Ляна Зелинская - Южная роза

— Вот дурное это дело, синьорина, принимать у себя какого-то гроу! Мало того, что без роду-племени, так ещё и знает его синьор без году неделя, — бормотала Кармэла, натирая фланелью ложки, — не к добру это. И вообще, принимать гостей в день Великих Мучеников — плохой знак.

— Вот ты и скажи это синьору Миранди, — фыркнула Габриэль, доставая сервиз и серебро из буфета.

— А я и сказала, — ложки недовольно звякали, падая на поднос, — да только он слушать ничего не хочет! Как дитё ей-богу, всё со своими игрушками носится — разложил эти варварские ножи и стрелы, и амулеты с костями, да простит меня Пречистая, мерзость-то какая, тьфу! Я бы уж давно в печь их выбросила, кабы он так над ними не трясся.

— Меня он тоже не слушает, — ответила Габриэль рассеянно. — Я не больше твоего хочу видеть здесь этого невоспитанного северянина.

Габриэль пыталась поговорить с отцом сегодня утром, но он лишь отмахнулся со словами:

— Дорогая, не понимаю, почему ты так предвзята к мессиру Форстеру? Он прекрасный человек, начитанный, умный, и при его капиталах — совсем не заносчив. К тому же весьма отзывчив — он дал мне несколько дельных советов по вложению денег, так что скоро мы разбогатеем, — синьор Миранди обнял дочь и добавил с улыбкой, — сможем выкупить наш дом, и всё будет как раньше. Прошу тебя — будь с нашим гостем поласковее…

Габриэль возражать не стала. Какой смысл рассказывать отцу о том, что говорил о ней этот гроу? Он всё равно найдёт ему оправдание, в лучшем случае посоветует ей «не обращать внимания на предрассудки и светские сплетни».

— А правда, что гроу ходят в овечьих плащах, и все увешанные кинжалами? — спросила Кармэла, с прищуром разглядывая зубцы серебряной вилки. — Он, вообще, хоть как выглядит-то? Шибко страшный?

— Нет, Кармэла, он…

Габриэль задумалась, не зная, как описать Форстера, но потом добавила, пожав плечами:

— …обычный. Ты и не поймёшь, что он гроу, пока…

Она снова задумалась.

— Пока что, синьорина?

— Пока не… заговоришь с ним. А вот в разговоре он…

— Ну, чего он-то? Скабрезничает? — нетерпеливо спросила служанка.

— Хуже. Он… позволяет себе говорить всякие гнусности…

— Гнусности? Силы небесные! В присутствии дам? — Кармэла так и замерла с вилкой в руках.

— К сожалению, да. Не только в присутствии, но и дамам. Вот поэтому я и не хочу его видеть.

— Пречистая Дева! — служанка прижала ладонь ко рту, а потом произнесла воинственно: — Ну, ежели, он при мне что такое скажет, я, синьорина, могу и чайник ненароком уронить… ему на ноги. Вы же знаете, я такая неловкая. А лучше — варенье! Пускай потом его слуги отстирывают ему штаны, грубияну! А вы не расстраивайтесь, синьорина Элла, я вас в обиду не дам, я много чего могу уронить ему на штаны, вон хоть бы эклеры с кремом. И вытереть потом так, что он в этих эклерах по самые уши будет, прости меня Дева Пречистая! Всяко он будет штанами занят, а не гнусностями.

Габриэль грустно улыбнулась и вздохнула.

— Спасибо, Кармэла, но не надо. Не хватало ещё, чтобы он подумал, что мы не умеем быть гостеприимными, — Габриэль уронила ложку, положив её мимо стола.

За этот день она умудрилась разбить чайную пару, перевернуть вазочку с вареньем и опрокинуть стопку белья прямо в таз с золой. А всё потому, что не замечала происходящего вокруг, прокручивая без конца в голове вчерашний разговор.

Встреча с Форстером у пруда испортила всё ощущение от праздника, и если бы только это! Много позже, в саду, её, наконец, нашла Франческа, которой сложный наряд Красной Королевы мешал быстро ходить, и усадив на скамью, взволнованно прошептала:

— Ах, Элла! Что я узнала!

…Ах, Фрэнни! Лучше бы ты не говорила этого!

Лучше бы ей было не знать, что синьор Грассо и этот «мерзкий гроу» ещё в первый день поспорили, что к концу свадьбы Габриэль будет мечтать о том, чтобы Форстер сделал ей предложение.

— Это всё Селеста! Нет бы сказала мне всё сразу, ещё в первый день! — Фрэн сочувственно сжала руку Габриэль. — Она, видите ли, забыла! А я знаю — не забыла она. Это она всё назло Паоле сделала, ты же знаешь какая она завистливая и жёлчная. Паола ещё по их приезду глаз положила на этого гроу, а Селеста, да простит меня Пречистая, слышала, как та им восхищалась, вот и не сказала — назло. Решила, пусть этот гроу тебя добивается, а не Паолу, вот и промолчала об этом споре. Я бы тоже не узнала, да она случайно проболталась: слишком много пунша выпила, и…

Фрэн тараторила без умолку, а Габриэль сидела, глядя прямо перед собой.

…Так вот почему он так вёл себя! Вот к чему все эти платочки, приглашения на вальс, корзины роз и обхаживание её отца! Всё это его упорство. Эти разговоры у пруда и советы… Всё из-за ящика вина? Боже, как низко!

…Но теперь все будут говорить об этом так, будто она, и правда, ждала этого предложения. Трудно было придумать что-то более отвратительное!

Общество ведь ради развлечения всегда предпочтет скучной правде пикантную ложь.

— Мы с девочками решили, что не будем теперь танцевать с этим гроу ни за что! Говорить такое никому не позволительно! Но, ты знаешь, Джованна, Лучиана и Паола — отказались! Ну, от Паолы-то я другого и не ожидала, но Лучиана, вот ведь подлая…

Фрэн взахлеб принялась рассказывать подробности бойкота, который разделил девушек на карнавале на два лагеря, но Габриэль её почти не слушала. Она думала о том, что по вине Форстера снова стала мишенью для светских сплетниц, что теперь только ленивый не будет обсуждать её положение, и называть её «бедняжкой». Девушкой, из-за которой спорили на ящик вина, девушкой, чья цена — дюжина шляпок!

…Милость Божья! Да за что ей такое наказание?

— Ненавижу его! — произнесла она вслух, глядя прямо перед собой. — Ненавижу его! Ненавижу! Фрэнни?

Она накрыла руку кузины своей ладонью, и глядя почти умоляюще, произнесла:

— Приходи завтра к нам на чаепитие? Отец пригласил этого Форстера, и я не знаю что делать! После всего этого я не смогу сидеть с ним за одним столом! И уйти нельзя.

— Ох, милая! Знаешь, я как-то его побаиваюсь… А кстати! Если взять Федерика и…

Габриэль схватила её за руку и воскликнула, не дав договорить:

— Точно! Давай пригласим их всех! Уж я-то знаю, как Форстер ненавидит капитана Корнелли! Их трое, а он будет один!

И Франческа идею с восторгом поддержала.

А вот сегодня утром вся затея с чаепитием, на котором сойдутся этот гроу и капитан Корнелли с друзьями, стала казаться Габриэль очень глупой. Собрать врагов за одним столом — мало ли чем такое может закончиться. Не хватало ещё, чтобы получился скандал или какая-нибудь перепалка. Поэтому в душе она очень надеялась, что после вчерашнего Форстеру всё-таки хватит благоразумия не приходить.

Но… она ошиблась.

Форстер явился точно в срок, даже чуть раньше, с коробкой из кондитерской мэтра Эспозито, в которой оказались самые дорогие пирожные, какие только можно было купить в столице.

Встречей и приёмом гостя занялся синьор Миранди. Он, прихватив бутылку лимонного ликёра, тут же повёл его в свой кабинет показывать монографию по туземным обычаям Бурдаса и свою коллекцию оружия, а пирожные перепоручил Кармэле.

Габриэль встречать гостя не вышла.

Она пряталась в своём саду, срезая засохшие цветы, и очень надеялась, что спасительная помощь в виде Фрэн, её кузена, и капитанов Моритта и Корнелли явится до того, как ей придется выйти к столу. Но помощь медлила, а через некоторое время на дорожке появились Форстер и синьор Миранди, направляясь в беседку, и отец принялся махать ей рукой. Габриэль вздохнула и пошла к ним.

Она ничего не скажет этому гроу. Не смотря даже на то, что после вчерашнего рассказа Фрэн, её ненависть к Форстеру достигла своего апогея.

Как и просил отец, она будет вежливой.

Она будет молчать и вести себя безразлично…

Она будет односложно отвечать на его вопросы…

Она не будет на него смотреть…

…Пречистая Дева дай мне сил!

Может быть, тогда он, наконец, поймёт, что ему здесь не рады. И она очень надеялась, что это чаепитие станет её последней встречей с Форстером.

— Синьорина Габриэль, — он церемонно поцеловал её руку, — рад вас видеть. Надеюсь, вам понравился вчерашний маскарад?

— Да. Очень. Было чудесно, — ответила Габриэль, сделав вид, что не заметила издёвки, прозвучавшей в его словах.

Она присела, стараясь смотреть на сад, всем своим видом показывая спокойствие и благоразумие, и пряча под столом руки, которые терзали батистовый платок. Впрочем, синьор Миранди занял всё внимание гостя, задавая ему один вопрос за другим, и тот вынужден был отвечать.

Габриэль сделала два глотка, а к пирожным даже не притронулась. Все её силы ушли на то, чтобы ничем не выдать тех страстей, что бушевали у неё внутри.

Она невольно слушала рассказы Форстера, разглядывая узор на чашках, и в другое время отметила бы, что рассказчик он прекрасный. В этот раз в его историях не было никаких кровавых подробностей, наоборот, в паре мест ей даже хотелось рассмеяться, но она подавила улыбку усилием воли. Не стоит давать ему повода думать, что он хоть немного ей интересен.

— Синьор Миранди, с моей стороны как-то невежливо, я ведь обещал Габриэль посмотреть её сад, а мы всё говорим о кинжалах и ружьях, — внезапно произнёс Форстер, — вы будете не против, если ваша дочь покажет мне предмет своей гордости, а затем мы продолжим нашу беседу?

Габриэль чуть чашку не выронила из рук.

…Вот же подлец!