— Это фарс! Король не может всерьез говорить об этом. Он не дьявол и не пошлет ягненка в логово львов!

— Монтгомери? В наших владениях? — выкрикнул Эйден. Он явно был поражен. — Это неслыханно! Раньше земля утонет в крови!

Эвелин переводила взгляд с одного на другого так быстро, что у нее заболела шея, но все равно многое упустила. Все говорили одновременно. Она улавливала лишь обрывки фраз, в основном проклятия, восклицания и предположения о том, почему король отдал столь невероятный приказ.

Эвелин никогда не видела Грэма Монтгомери, она вообще не встречала ни одного из Монтгомери. Невольно ей представлялся стареющий мужчина с брюшком, крупным носом и страшным лицом. Она никогда не прислушивалась к разговорам о клане Монтгомери, потому что это ее не интересовало. Эвелин просто знала, что они кровные враги ее клана и что отец скорее умрет, чем позволит одному из Монтгомери ступить на его землю. Знала, что отец и братья — воины, не имеющие себе равных в силе и ловкости. Конечно, с ее стороны было самонадеянно верить в это, но ничто в повседневной жизни не вынудило бы ее изменить мнение о своей родне. А потому Эвелин всегда чувствовала себя в безопасности от любого внешнего вторжения. Армстронги бдительно охраняли свои границы, и никто не мог ступить на их земли без разрешения.

Когда-то, давным-давно, такое вторжение все же случилось. Монтгомери совершили набег, и многие из Армстронгов были убиты, включая бабушку Эвелин. Ее дед, который был тогда лэрдом, очень горевал о жене и погиб, пытаясь отомстить за нее. Он убил лэрда Монтгомери, но и сам был сражен в этом бою другим воином враждебного клана.

Столько смертей, а Эвелин даже не знает, с чего все началось. За прошедшие годы ей только изредка доводилось слышать обрывки разговоров на эту тему. Надо было лучше слушать, пока у нее был слух, но Монтгомери всегда были для нее чудовищными порождениями тьмы, почти фантастическими созданиями, о которых барды слагают свои баллады. На ее памяти Монтгомери ни разу не нападали.

И вот теперь они заберут ее к себе. Лишат защиты родного клана и любимой семьи. Выдадут замуж. Ей предназначено стать женой человека, который всю жизнь был для нее только мифом.

Эвелин задрожала, но тут же взяла себя в руки. Нельзя огорчать мать еще больше, выказывая собственный страх.

Она повернулась и, не оглядываясь, вышла из зала. Даже не стала выяснять, не следует ли ей остаться. Она часто так делала — совершала внезапные поступки как будто по внезапной прихоти или по наитию. Когда-то это казалось странным, но теперь в семье привыкли к ее поведению и больше не удивлялись.

Сейчас ей было необходимо разобраться в себе, оценить столь внезапную перемену в своей жизни. Сумеет ли она жить с людьми из чужого клана? В собственном клане ее любили, пусть некоторые и сторонились ее из-за недуга. Были даже такие, кто, увидев Эвелин, начинал бормотать молитвы. Может, боялись, что глухота заразна и легко может перейти на других?

Эвелин хотелось из озорства коснуться таких людей и посмотреть, что с ними будет: отпрыгнут ли они, как от огня, или с воплями бросятся к пастору? Но позже она всегда ощущала раскаяние — ведь это были люди ее клана, они не виноваты, что она другая. Как они могли разобраться, если Эвелин не сделала ничего, чтобы изменить их мнение? К тому же большинство из них относились к ней с искренней добротой и были готовы на многое, лишь бы она была счастлива.

И она действительно жила здесь счастливо. Эвелин далеко не сразу разобралась с произошедшим — с несчастным случаем и последовавшей за ним болезнью, — не понимала, почему лишилась слуха, но ей с детства внушали, что нельзя сомневаться в Божьей воле.

В здешней жизни у нее было собственное место. Эвелин научилась понимать по губам большую часть того, что говорилось, и очень хотела набраться храбрости и произнести что-нибудь, но, не зная, как будет звучать ее голос и сможет ли она вообще издать хоть один звук после столь продолжительной немоты, продолжала хранить молчание и жить в мире безмолвия, заполненном лишь слабым эхом воспоминаний о звуках.

И вот теперь ей больше не будет места в своем клане, среди близких, которые ее так любят. Вместо этого ее отошлют в стан врага.

Дрожь пробежала по телу Эвелин. Как они к ней отнесутся? Будут ли жестоки? Возможно, ее станут ненавидеть только потому, что она Армстронг. Или презирать из-за болезни… Дразнить и называть сумасшедшей… А может, пойдут еще дальше и станут ее обижать, опасаясь, что в нее вселился злой дух?

Сцепив руки перед собой, Эвелин бросилась прочь из замка к своей любимой скале. Ну и пусть Броуди догадается, где она, — все равно это единственное место, куда она может пойти в поисках тишины и успокоения.

Глядя на бурлящий поток, Эвелин вдруг осознала, что у нее больше не будет этого убежища. Она не сможет приходить и уходить по собственному капризу, не сможет часами сидеть на скале, впитывая в себя окружающее спокойствие.

Нет, ей суждено выйти замуж за Монтгомери и превратиться в то, что ее с детства учили ненавидеть. К тому же отец всегда позволял Эвелин делать, что ей вздумается, а вот муж может оказаться не таким покладистым.

Глава 4

Уже неделю в замке царила непрерывная суета. На восьмой день после королевского приказа граф Данбар, представитель Александра II, явился в крепость, чтобы засвидетельствовать брак, которому предназначено восстановить мир между двумя воюющими кланами.

Тэвис приветствовал графа во дворе и, когда увели лошадь Данбара, прошел с ним в главный зал, где на высоком помосте в торце помещения был накрыт стол с напитками и угощением.

— Александр выражает сожаление, что не имеет возможности присутствовать на свадьбе, — произнес граф, отхлебнув из кубка, украшенного драгоценными камнями.

Огонек в глазах собеседника дал понять Тэвису, что у короля вообще не было намерения посетить свадьбу, к которой он принудил враждующих лэрдов. В отсутствие Александра Тэвису не к кому было обратиться с прошением об отмене его приказания.

Данбар пользовался значительной благосклонностью короля и фактически был самым близким ему человеком из высокородных персон в королевском окружении. Данбар и Александр были давними союзниками и друзьями, и тот факт, что король прислал на свадьбу самого могущественного из своих графов, продемонстрировал Тэвису, какое большое значение придает монарх этому событию.

— Он не понимает, что делает, — пробурчал Тэвис.

Данбар приподнял бровь, сделал большой глоток эля и, откинувшись в кресле, посмотрел на Тэвиса подчеркнуто лениво и дерзко, как будто желая смутить хозяина. Но Тэвис не стал бы владыкой одной из самых мощных крепостей Шотландии, если бы уклонялся от вызовов. Его ответный взгляд был тверд и решителен.

Граф вздохнул и со стуком поставил кубок.

— Если вас это утешит, Тэвис, то знайте: я заявил королю, что он рехнулся. Я отлично понимаю, что произошло с вашей дочерью, и сочувствую вам обоим. Она непригодна для брака, но, к несчастью, у вас только одна дочь, а Александр вбил себе в голову, что единственный путь примирить два его самых могущественных клана — поженить ваших отпрысков. Он полагает, что если ваша дочь выйдет замуж за лэрда Монтгомери, то вы больше никогда не поднимете против них меч.

— А какие гарантии, что они сами не выступят против моего клана? — повысил голос Тэвис. — Разумеется, я не обнажу меч против человека, который держит в своих руках жизнь моей дочери. Но что будет в моих руках, чтобы сдержать его самого?

Граф задумчиво потер подбородок.

— Хороший вопрос. Интересно, думал ли о нем Александр? Возможно, он полагает, что брак — достаточное основание для союза, пусть даже и не очень надежного. Ему нужен мир. Сейчас, когда мы подписали соглашение с Англией, настало время заняться внутренними проблемами с мятежными танами. Ему нужны союзники, а Монтгомери и Армстронги всегда были верны королю, даже несмотря на вражду между собой.

— Я подпишу договор с Монтгомери, — с мрачным видом произнес Тэвис. Он в жизни не говорил ничего более неприятного. Нелегко переступить через собственную гордость, но ради дочери он был готов на все, даже на унижение перед лицом врагов. — Они хотят этого брака не больше, чем мы. Вы уже сказали, что Эвелин никому не годится в жены. Именно по этой причине расстроилась помолвка с Йеном Макхью. Грэм Монтгомери… погубит ее. Я не смогу этого вынести.

Граф покачал головой.

— Я не собираюсь торговаться с вами, Тэвис. Сейчас поздно говорить о договорах и мире. Война между вашими кланами длится слишком долго. Александр непременно хочет принести горцам мир, а кровная вражда между вами создает угрозу стабильности, которая нужна королю. Я могу не соглашаться с его методами, тем не менее полностью поддерживаю его курс. Он прислал меня засвидетельствовать заключение брака и по возвращении отчитаться. Я обязан передать его приказ и благословение, а кроме того, у меня есть послание с королевской печатью и официальное провозглашение союза.

— Она обречена, — прошептал Тэвис.

— Я убежден, что Грэм Монтгомери благородный и справедливый человек, — осторожно проговорил граф. — Не думаю, что ради мести он будет жесток к вашей дочери.

Никогда в жизни Тэвис не чувствовал себя таким беспомощным. Подняв взгляд, он увидел в дальнем конце зала жену. Казалось, ее отчаяние заполняет все помещение словно живая субстанция, но все же никак не проявляется внешне. В честь визита королевского посланца Робина надела свое лучшее платье, и лишь острый взгляд Тэвиса мог различить знаки волнения под непроницаемой маской гостеприимной хозяйки.

Робина приблизилась. Мужчины поднялись с кресел.

— Миледи, — произнес граф и галантно поднес ее руку к губам. — Столько лет прошло с нашей последней встречи, но, клянусь, вы стали еще красивее!

Робина любезно улыбнулась, но улыбка не дошла до ее глаз.

— Вы слишком добры, милорд. Для нас большая честь видеть вас на свадьбе нашей дочери. Я искренне надеюсь, что церемония произведет на вас самое благоприятное впечатление. Если вам что-нибудь потребуется, прошу вас, сообщите мне, и все будет тотчас исполнено.