Он рассказал ей все, когда они летели в Лос-Анджелес. Александр встретил Мишу (Майкл? — спросила Юджиния, он кивнул ей — это было одно и то же), когда он эмигрировал, в Риме. Но в другой ситуации. Тот стоял на базаре и продавал последнюю рубашку с себя. Они разговорились и познакомились. Оказалось, что Миша влюбился в итальянку, с которой встречался, — это была редкость, так как итальянки не обращали внимания на эмигрантов, естественно, потратил на нее все свои деньги, включая пособие от организации — на месяц вперед. К моменту их встречи он продал все свои вещи, камеру, увеличитель, меховую шапку, дубленку и даже простыни. С квартиры его выселили два дня назад, и — оставалась одна рубашка.

Александр взял его к себе, у него стояла вторая кровать, и уговорил две семьи соседей-эмигрантов, с которыми они делили общую квартиру, разрешить ему пожить, потому что тому просто некуда было идти.

Очень неохотно они согласились, хотя это был лишний человек на кухне, в ванной и туалете, которыми и так пользовались девять человек. И очередь с утра в ванную или туалет (совмещенные) была на сорок минут.

Они прожили этот месяц — двое — на одно пособие Александра, деля последнее. Александр готовил на двоих, чтобы не раздражать соседей появлением лишнего человека на кухне. Потом началась еще одна трагедия: итальянка нашла себе неаполитанца и уехала в Милан. Александр достал ему деньги, заложив кольцо, которое было сейчас на пальце Юджинии, на проезд. И Миша ездил объясняться в Милан.

К концу сумасшедшего месяца влюбленный получил визу в Америку и вроде с итальянкой успокоился. Он уже предвкушал американок.

Александр, получив пособие на следующий месяц двадцать пятого числа, купил ему костюм с жилетом, так как знал, что это нужно, чтобы найти работу в Америке и ходить на собеседования. Как его учили все. У Александра костюм был.

После Мишиного отлета он остался совсем без денег и месяц перебивался дешевыми спагетти и картошкой, едва не подыхая от голода и загибаясь от болей в животе. Продав серебряный портсигар, который переходил в семье из рода в род и принадлежал его деду, он выкупил кольцо. Александр всегда с ужасом вспоминал эти последние полтора месяца в Риме и с содроганием думал о них. Он не представлял, что можно дойти до такой степени нищеты, тем более на Западе, куда он рвался душой и телом. Но не жаловался. Сам выбрал — сам и расхлебывал.

Миша обещал написать из Америки, но никогда не писал. Ни что там, ни как там, в Америке. Он не слышал о нем ничего два года. До той встречи, свидетельницей которой была Юджиния.

Она обняла его и поцеловала:

— Ты — добрый.

Он не рассказал ей еще тысячи мелких и крупных деталей, весьма красочных, связанных с последними полутора месяцами в Риме.

— Нет, я не добрый. Я как все. Просто для меня друзья всегда были всем.

Но этому другу он, правда, отдал много, все, что имел. Когда сам не имел ничего.

Просто отдавать, когда есть, трудно — когда нет.

Поэтому то, что собирался делать сейчас, он не считал большим делом.


В Лос-Анджелесе они жили не в отеле, а в доме, который принадлежал мистеру Ниллу, в Беверли-Хиллс, и был приготовлен к их приезду.

Лос-Анджелес ему показывала Юджиния, и от этого он был еще приятней. Однако все напоминало типичный американский город (Чикаго, Бостон, Детройт, только разной протяженности), с центром и пригородом. Индустриализация все-таки делала Америку деревней. Но не ему судить, не ему критиковать. Потом был Сан-Франциско, который ему очень понравился, это был кусочек Европы, растворенный в Америке. К тому же с приложенными восточно-экзотическими культурами. И эта смесь напоминала ему о прежнем.

Они жили в высотном отеле, из окна которого был виден весь Сан-Франциско как на ладони: горбатые улицы, стрелою вытянутые мосты, стрельчатые небоскребы, беззвучно дребезжащие трамвайчики и громадные — без зыби, неволнующиеся пространства океана. Так вдохновленно он себя не чувствовал еще нигде. Он любил воду, смотреть на нее, и океан мог вдохновить на все, что угодно. Величие воды, которое не осознают люди, а воспринимают как должное. Воплощенное в море, реке или океане.

Юджиния, казалось, наелась крабов в Сан-Франциско во всех видах и вариантах на полжизни вперед. Но это только казалось. Она целовала его солеными губами сразу после крабов и говорила, что он, естественно, лучше. И вкуснее.

Они еще посетили две известные семьи, друзей ее отца, и два до неприличия богатых обеда, данных в их честь. Он первый раз, забывшись, увидел, что такое Юджиния, если ее не останавливать, когда она ест десерт, торты и сладкое.

И через несколько дней они перелетели в город игры, карт, денег и металла. Он давно ждал этого момента, еще с прочтения «Игрока» Достоевского, и был уверен в себе. В Лас-Вегасе он выиграл пятьдесят тысяч долларов за один вечер. Это было невероятно, после того как игорные дома перестали принадлежать мафии (которая давала выигрывать) и их взяло под надзор государство, которое не давало выигрывать. И, испугавшись, тут же проиграл их все. Памятуя поговорку: кому везет в игре, не везет в любви. А он хотел, чтобы ему везло в любви, тем более в любви с Юджинией.

В эту ночь они очень долго целовали друг друга.

В одно из утр он встал и увидел под ее глазами круги. И понял, что достаточно. Она не проронила ниединого слова, ни одной жалобы, но он догадался, что она устала от перелетов и переездов. С этими каньонами, пустынями, музеями и достопримечательностями. Какое слоновое слово.

Она, открыв глаза, смотрела на него.

— Юджиния, сегодня мы улетаем отдыхать.

— Правда?! — Она обхватила его шею. Потом подумала: — А разве до этого мы не отдыхали?

— До этого было ознакомление с исторической страной Америкой и ее побережьями. Теперь ты переутомилась и время отдыхать.

Места для них были забронированы, и он спустился последний раз к игорному столу. Ему не хотелось улетать побежденным, это дурная примета, а он еще собирался вернуться к столам Лас-Вегаса, один на один. Для него это было не «деньги», а стремление осознать психологию рассудка, понять философию фатализма. Когда рулетка становится жизнью, дарит ее или забирает.

Все нужно было испытать на собственной коже. Прежде чем писать.

За несколько минут, сделав три большие ставки, он выиграл около $ 5000 и под удивленные взгляды крупье с достоинством покинул игорный зал.

Вместо ленча была любовь, так как оставалось два часа до самолета. А Юджиния уверяла, что она не досказала ему что-то важное ночью…

Лимузин отвез их к самолету. Ему понравилось, что их везде встречали лимузины. Воспоминания о поимке такси там вызывали у него непроходящий ужас и озноб.

Они улетали на Гавайи. Александр еще ни разу в жизни не был на островах и не совсем представлял себе, как это — быть отъединенным от земли, на клочке ее. В самолете, летящем вдогонку заходящему солнцу, он думал о пройденных и покоренных городах, Юджиния спала.

Они прилетели в погасший закат Гонолулу. Их уже ждали, около самого трапа самолета стояла длинная машина, — мистер Нилл внимательно следил за их передвижениями. Александр Минчин

Юджиния и Александр прожили в самом дорогом отеле два дня. Нужно было видеть, с какой жадностью вдыхала океанский влажный воздух Юджиния, стоя на балконе. Ей нравилось. Александр стоял сзади и разглядывал ее спину. Юджиния менялась с каждым днем, все больше и больше становясь еще очаровательнее и красивее. (Она влекла даже своим дыханием, когда делала вдох и выдох, слегка приоткрыв губы.) Он подумал, что, когда этот процесс кончится, она его бросит. И улыбнулся этой мысли. И вспомнил слова из песни: «Не сдавайся, моряк».

Он не сдастся. Неожиданно она повернулась.

— Неужели даже в такой вечер, первый день отдыха, как ты сказал, я не получу одного коктейля?

Это было так неожиданно, что он расплылся в абсолютной улыбке. Она приняла это за согласие и уже целовала его. Он согласился, он не мог сопротивляться ей, даже видя буравящие его глаза — строгие глаза мистера Нилла.

У Гамлета была тень отца, у меня тень мистера Нилла, с улыбкой подумал он. Даже не представляя, как близок был к истине. Их крошечная, но нежная битва окончилась на пина-коладе.

— Это вовсе и не коктейль, — доказывала Юджиния.

Но он сопротивлялся, объясняя состав и что даже он пьянеет от него. И показал как.

— Это дают детям. А я взрослая, я — замужняя, — гордо сказала она.

— В этом вся прелесть, что ты замужняя, но не взрослая, что ты замужний ребенок. И дай бог, чтобы ты еще долго такой оставалась.

Он попросил ее надеть темные очки, иначе в баре их могут не обслужить. Она все-таки ужасно юно выглядела.

Когда они спустились в бар, она опять прибегла к дамской тактике, воспользовавшись всеми чарами, нежностями, ласками и взглядами. Но он не сдался. Он помнил про моряка. И поражался, как этот «ко-раблик», поддавшись воздействиям стихии, не сошвырнет его с себя.

Александр заказал ей пина-коладу, себе — то, что обычно. И «кораблик» радостно погрузил свои губы в пенящуюся влагу, благодарно смотря на моряка.

На следующий день они пошли осматривать город. Гонолулу была столица, в которой обитало всего триста двадцать пять тысяч человек. Если б все столицы мира были так пустынны! Он купил ей несколько украшений, и на ее тонкой шее и высокой груди они смотрелись прекрасно.

И после короткой ночи и завтрака утром, который был подан в номер, они улетели на Вайкики. «На» — потому что все было создано из вулканических извержений пород. И «в» — лучше было не делать. Так как это были кратеры вулканов и ущелистые долины.

На Вайкики они пробыли три недели, которые потом будут вспоминать как лучшее время их жизни. Субтропический климат сделал нежную кожу Юджинии бархатной. Она загорела за два дня и вся золотилась, будто отделанная червонным золотом. И еще больше возбуждала его, так как он всегда был белый и смуглость будила в нем желание. Она не возражала. И были дни, когда они не выходили из номера вообще.