Честный? Ну, тогда, на мой взгляд, увиденное подтверждает, что не все гроу дикари, мессир Форстер, а только некоторые. Единицы, я бы сказала.

Она посмотрела на него очень выразительно, словно говоря: «Вы мессир Форстер и есть дикарь из дикарей»! Потому что воспитанные люди не задают таких провокационных вопросов гостям, если это действительно… просто гости.

Форстер рассмеялся коротко, наклонился вперёд, чтобы лучше видеть её лицо, и поставив локти на стол, переплёл пальцы.

— Так я, по-вашему, дикарь? — его глаза впились в Габриэль цепко.

— Ну, это вы мне скажите. Только честно, разумеется. Так вы дикарь? — парировала она в ответ.

— Честно, синьорина Миранди? Ну что же, я бы сказал, что всё познаётся в сравнении. Так что, смотря с кем меня сравнивать. Если с томными бездельниками-южанами, то я, разумеется, дикарь. А если нет?

— По-вашему, все южане — томные бездельники? Не слишком ли ограниченно вы судите? — спросила она, глядя на него внимательно.

— Сужу по тому, что видел, синьорина Габриэль. Они встают позже солнца, охают и вздыхают, предаются соблюдению приличий и церемоний, блюдут этикет, и носят собак в сумочках. Всё, что их заботит, это то, как сочетаются ленты на поясе и шляпке, — Форстер прищурился, и видно было, как усиленно он пытается сдержать улыбку. — А ты что думаешь, Ханна?

Форстер кивнул слуге и тот снова наполнил рюмку Габриэль ликёром, и очень кстати, потому что ей нужно было срочно чем-то занять руки.

…Ну почему он никак не может оставить её в покое!

Габриэль увидела, как скривилась Ханна, которая сидела напротив, и немного слышала их разговор. Она ела молча, склонившись над тарелкой, и сегодня её было не узнать — юбка в красную клетку, жилетка поверх кружевной рубашки, волосы уложены валиком и на шее кулон — большая янтарная капля. Ханна, не смотря на возраст, была всё ещё красивой…

— Ну, ежели, говорить про работу, — она оторвала взгляд от тарелки и посмотрела на хозяина, — то ни одна южанка нам и в подмётки не годится. Какой с них прок? Ну, хоть бы вон в седле более-менее сидеть, или разделать оленя — сомнительно что-то. А уж, чтобы фазана подстрелить — тут со мной ни одна южанка и рядом не стояла.

— Это всего лишь вопрос умений и необходимости, — ответила Габриэль, которую задели эти слова, — уверена, что и вы, Ханна, родились не в штанах и с ружьём наперевес. А чтобы научиться чему-то, важно в первую очередь желание и упорство, а не место рождения.

Ханна метнула на неё короткий неодобрительный взгляд.

Габриэль чувствовала, как её снова переполняет раздражение, и чтобы успокоиться выпила немного ликёра.

Почему-то в этот раз он показался ей каким-то другим.

— Я же говорил, что она за словом в карман не полезет, — подмигнул Форстер Ханне, и будто остался доволен этим ответом, а Габриэль заметила, как у собеседницы раздулись ноздри.

Ханна отложила ложку, и посмотрев на Форстера, словно ища поддержки, ответила:

— Так-то оно так, да из всех южанок, хозяин, только мона Джулия была женщиной, которой и горы нипочём, и страх неведом, а уж ружьём она не хуже меня владела, и в седле держалась — вон и Йоста так не умеет. И крепкого словца не боялась. Да и любого, кто нос задирал, могла поставить на место так, что шерсть клочьями летела. Уж её острого языка-то вся округа боялась. За то Царица гор и приняла её как свою, а остальные-то что? Да ежели они боятся простой собаки или там, к примеру, хорька, какой с них прок в наших местах? Или в обморок хлопаются при слове «зад»? А насчет умений… Так сомнительно мне… Кроме умений, надо думать, ещё и способности положены, а не только гонор. А уж гонором-то на юге, говорят, даже лошадей кормят.

Форстер перевёл взгляд на Габриэль и подмигнул уже ей со словами:

— А Ханне тоже палец в рот не клади.

— О, я вижу, мессир Форстер, что за игру вы затеяли, — ответила Габриэль и усмехнулась ему в ответ, — но вы не думайте, что у вас это получится. Всё же просто — раз мона Джулия могла сидеть в седле лучше Йосты и стрелять не хуже Ханны, так почему этого не может любая южанка, если возникнет такая необходимость?

— А любая и не может, — ответила Ханна за хозяина, — ежели бы любая могла, то тут бы все горы были в южанах, как сироп в муравьях. А мона Джулия была, да хранят Боги её покой, настоящей гроу. Да вы не кипятитесь, синьорина, никто же от вас и не ждёт, что вы сможете более-менее работать наравне с гроу, или хоть бы вон из ружья стрелять. Я уж не говорю про лошадей — нечто может дэлья роса объезжать пастбища, как я или Клара.

Ханна сказала это как-то обыденно и спокойно, макая в соус лепёшку и поглядывая куда-то в угол на пресловутую оленью голову. Словно то, что Габриэль, и ей подобные, никчёмны в этом мире, было само-собой разумеющимся фактом. И Габриэль понимала, что Ханна не виновата в своём суждении, что это всё Форстер делает специально, чтобы стравить их, и унизить её снова, показав, какая же она бездельница. И разум подсказывал — пожми плечами и согласись. Ведь так и есть — этот суровый мир не для неё, и простое согласие погасит разгорающийся спор и выбьет оружие из рук Форстера…

…Или даст ему новый повод её унижать…

Но, кажется, что-то не то было с этим ликёром, потому что Габриэль почувствовала, как внутри разгорается пожар, и то тепло, что разносится с током крови, смывает привычные границы воспитания и приличий. И что уже никакие правила не удержат её от того, чтобы сказать что-то вроде этого…

…Дьявол бы побрал вас, мессир Форстер, с вашими играми! Давайте я научусь стрелять из ружья, а потом вызову вас на дуэль, и посмотрим тогда, будете ли вы так же улыбаться!

Она положила ладони на стол и выпрямилась насколько возможно. Кровь бурлила в ней, заставляя гореть лицо, и никаких сил не было удержать рвущиеся наружу слова.

— А мессир Форстер тоже полагает, что умение стрелять из ружья и объезжать пастбища переведёт меня из рядов томных бездельниц в ряды «настоящих гроу»? — она посмотрела на хозяина дома с вызовом.

Форстер не сводил с неё глаз, наблюдая с интересом, пожалуй, даже слишком пристально, и казалось, ждал именно таких слов, потому что тут же ответил лукаво:

— Вы сказали, что это вопрос умений и необходимости, а Ханна говорит, что способностей. А есть ли у вас способности к тому, чтобы быть настоящей гроу, синьорина Миранди?

— А вы полагаете, что нет?

— Это вы мне скажите, — повторил он её слова и интонацию. — Сомневаюсь, что это по силам девушке, так свято верящей в этикет. Ведь это же… так неприлично!

…Да он издевается!

— Значит, вы всерьёз полагаете, что мне не по силам научиться стрелять из ружья или объезжать пастбища лишь потому, что я южанка? Только потому, что я родилась в Алерте? Пфф! Мессир Форстер, это всего лишь вопрос необходимости, времени и упорства!

— Мне следует поверить вам на слово? — усмехнулся Форстер хитро. — Лишь потому, что так того требует этикет?

— Ну почему же на слово? — Габриэль отодвинула бокал и вилку.

— То есть вы готовы всё это доказать?

— Доказать? С какой стати? — удивилась она. — По-моему это очевидно.

— Значит, не готовы? Я же говорил. Это всего лишь слова. Весь южный этикет основан вот на этом — все вежливо лгут друг другу в глаза и также вежливо делают вид, что друг другу верят. Но на самом деле знают правду, ведь так? — Форстер прищурился.

— То есть, вы полагаете, что и я вам тут солгала ради красного словца и сама не верю в то, что говорю? — она раздражённо отложила салфетку.

— Так нет же доказательств обратного…

— Точнее сказать, вы хотите, чтобы я доказала вам это на собственном примере?

Они смотрели друг другу в глаза и казалось, что в каждой фразе кроется какая-то двусмысленность, словно каждый из них пытался доказать что-то совсем другое.

— Доказали? Пфф! Синьорина Миранди, если честно, я сомневаюсь, что это по силам девушке, которая боится подавать руку без перчатки.

Это стало последней каплей.

— Вот как? Что же… Ну, а в самом деле… Почему нет? — она взмахнула рукой. — Ожидая пока починят мост, а, очевидно, это произойдёт к первому снегу, или к следующей весне, я могла бы научиться не только стрелять из ружья, и ездить на лошади, как Ханна, но, наверное, и считать овец, и пасти их, и… что там ещё полагается уметь настоящей гроу? Да, кажется, и мост починить! — воскликнула она, испепеляя Форстера взглядом.