— Что? — спросила Юджиния.

— Ты — милая, — ответил он.

Теперь он вел себя свободней. Рассматривал детали. Ему нравились руки Клуиз, они напоминали ему руки матери. Тонкие и изящные.

Хотя у мамы никогда не было таких колец. Он подумал, что нужно будет купить кольца Юджинии и что он плохой муж. Хотя зачем, они юной девочке? Ведь деньги были даны ему для Юджинии…

Она наклонилась к нему и прошептала:

— Я очень сожалею, что обратилась в машине к папе, а не к тебе. Этого больше никогда не повторится.

— Что ты, милая, даже не думай об этом. Мне все равно.

— Честное слово, больше никогда.

Он поцеловал ее руку и удивился, как эмоционально и серьезно воспринимает все она. Он сначала никак не мог избавиться от мысли, что все не серьезно для нее.

— За молодую пару! — сказал мистер Нилл.

— За это я должна выпить, — произнесла уверенно Юджиния. — Да, Александр?

Он посмотрел на мистера Нилла, тот кивнул одобрительно. Но едва заметно.

— Да, Юджиния.

Ему нравилась эта игра. Все же она была не его сокровище, а — отца. Ему только доверили охранять ее. И беречь.

Их потчевали каким-то необыкновенным тортом, и Юджиния была на вершине удовольствия.

А он думал о том, что ему завтра рано утром надо писать.

На следующий день, въезжая в ворота, он увидел телохранителя. Он не видел его все это время, видимо, мистер Нилл того куда-то посылал.

Александр остановил машину и вышел из нее. Телохранитель почтительно приблизился к нему и сказал:

— Сэр, извините меня.

Александр замахнулся, чтобы ударить его, но подумал: «Бить человека, который не может тебе ответить, — нельзя». (Но его били…)

Он опустил руку, сел в машину, а телохранитель говорил:

— Это была моя работа, мне приказывали, я очень сожалею, простите меня, сэр…

Александр поехал к дому.

При воспоминании о том, как его били, что-то завелось снова внутри и успокоилось. Первый раз в жизни он остался неотомщенным. Он не воздал за зло злом. Хотя считал, что так должно быть. Иначе люди не отучатся делать зло.

Юджиния встретила его объятиями, и он подарил ей купленное кольцо. Тонкий обод с большим брильянтом. Она сама была брильянт, и они все — не стоили ее.

Вечером мистер Нилл пригласил его в свой кабинет.

— Если он мешает вам, я могу его уволить.

— Кого? — не понял Александр.

— Я видел все из окна.

— Нет, — ответил Александр.

Его теория — за зло злом — трещала по швам.

— Но я вас пригласил не для этого. Прошло уже около тридцати дней, как вы женаты. А у Юджинии не было еще медового месяца. И я подумал, что он у нее должен быть.

— Согласен, сэр. Я просто думал об этом, не начиная разговора, считая, что вы хотите, чтобы ваша дочь была рядом.

— Да. Но это правило. А правила должны выполняться. Моя дочь не хуже других девушек.

Александр улыбнулся:

— Конечно, нет, сэр… Она даже лучше всех других.

Мистер Нилл, оценив, задумчиво улыбнулся.

— Так спросите ее, куда она хочет поехать, и скажите мне, я все подготовлю.

— Спасибо. Вы очень добры.

— Не для вас. Не для вас. Хотя, возможно, вы и заслужили. Но я не меняю своих решений… если только для Юджинии.

— Пожалуйста, не надо. Так — намного интересней. Вы занимательный персонаж.

— Что?!

— Простите, я не должен был так говорить. Персонажи — это действующие лица в произведениях.

— Спокойной ночи.

— Ночи спокойной.

— Что это? Так нельзя сказать по-английски.

— В русском можно менять порядок слов. Они распрощались.

Юджиния уже ждала его раздетой в кровати. Он опустился на край.

— Юджиния, куда ты хочешь поехать в свой медовый месяц и первое путешествие со мной?

— Я хочу туда, куда хочешь ты.

— Твой выбор.

— Нет, сначала выберешь ты, это и будет мой выбор.

Он согласился.

— Я всегда мечтал увидеть Америку.

— Значит, и я хочу, мы поедем вокруг Америки.

— Но должна же у тебя быть хотя бы одна мечта, одно место, которое ты хочешь увидеть?

Она всегда хотела побывать на Гавайях, где ни разу не была. Он сказал, что там они останутся на месяц. Сколько радости было в ее глазах!

На следующий день он встретился с мистером Ниллом.

— Что она сказала?

— Сначала она хочет проехать по Америке.

— Что, она не видела Америки?! — удивился мистер Нилл. — Три раза от побережья до побережья.

— Она видела Америку. Она хочет показать ее мне.

— А что она хочет увидеть сама?

— Гавайские острова. Он подумал, что дети почему-то всегда любят острова.

— Это хорошо, она там никогда не была. Ей понравится. Но как надолго? — Мистер Нилл задумался. — Прекрасно. Но тридцатого августа я жду вас обратно. Тридцать первого у Клуиз день рождения.

— Мы приедем обязательно. Они вылетели через три дня.

Он был в Нью-Йорке всего лишь один раз и хотел вырваться снова: осмотреть все музеи, галереи, бродвейские театры, балеты со знаменитыми русскими звездами, одного из которых он знал.

Они остановились в отеле около Центрального парка. Он был влюблен в Манхэттен, это была странная любовь, он был без ума от этих громадных небоскребов и перезагруженных улочек, от вечно затененных улиц и солнечных авеню. От разнопестрых ньюйоркцев, постоянно несущихся куда-то. Куда? Ведь все равно все ограничено водой… Он называл Нью-Йорк прекрасным и порочным ребенком. Он не представлял, как можно не любить Нью-Йорк, даже со всеми его минусами, и ненавидеть Манхэттен. Но знал, что многие не любили и многие ненавидели. Глупые люди, где еще увидишь такую какофонию и ренессанс культур, традиций, где еще найдешь столько ресторанов, окон, огней, богатых и нищих, где еще встретишь столько проституток и русских агентов КГБ. Это была тоже достопримечательность Нью-Йорка. И где еще в мире есть Бродвей!

Они начали с Гринвич-Вилледж. Возвращаясь домой в четыре часа утра, они успевали многое увидеть, исходить, посмотреть. Но все равно ему не удавалось увидеть Нью-Йорка Сэлинджера. Он все забывал, что это у них, там, он был переведен в самом начале семидесятых, а роман был написан в середине сороковых. И все изменилось. И от того Нью-Йорка не осталось ничего. Остался другой Нью-Йорк. Все поменяло свой лик.

А жаль, ему еще там хотелось и всегда мечталось — успеть захватить кусочек жизни, описанной в прекрасной книге. Интересно, встретит ли он когда-ни-будь автора? Возможно, он воздавал ему чрезмерно, но он ставил его на четвертое место в американской литературе этого века, после Фолкнера, Фицджеральда и Вулфа. Конрада он не считал американским писателем, хотя тот принадлежал к американской литературе. К Хемингуэю относился спокойно. Стейнбек? — это особый разговор. Были также хорошие писатели: Бел-лоу, О'Хара, Пени Уоррен, Чивер, Капоте, Воннегут и Шоу. Но всех его писателей объединяло редкое качество для американской литературы — стиль.

А возможно, он не все читал и было что-то еще. Он читал только переведенное.

Они окунались в Нью-Йорк снова и снова, погружаясь и выныривая, и снова уходя в глубь Нью-Йорка. Но, казалось, нигде не донырнут до сути города.

Ночами они не спали, а занимались любовью.

При всей ее любви и чувствах, скоро Юджиния выдохлась. Она никогда в жизни столько не ходила.

— Это только начало, — успокаивал он ее, и она улыбалась.

— Я смогу, только мне нужно привыкнуть. Мне нравится.

В воскресенье они сделали перерыв. Он отправил домой картину, которую купил в одной из галерей Со-хо, девочка была чем-то похожа на Юджинию, но главное — композиция была великолепна. Художник, оказавшийся в галерее, предлагал написать Юджинию. Но Александр отказался, он был суеверным. Тогда он тоже нашел художника нарисовать портрет той. Что потом случилось, он не хотел вспоминать.

Они проснулись поздно, и Юджиния, уткнувшись ему в щеку, задремала опять. Он гладил ее волосы, разбросанные на его плече, и думал. Он думал о ней. У него не было в Америке никого — ни друзей, ни знакомых, ни родственников. Кроме одной семьи, которая жила в Нью-Джерси и с которой он познакомился давно, когда был шофером, до мистера Нилла. И эта дружба осталась навсегда.

Он набрал телефон и услышал голос Дастина. Они не знали, что он женился, и ничего из того, чтос ним произошло, они не общались около года. А на свадьбу, он знал, они не смогут приехать из-за детей.

Ему очень обрадовались, и Дастин не стал ничего расспрашивать. Они сразу пригласили его к себе. Он сказал, что, если приедет не один, это ничего? В ответ, он почувствовал, улыбнулись и сказали: конечно. Они были рады, что у него есть кто-то, так как в прошлый раз застали его очень одиноким.

Он попросил одеться Юджинию скромно, но красивее всех.

Она не представляла, как это, но обещала постараться. Он облачился в крахмальную темно-синюю рубашку и легкий светло-серый костюм. Сидящий на нем как влитой. Потом пошел в магазин и в течение часа искал, нашел и купил самые большие две коробки шоколадных конфет для детей. Таких больших даже он никогда не видел. Их было неудобно нести, и Александр взял такси.

Юджиния была уже готова, и он оценил ее скромное одеяние: платье от Диора и туфли от Хол-стона-но, если не приглядываться, было незаметно. Все было легкое и изящное. Клуиз оказалась слишком хорошим учителем.

Она поцеловала его и взялась за коробку.

— Юджиния, — сказал он.

— Разве это не мне? — Она выразила очаровательное удивление на лице.

— Неужели ты бы это все могла съесть?

— Легко, и даже две. Он расплылся в улыбке.

— Скорее Нью-Йорк станет Москвой со всеми вытекающими последствиями, чем я куплю тебе по доброй воле конфеты. Мне слишком нравятся твои зубы, живот и кожа, чтобы я добровольно согласился их портить. Ты простишь меня?