Ханна отложила ложку, и посмотрев на Форстера, словно ища поддержки, ответила:

— Так-то оно так, да из всех южанок, хозяин, только мона Джулия была женщиной, которой и горы нипочём, и страх неведом, а уж ружьём она не хуже меня владела, и в седле держалась — вон и Йоста так не умеет. И крепкого словца не боялась. Да и любого, кто нос задирал, могла поставить на место так, что шерсть клочьями летела. Уж её острого языка-то вся округа боялась. За то Царица гор и приняла её как свою, а остальные-то что? Да ежели они боятся простой собаки или там, к примеру, хорька, какой с них прок в наших местах? Или в обморок хлопаются при слове «зад»? А насчет умений… Так сомнительно мне… Кроме умений, надо думать, ещё и способности положены, а не только гонор. А уж гонором-то на юге, говорят, даже лошадей кормят.

Форстер перевёл взгляд на Габриэль и подмигнул уже ей со словами:

— А Ханне тоже палец в рот не клади.

— О, я вижу, мессир Форстер, что за игру вы затеяли, — ответила Габриэль и усмехнулась ему в ответ, — но вы не думайте, что у вас это получится. Всё же просто — раз мона Джулия могла сидеть в седле лучше Йосты и стрелять не хуже Ханны, так почему этого не может любая южанка, если возникнет такая необходимость?

— А любая и не может, — ответила Ханна за хозяина, — ежели бы любая могла, то тут бы все горы были в южанах, как сироп в муравьях. А мона Джулия была, да хранят Боги её покой, настоящей гроу. Да вы не кипятитесь, синьорина, никто же от вас и не ждёт, что вы сможете более-менее работать наравне с гроу, или хоть бы вон из ружья стрелять. Я уж не говорю про лошадей — нечто может дэлья роса объезжать пастбища, как я или Клара.

Ханна сказала это как-то обыденно и спокойно, макая в соус лепёшку и поглядывая куда-то в угол на пресловутую оленью голову. Словно то, что Габриэль, и ей подобные, никчёмны в этом мире, было само-собой разумеющимся фактом. И Габриэль понимала, что Ханна не виновата в своём суждении, что это всё Форстер делает специально, чтобы стравить их, и унизить её снова, показав, какая же она бездельница. И разум подсказывал — пожми плечами и согласись. Ведь так и есть — этот суровый мир не для неё, и простое согласие погасит разгорающийся спор и выбьет оружие из рук Форстера…

…Или даст ему новый повод её унижать…

Но, кажется, что-то не то было с этим ликёром, потому что Габриэль почувствовала, как внутри разгорается пожар, и то тепло, что разносится с током крови, смывает привычные границы воспитания и приличий. И что уже никакие правила не удержат её от того, чтобы сказать что-то вроде этого…

…Дьявол бы побрал вас, мессир Форстер, с вашими играми! Давайте я научусь стрелять из ружья, а потом вызову вас на дуэль, и посмотрим тогда, будете ли вы так же улыбаться!

Она положила ладони на стол и выпрямилась насколько возможно. Кровь бурлила в ней, заставляя гореть лицо, и никаких сил не было удержать рвущиеся наружу слова.

— А мессир Форстер тоже полагает, что умение стрелять из ружья и объезжать пастбища переведёт меня из рядов томных бездельниц в ряды «настоящих гроу»? — она посмотрела на хозяина дома с вызовом.

Форстер не сводил с неё глаз, наблюдая с интересом, пожалуй, даже слишком пристально, и казалось, ждал именно таких слов, потому что тут же ответил лукаво:

— Вы сказали, что это вопрос умений и необходимости, а Ханна говорит, что способностей. А есть ли у вас способности к тому, чтобы быть настоящей гроу, синьорина Миранди?

— А вы полагаете, что нет?

— Это вы мне скажите, — повторил он её слова и интонацию. — Сомневаюсь, что это по силам девушке, так свято верящей в этикет. Ведь это же… так неприлично!

…Да он издевается!

— Значит, вы всерьёз полагаете, что мне не по силам научиться стрелять из ружья или объезжать пастбища лишь потому, что я южанка? Только потому, что я родилась в Алерте? Пфф! Мессир Форстер, это всего лишь вопрос необходимости, времени и упорства!

— Мне следует поверить вам на слово? — усмехнулся Форстер хитро. — Лишь потому, что так того требует этикет?

— Ну почему же на слово? — Габриэль отодвинула бокал и вилку.

— То есть вы готовы всё это доказать?

— Доказать? С какой стати? — удивилась она. — По-моему это очевидно.

— Значит, не готовы? Я же говорил. Это всего лишь слова. Весь южный этикет основан вот на этом — все вежливо лгут друг другу в глаза и также вежливо делают вид, что друг другу верят. Но на самом деле знают правду, ведь так? — Форстер прищурился.

— То есть, вы полагаете, что и я вам тут солгала ради красного словца и сама не верю в то, что говорю? — она раздражённо отложила салфетку.

— Так нет же доказательств обратного…

— Точнее сказать, вы хотите, чтобы я доказала вам это на собственном примере?

Они смотрели друг другу в глаза и казалось, что в каждой фразе кроется какая-то двусмысленность, словно каждый из них пытался доказать что-то совсем другое.

— Доказали? Пфф! Синьорина Миранди, если честно, я сомневаюсь, что это по силам девушке, которая боится подавать руку без перчатки.

Это стало последней каплей.

— Вот как? Что же… Ну, а в самом деле… Почему нет? — она взмахнула рукой. — Ожидая пока починят мост, а, очевидно, это произойдёт к первому снегу, или к следующей весне, я могла бы научиться не только стрелять из ружья, и ездить на лошади, как Ханна, но, наверное, и считать овец, и пасти их, и… что там ещё полагается уметь настоящей гроу? Да, кажется, и мост починить! — воскликнула она, испепеляя Форстера взглядом.

Он поднял рюмку и улыбнулся:

— А вы не боитесь, синьорина Миранди, что растеряете всё своё воспитание в процессе такого… обучения?

— Воспитание нельзя растерять, мессир Форстер!

— А вас не пугает то, что… вы попутно научитесь чему-нибудь плохому: не падать в обморок, обходиться без веера, курить трубку или ругаться… весьма разнообразно. И юг потеряет очень много…

— Так это пари? Да? — усмехнулась Габриэль. — И мне предстоит отстоять честь всего юга, доказав, что южанки вовсе не так никчёмны, как вы о них думаете? Хорошо. Но, а что я получу взамен?

— А что вы хотите взамен, синьорина Элья? — спросил он понизив голос.

Краем глаза она видела как те, кто слышал их разговор, наблюдают и молчат. И ей бы хотелось сказать — хочу, чтоб вы провалились, мессир Форстер! Но это было невыполнимо, и она, пожав плечами, ответила:

— Я ничего не хочу взамен. Удовлетворения будет достаточно.

Она видела, как блеснули глаза Форстера — словно синие искры рассыпались в них, как он чуть прищурившись медленно поднял рюмку, и не отрывая взгляда, произнёс:

— Тогда по рукам, синьорина Миранди — вы научитесь стрелять из ружья, объезжать пастбища верхом и считать овец. И если это случится до праздника середины лета, я искренне извинюсь за свои слова в отношении томных южанок. Хотите, я вон даже надену те рога, что висят на стене, и вы сможете вслух назвать меня «Овечьим королём» хоть… двадцать раз. Как вам такое удовлетворение? — в его глазах плясали озорные огоньки.

— Вполне устроит, — она едва удержалась от улыбки, — раз вы так этого хотите.

…Он никак не может забыть ту шараду? Ну что же, он сам напросился…

— Ну, а если я проиграю? — спросила она.

— А вы уже готовы проиграть?

— Разумеется, не готова! Но раз мы играем честно, то такое вполне возможно. Так чего вы хотите, мессир Форстер, в случае моего проигрыша?

Спросила, а сердце вдруг замерло, едва не остановившись, и кровь бросилась в лицо с удвоенной силой.

…Боже, почему он так смотрит на неё? А если он скажет что-то неподобающее? Да она же со стыда сгорит!

…Или не сгорит…

Вишнёвый ликер смешал всё, отодвинув куда-то вдаль нормы и правила, и она не могла понять, что с ней не так? Она ведь выпила совсем чуть-чуть? Полторы маленьких рюмки…

Так отчего ей стало безразлично, что это может быть неловкий момент? Что с ней вообще происходит?

— А я тоже ничего не хочу взамен, синьорина Элья, — ответил Форстер негромко, огонь в его глазах тут же погас и, откинувшись на спинку стула, он добавил с усмешкой: — Хотя… может, тогда вы останетесь до конца лета в этом доме? Нам не помешает пара умелых рук, не пропадать же зря вашим новым умениям?

— Хорошо. Я всё равно в безвыходной ситуации, и очень удивлюсь, если этот мост починят раньше зимы.

…А может стоило сказать «нет»? Или… какая разница?

— Значит по рукам? — Форстер снова наклонился вперёд.

— По рукам. Но не вздумайте жульничать! — произнесла она, подняв палец.

— Жульничать? — левая бровь Форстера взметнулась вверх.

— Ну, там — сырой порох или норовистый конь, или вы станете прятать пересчитанных овец в лесу, вы же понимаете? — ответила она с саркастичной улыбкой.

Форстер рассмеялся от души, встал, поднял рюмку и произнес:

— Обещаю, синьорина Миранди, и даже клянусь, что я не буду жульничать. Я буду самым честным и терпеливым учителем на свете. Я дам вам самый лучший порох из своих запасов и самую смирную кобылу.

— Учителем? Вы? Но…

…Вот это уже совсем ни к чему….

— Ну, разумеется, я. Вдруг вы тоже вздумаете сжульничать, и скажете потом, что я дал вам плохого учителя? — улыбнулся он, не сводя с неё глаз. — Всё по-честному, не так ли? А теперь мы должны за это выпить и скрепить наше пари. Север против юга, синьорина Миранди? — он чуть подмигнул ей и протянул руку. Надеюсь, вы не струсите в последний момент?

— Струшу? Даже не надейтесь! — она встала и подала в ответ свою. — Юг против севера, мессир Форстер!

Его ладонь была большой и горячей, а пожатие слишком… нежным? Рюмки звякнули. Она как-то безразлично подумала о том, что всё это до ужаса неподобающе и возмутительно, и допила свой ликёр, чтобы скрыть остатки смущения…