Ляна Зелинская - Южная роза

Форстер стоял в нескольких шагах от неё на вымощенной камнем дорожке, которая проходила сквозь всю оранжерею.

…Почему она не услышала, как он вошёл?

Бруно бросился к хозяину и тот погладил его по голове, не сводя с Габриэль внимательного взгляда. Похоже, Форстер только что приехал и даже не переоделся. На нём была походная одежда: стёганый жилет из толстой шерсти поверх серой фланелевой рубахи, высокие сапоги и штаны наездника со вставками из кожи. За те дни, что они не виделись, он загорел, и его синие глаза от этого, сделались только ярче.

— Почему вы плачете? — спросил он, наконец, и в его лице не было ни ухмылки, ни насмешки. — Вас кто-то обидел?

— Нет, — ответила Габриэль.

На этот раз платок у неё с собой был, и она принялась оттирать руки. Ей лучше было бы уйти, но Форстер стоял прямо на дорожке, а подходить к нему близко она не хотела. Не лезть же через высокую траву и шиповник!

— Тогда в чём дело, Габриэль?

— Вам-то что до моих слёз? — ответила она резко.

…Как глупо получилось! Меньше всего на свете ей бы хотелось, чтобы этот гроу видел, как она плачет!

— Вы у меня в гостях и я постарался сделать так, чтобы вам было удобно. Но, раз вы плачете, значит, что-то случилось. Что именно? — Форстер гладил голову Бруно, и лицо его было очень серьёзным. — Вас обидел кто-нибудь из слуг? Плохие известия?

— Меня никто не обидел, мессир Форстер, и известий плохих нет. Спасибо вам, что вы сделали так, чтобы мне было удобно. Мои слёзы не имеют никакого отношения ни к вам, ни к вашему гостеприимству, — ответила Габриэль не глядя на него.

— А к чему они имеют отношение?

— Почему вы так навязчивы? Неужели вы не видите, что я не хочу об этом говорить! — она подняла голову и посмотрела на него с раздражением.

— Именно потому, что вы не хотите об этом говорить, я так навязчив, — теперь он усмехнулся, и указав рукой на розу, вокруг которой она вырвала траву, добавил. — Вы всё-таки её нашли… Странно, что она выжила.

Форстер окинул взглядом стены, потолок, разбитые стёкла и произнёс негромко:

— Эту оранжерею отец построил для моей матери. Раньше здесь было много роз… Отец привозил ей саженцы из Ровердо каждый раз, когда бывал по делам на юге. Это было её любимое место в усадьбе. А на этой скамье она часто сидела, глядя на закат и пила вечерний чай…

Он замолчал. Глядел сквозь пыльные стёкла куда-то вдаль на заснеженные вершины Сорелле и гладил голову пса. В его словах и в этом молчании было столько горечи, что Габриэль даже стало неловко, и чтобы прервать тягостную паузу, она спросила тихо:

— Что с ней случилось?

— Она умерла. Прошлой осенью, почти сразу после той свадьбы, на которой мы с вами познакомились… Но эти розы стали погибать гораздо раньше, — Форстер посмотрел на Габриэль, отпустил Бруно и внезапно спросил, чуть прищурившись: — Вы голодны? Думаю, что да.

Идёмте, сегодня будет большой ужин в честь окончания стрижки овец — посмотрите на наши дикие обычаи. Бруно, за мной! Надеюсь, он вам не сильно досаждал все эти дни?

Форстер улыбнулся, и не дожидаясь ответа Габриэль, вышел из оранжереи. А она так и осталась стоять, прислушиваясь к тому, как хозяин Волхарда идёт, насвистывая, через внутренний двор, приветствует кого-то и дразнит Бруно.

Она не могла понять, что именно сейчас произошло. Будто приоткрылась дверь, и она увидела какого-то другого Форстера. И это открытие её удивило.

Наверное, Габриэль следовало отказаться. Но сделать это нужно было или сразу, прямо там, в оранжерее, сославшись на недомогание. Или уж причина должна была быть более чем серьёзной. А иначе её внезапное отсутствие за столом, где, как оказалось, будет присутствовать и синьор Миранди, и два его коллеги из экспедиции, покажется слишком уж неуважительным. Но в оранжерее, сбитая с толку внезапным уходом Форстера и его словами, она упустила этот момент, а теперь вот придётся терпеть.

И Габриэль решила, что посидит за столом минимально необходимое для проявления вежливости время, а потом уйдёт под благовидным предлогом. Тем более что, скорее всего, это будет небольшой ужин — ведь кому на него приходить? Натану и Кристоферу? Да и Форстер, скорее всего, будет занят разговорами с отцом: уж синьор Миранди так впечатлён находками, что точно спуску ему не даст.

Но когда она вернулась в дом, то её глазам предстала удивительная картина — такого количества народу видеть в Волхарде ей ещё не приходилось. Из холла исчезли диваны и кресла, шкуры с пола и даже поленница дров. Повсюду стояли канделябры со горящими свечами и несколько длинных столов, расположенных буквой «П» уже были накрыты праздничными скатертями, а слуги сновали туда-сюда, расставляя графины, бокалы и блюда с закусками.

…Кто все эти люди?

Габриэль разглядывала толпу с удивлением. Мужчины и женщины, одетые в яркие цвета — рыжий и зелёный: у мужчин — клетчатые жилеты и такие же клетчатые широкие юбки у женщин, из-под которых выглядывали пышные оборки. И юбки эти были слишком короткими, открывающими почти всю щиколотку целиком, для того, чтобы считаться приличными. Довершали наряд шляпки, похожие на блин, с фазаньими перьями всех цветов, по бокам, и янтарные бусы. Эта толпа была разноцветной и пёстрой, словно стая птиц, и такой же шумной. На столике подле камина Натан уже наливал всем желающим в рюмки: мужчинам — что-то прозрачное, а женщинам — тёмное вино.

— Держите, синьорина Миранди, — Натан дал рюмку и ей.

Габриэль понюхала осторожно, и оказалось, что в рюмке вовсе и не вино, а что-то более густое и сладкое.

— Что это? — спросила она.

— Это шерр, синьорина Габриэль, — раздался за спиной голос Форстера. — Деликатный напиток для дам — вишнёвый ликёр. Женщины его пьют по праздникам. Не бойтесь, это что-то вроде южного пунша, почти компот. Прошу…

Он отодвинул стул, приглашая Габриэль присесть, и хотя она собиралась сесть где-нибудь подальше от хозяина, например, на противоположном конце стола, но вот так внезапно оказалась наискосок от него, а между ними лишь стул синьора Миранди, которого Форстер усадил прямо возле себя.

Ей было неловко посреди этой шумной толпы. Они видела, что все исподтишка наблюдают за ней с любопытством, а она готова была сквозь землю провалиться от этого внезапного внимания. И чтобы унять волнение — выпила то, что предложил ей Натан.

Ликёр был вкусный. Не слишком сладкий, ароматный, а ещё он немного отдавал миндальной косточкой и цветами.

Форстер поднял свою рюмку вверх, и толпа мгновенно распалась, наступила тишина — все встали подле своих стульев и тоже подняли рюмки. Прозвучала традиционная молитва благословения даров, Форстер поблагодарил всех за хороший труд и пригласил за стол.

Рюмки звякнули, все выпила, а затем вновь стало шумно — все принялись есть и говорить. Синьор Миранди полностью завладел вниманием хозяина, и Габриэль была очень благодарна ему за это, потому что ей хотелось оставаться незаметной за этим столом как можно дольше, а потом также незаметно уйти. По левую руку от неё оказался преподаватель-археолог из экспедиции отца, и она стала вести с ним вполголоса беседу о незначительных вещах — о погоде в Алерте зимой и университетских мероприятиях.

От ликера в руках и ногах появилось тепло, и даже неловкость как будто исчезла. Народ за столами, наконец, перестал замечать Габриэль, и разговоры пошли шумные и жаркие, временами переходящие в спор. Но в основном говорили, конечно, о хозяйственных вещах, в которых Габриэль не разбиралась: о новой сыроварне, о волках, что зарезали часть стада под Инверноном, о новом русле реки, которое перекочевало после сильных дождей прямо к стогам сена, о стрижке овец, и щенках, что недавно принесла лохматая подружка Бруно. Многочисленные собаки были здесь же, и им то и дело перепадало что-то со стола — праздник же!

Но Габриэль это уже не удивляло. Она исподтишка наблюдала за гостями мессира Форстера и всё это вместе: их наряды, этот ужин, их веселье, собаки, которые являются едва ли не членами семьи, всё это казалось очень странным, забавным и… милым. И нельзя было сказать, что это дикость, скорее…

Форстер кивнул слуге и тот снова наполнил рюмку Габриэль ликёром, и очень кстати, потому что ей нужно было срочно чем-то занять руки.

…Ну почему он никак не может оставить её в покое!

Габриэль увидела, как скривилась Ханна, которая сидела напротив, и немного слышала их разговор. Она ела молча, склонившись над тарелкой, и сегодня её было не узнать — юбка в красную клетку, жилетка поверх кружевной рубашки, волосы уложены валиком и на шее кулон — большая янтарная капля. Ханна, не смотря на возраст, была всё ещё красивой…

— Ну, ежели, говорить про работу, — она оторвала взгляд от тарелки и посмотрела на хозяина, — то ни одна южанка нам и в подмётки не годится. Какой с них прок? Ну, хоть бы вон в седле более-менее сидеть, или разделать оленя — сомнительно что-то. А уж, чтобы фазана подстрелить — тут со мной ни одна южанка и рядом не стояла.

— Это всего лишь вопрос умений и необходимости, — ответила Габриэль, которую задели эти слова, — уверена, что и вы, Ханна, родились не в штанах и с ружьём наперевес. А чтобы научиться чему-то, важно в первую очередь желание и упорство, а не место рождения.

Ханна метнула на неё короткий неодобрительный взгляд.

Габриэль чувствовала, как её снова переполняет раздражение, и чтобы успокоиться выпила немного ликёра.

Почему-то в этот раз он показался ей каким-то другим.

— Я же говорил, что она за словом в карман не полезет, — подмигнул Форстер Ханне, и будто остался доволен этим ответом, а Габриэль заметила, как у собеседницы раздулись ноздри.