Майя Бэнкс - Юная жена

— Ты прекрасна.

Как много чувства вложил он в эти слова! Его восхищенный взгляд, напряженные мускулы рук заставили Эвелин задохнуться от счастья. Ей вдруг нестерпимо захотелось увидеть его так же, как он видит ее.

— Иди ко мне.

Эвелин сделала осторожный шаг, и руки Грэма обвили ее стан, притянули ближе. Он прижался губами к ложбинке меж грудей, а потом поцеловал там, где колотилось ее сердце.

Его руки скользнули вниз по ее гладкой спине, опустились до ягодиц, затем снова поднялись вверх. Грэм повернул голову, поймал взгляд Эвелин, запустил пальцы ей в волосы и привлек ее губы к своим губам.

На этот раз в его жадных поцелуях сквозило нетерпение. Тело Грэма напряглось. Эвелин ощущала исходящую от него тяжелую силу, способную в мгновение ока смять ее, как беззащитный цветок. Но Грэм сдержал нетерпение и остался мягким и нежным, как будто Эвелин была хрупкой вазой, которую он боялся разбить. Она чуть слышно застонала и обмякла в его руках, избавляясь от накопившегося напряжения.

Через мгновение Грэм оторвался от ее губ и стал осыпать поцелуями ее шею, а затем и грудь. Когда его губы обхватили сосок, у Эвелин подогнулись колени, и Грэму пришлось подхватить ее, чтобы она не упала.

Эвелин никогда не испытывала ничего подобного. Ее испугала острота ощущений. Казалось, тело пронзили молнии нестерпимого наслаждения.

Обе груди налились сладкой болью. В животе возникла томная тяжесть. Пульс вдруг застучал между ног. Эвелин не знала, как его унять, и почти испугалась. Тело ее беспокойно изогнулось. С каждой минутой росло возбуждение.

Грэм перенес внимание на другую грудь, провел языком вокруг соска и втянул его в рот. В это время его руки не знали покоя — гладили, обнимали, ласкали все более смело. Вот он прижал ладонь к ее животу, потом опустил ниже. Эвелин, потрясенная его дерзостью, но предвкушающая еще большие откровения, затаила дыхание, а его пальцы осторожно нырнули в густые кудряшки на лобке, потом погладили нежную, пульсирующую от страсти раковину. Она содрогнулась, но не от страха, а от сознания, что больше не властна над собой.

Грэм впился губами в ее сосок, его пальцы все более дерзко касались самой чувствительной плоти. Эвелин вскрикнула, поскольку желание стало невыносимым. Тело изогнулось и напряглось. Острое, сладкое чувство все нарастало. Наконец она перестала сознавать, что происходит.

Руки Эвелин метнулись к плечам Грэма. Она как будто искала опору на случай, если ноги совсем не будут ее держать.

И вот один его палец скользнул внутрь нежной раковины, осторожно исследуя открывшийся узкий ход, а большой палец тем временем ритмично ласкал самую чувствительную точку над влажным входом в потаенную щель.

Этого Эвелин не смогла выдержать и прикрыла глаза. Комната закружилась вокруг нее. Под веками замелькали мерцающие огоньки. Из губ вырвался низкий, гортанный стон. Эвелин невольно подумала, что он должен быть громким, ведь то, что она испытала, было таким сильным.

Очнувшись, Эвелин обнаружила, что сидит на коленях у Грэма и он целует ее лоб. Муж все еще был одет, и у Эвелин мелькнула мысль, что это несправедливо. Сама она полностью лишилась сил, руки и ноги мелко дрожали.

С трудом шевельнувшись, Эвелин наклонила голову так, чтобы видеть его губы.

— Что это было?

Грэм улыбнулся и поцеловал ее в кончик носа.

— Разрядка. Это называется «удовлетворение».

Эвелин показалось, что такое невыразительное слово никак не подходит к тому, что с ней произошло.

— Это больше похоже на рай, — слабым голосом возразила она.

Грэм широко улыбнулся.

Эвелин опустила взгляд и сморщила нос.

— А твоя одежда еще вся на тебе.

Его брови взлетели вверх.

— Ты возражаешь?

— Возражаю. Хочу сидеть на кровати и смотреть, как ты раздеваешься.

Глаза Грэма блеснули. Он быстро пересадил Эвелин на покрывало. Она удивленно наблюдала, как он навис над кроватью и с насмешливой учтивостью произнес:

— В таком случае, миледи, я непременно исполню ваше желание.

Едва сдерживая нетерпение, Грэм встал перед Эвелин, чтобы раздеться. Видит Бог, он не хотел ее пугать и собрал волю в кулак, не позволяя себе одним движением сорвать с себя одежду, раздвинуть ей ноги и нырнуть в жаркую глубину.

Он был готов взорваться от напряжения. Казалось, вся кровь собралась внизу живота. Грэм почти скрипел зубами от боли.

Быстро сняв тунику и штаны, он почувствовал на себе ее любопытный взгляд, который распалил желание еще больше. Эти невинные глаза так широко распахнулись, когда Эвелин впервые увидела своего мужа без одежды. Но когда ее взгляд упал на его вздыбившийся жезл, глаза стали еще шире. Она посмотрела ему в лицо, потом опустила взгляд, снова подняла его и снова опустила. Казалось, Эвелин безмолвно задает ему тысячу вопросов.

— Тебе нравится то, что ты видишь, жена? — спросил Грэм, когда ее взгляд снова вернулся к его лицу.

Эвелин облизнула губы. Это движение так его распалило, что Грэм застонал.

— Да, — наконец прошептала она. — У тебя красивое тело.

Красивое? Как-то нелепо, что, говоря о нем, Эвелин использует те же слова, что и он, когда описывал ее красоту. Разве можно его сравнить с этим ангелом? Он грубый, а она нежная. Там, где у нее мягко, у него — твердо. Где у нее гладко, у него — шершаво. Он весь в шрамах, а на ее нежном теле нет ни одного изъяна.

Грэм шагнул вперед и, нависнув над ней, одним движением уложил ее на спину. Лег между раздвинутыми ногами, потерся об Эвелин и губами накрыл ее губы.

Слегка двигая телом взад-вперед, он с наслаждением чувствовал, как его орудие касается нежной женской плоти. Грэм понимал, что Эвелин не готова его принять так скоро после разрядки. На это понадобится время, но Грэм с удовольствием ей поможет, наслаждаясь каждым мгновением такой подготовки.

Он опять сдвинулся вниз по телу, потом вернулся и впился губами в ее губы. Их языки переплелись в страстном, бесконечном поцелуе. Грэм губами ловил ее стоны, а Эвелин даже не сознавала, что издает их.

Грэм довольно давно не уступал низменным мужским инстинктам, но он и не ощущал в этом нужды. А нуждался он в том, чего никогда не получал, — в истинной близости, единении, настоящем чувстве к женщине, с которой совокупляется.

Грэм отлично понимал, что отличается от многих мужчин, даже от собственных братьев. Он не желал рассеивать по свету свое семя и даже юношей не спешил расстаться с невинностью. Его братья уже познали своих первых женщин, когда Грэм наконец сдался. Его первый опыт не принес большого удовлетворения, и он не скоро решился его повторить.

Но сейчас… Сейчас он был в раю. Грэм ни на мгновение не сомневался, что на свете нет и никогда не будет другой женщины, которая действует на него таким потрясающим образом и одним взглядом способна довести его желание до предела. Она могла делать с ним что угодно, и Грэм понимал, что это навсегда.

Он стал целовать ее шею, спустился к ключицам, лизнул впадинку между ними; прижавшись губами, послушал, как быстро стучит ее сердце. Поцелуями проложил дорожку к груди, припал к глубокой ложбинке между двумя нежными холмиками. Ему хотелось остановиться и попробовать на вкус твердые алые кончики, но у него была другая цель, и от нее захватывало дух.

Дорога вела его дальше, вниз. Он пробежался губами по мягкому животу, провел языком по пупку. Эвелин извивалась под ним, содрогаясь при каждом прикосновении, а он старался узнать вкус каждого дюйма ее кожи, до которого мог дотянуться.

Наконец его губы коснулись светлых завитков между ног Эвелин. Она приподняла голову. В широко раскрытых глазах плескалось изумление. По ее взгляду Грэм понял, что она догадывается о его намерении.

Он улыбнулся и осторожно провел языком по створкам бархатистой раковины, укрывающим сердцевину ее женского естества. Грэму еще не приходилось совершать такое с другими женщинами, у него не хватало дерзости, хотя он слышал, как другие мужчины рассуждали об этом. Говорили, что делают это ради удовольствия женщины и что все относятся к таким ласкам по-разному. Некоторым мужчинам это нравится, и они сами получают удовольствие, другие делают это лишь для того, чтобы получить от женщины то, что им нужно. Но все соглашались, что женщины от таких ласк приходят в восторг, а Грэм хотел доставить Эвелин как можно больше удовольствия.

Он коснулся языком бугорка над входом во влажное устье. Бедра Эвелин рванулись вверх. Из груди вырвался хриплый стон. Пальцы впились в меховое покрывало кровати. Грэм, все больше смелея, ритмично ласкал нежный бугорок языком. Он чувствовал, что пьянеет, как от слишком крепкого эля. В ушах у него звенело, в глазах стало темно, а он все продолжал ласкать шелковистую кожу ее лона.

— Грэм, — слабым голосом прошептала Эвелин, — у меня снова…

Ее ноги сотрясла дрожь. Тепло изогнулось дугой. Бедра вздымались навстречу его поцелуям. Грэм знал, что она готова и что наступил самый подходящий момент, но страшился того, что должно произойти дальше. Страшился из-за нее.

Пусть Эвелин подготовлена, пусть она сама ждет завершения, но то, что он сделает, неизбежно причинит ей боль.

Грэм отстранился и обвел пальцем нежный вход в ее лоно, проверяя, насколько велико отверстие. Даже его палец оно обхватило очень плотно. А что будет, когда он ворвется туда своим окаменевшим стержнем?

Удрученно вздохнув, он приподнялся и лег у нее между ног, быстро поцеловал и поднял голову, чтобы Эвелин видела его губы.

— Эвелин, сначала тебе будет больно, но я буду осторожен, клянусь, я постараюсь.

Ее прекрасные синие глаза смотрели на него с безграничным доверием. Она дотронулась до его лица. Грэм почувствовал, какие у нее маленькие и хрупкие руки.

— Я думаю, будет чудесно, — прошептала она.

Грэм не стал говорить, что он сомневается в этом, но был счастлив, что она не боится. Он поместил свое возбужденное естество напротив ее влажной раковины и очень осторожно сделал первый толчок.