– Вообще-то, – заговорил Кэм, обращаясь к рулевому колесу, – я как раз собирался позвонить тебе и все отменить.

– Вот как?

Пронзительный звон бесцеремонно вторгся в их разговор, и Гвен оглянулась, пытаясь обнаружить источник ужасного звука.

– Да, – хмуро кивнул Кэм. – Это сигнализация. Пристегни ремень.

– Но мы же еще не поехали.

– В нас могут врезаться сзади, и тогда ты вылетишь через лобовое стекло.

Гвен набросила ремень.

– Вообще-то, – сказал Кэм нарочито небрежным тоном, – денек был тот еще, и я выжат как лимон.

– Мы договорились на определенное время. Чтобы отменить встречу, нужно звонить заранее. А если звонят перед самой встречей, то для того, чтобы ее сократить, а не отменить.

– Пусть так. Давай сократим.

Гвен сделала вид, что смотрит на часы.

– Одна минута. Какая короткая встреча!

– У меня просто нет сил. Перенесем на следующий раз.

– Отлично, – сдержанно сказала Гвен.

Кэм едва заметно понурился.

– Я подвезу тебя до машины.

– Спасибо.

Ехали молча. Кэм вел машину осторожно, не сводя глаз с дороги. Гвен взглянула на него один только раз – застывшие желваки на скулах, тень щетины на щеках и подбородке, темные круги под глазами. Он действительно выглядел уставшим и ничем не был ей обязан. В какой-то момент она едва удержалась, чтобы не протянуть руку и не смахнуть с плеча упавший волосок. Все в нем было знакомое и узнаваемое, как будто она годами носила его образ в каком-то уголке себя, сама об этом позабыв.

Гвен отвернулась к окну. Люди разъезжались по домам, и очередь к автобусу на остановке не поместилась на тротуаре и вытянулась на проезжую часть улицы.

– Не помню, чтобы здесь раньше было столько народу.

– У нас просто график был другой.

А ведь правда, подумала Гвен. Пока она без особого рвения корпела над учебниками, Кэм занимался какими-то своими, загадочными делами. Она встречалась с подругами, обходила пабы в ожидании открытия ночных клубов и однажды забрела в пивной сад в «Свинье и скрипке» – посмотреть, не найдется ли свободного местечка, – и он был там. Сидел на скамейке, читал «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» в обложке. Если бы он походил на студента университета, она сочла бы его жалким позером. Но на студента он не смахивал. Стертые черные ботинки и узкие джинсы выглядели по-настоящему ношеными, а не искусственно состаренными модным дизайнером. Наряд дополняла линялая черная футболка. Темные волосы падали на лицо. Поглощенный чтением, он не оторвался от книги, даже когда сидевший рядом приятель что-то сказал ему. Лишь когда тот же приятель ткнул его локтем в бок, он поднял наконец голову. И лишь тогда Гвен сообразила, что стоит как вкопанная и таращится на незнакомца, будто очумелая от любви школьница. Впрочем, так оно и было.

Гвен всегда была благодарна судьбе, что все получилось именно так. Ни мучительного ожидания, ни бессонных ночей, ни сомнений. Вот только что она пялилась на Кэма с полным пониманием, что ее мир качнулся вперед, направив в сторону парня на скамейке, а в следующий оказалась так близко, что уже трогала его, а он трогал ее, обнимал и целовал, позабыв про оставшуюся на скамейке книжку. По крайней мере, так ей все это запомнилось.

– Да, правда, – с трудом выговорила она. – Не помню, чтобы мы часто ходили за покупками.

– Нет, – коротко согласился он. Может, тоже ушел в воспоминания, подумала Гвен. Хотя вряд ли.

– Мне надо выпить, – сказал Кэм.

– Я бы с удовольствием.

– У меня есть покрепче.

Это уже лучше.

– До тебя далеко?

– Ты же знаешь: Уитком-стрит.

Гвен в ужасе посмотрела на него.

– Ты живешь с матерью?

– Нет! У меня квартира. Отдельная. С отдельным входом. – Он сделал паузу, взял себя в руки. – Верхний этаж.

– О!

– Эти дома слишком большие.

– О’кей.

– И мне нужно было жить где-то, пока проходил практику.

– Верно.

– А потом я получил работу в фирме и подумал, что будет проще остаться.

– Нет, правда, это не мое дело. – Гвен помолчала. – Как твоя мать?

Кэм криво улыбнулся.

– По-прежнему.

– Супер. – Она взглянула на часы. – Знаешь, только сейчас вспомнила, что мне завтра рано вставать. Думаю, поеду-ка я домой.

– Трусиха, – улыбнулся Кэм.

Гвен сделала строгое лицо.

– Я – женщина очень занятая.

– Ты устроила эту встречу.

– А ты нарушил договоренность. Так что мы квиты.

И снова пауза.

– Так что, выпить не зайдешь? У меня там «Саузерн комфорт».

– У меня тоже. И к моему не прилагается порция отменного ужаса. Извини.

– Да нет, ничего, – сказал Кэм. – Я и позабыл, как сильно она тебе не нравилась.

Гвен шумно вздохнула.

– Вот именно. Останови.

– Что? Нет. Мы уже почти на месте. – Он был прав – перед ними уже появился въезд на автомобильную стоянку. Кэм показал поворот и сбросил скорость.

– Останови. Нам нужно поговорить.

– Мы уже разговариваем, – бросил Кэм, но все же завернул на ближайшее свободное место.

Когда, поставив машину на ручной тормоз, он повернулся к Гвен с выражением терпеливой растерянности, она уже закипала от злости. Но слова, которые она произнесла, прозвучали четко, ясно и спокойно.

– Дело не в том, нравится или не нравится мне твоя мать. Она терпеть меня не может.

Кэм улыбнулся и едва заметно покачал головой.

– Перестань. Она, конечно, не отличается душевной теплотой, но то, что ты говоришь, это перебор.

Гвен прикусила язык, сдерживая рвущиеся наружу слова. Она сказала мне в глаза, что я тебя недостойна. Во рту появился вкус крови.

Кэм заерзал, сунул руку в карман, но так ничего и не вынул.

– Ты же бросил курить, – сказала Гвен.

– Как только понял, что на самом деле не бессмертен, – отозвался Кэм, и уголки его губ дрогнули в язвительной улыбке.

Ну почему, почему он так хорош?

– Да, такое пережить трудно, – выдавила после паузы Гвен.

Они снова замолчали. Потом Кэм сказал:

– Вообще-то, странно видеть тебя здесь.

Странно. Приятно.

– Наверно, понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть.

Гвен почувствовала, что снова закипает. Вроде бы Кэм и сказал все правильно, но что-то ее задело.

– Я не просила приезжать сюда. И устраивать с тобой разборки не собиралась.

Кэм вскинул брови.

– Я и не сказал ничего такого.

Снова этот тон. Слова уже выстраивались в предложения, но она знала, что не произнесет их. Теперь он тоже был для нее чужаком. Молчание затягивалось. Гвен поймала себя на том, что физически не может смотреть на него. И говорить не может. А еще она поняла, что если останется в машине еще на секунду, то просто расплачется.

На другом конце города, в средней школе Миллбэнк, пришло время перерыва на ланч, во время которого Кэти подверглась допросу третьей степени.

– Она превращает людей в лягушек?

– Помолчи.

– Я слышала, она танцует голая в полнолуние.

– Серьезно. Помолчи.

Кэти вытянула длинные бледные ноги и чуточку подтянула вверх темно-синюю школьную юбку. Она сидела, прислонившись спиной к стене, а Имоджен лежала лицом вниз, уткнувшись в скрещенные руки.

– Уже потемнели? – спросила Имоджен.

Кэти посмотрела на икры подруги, покрывшиеся под прохладным ветерком гусиной кожей.

– Вообще-то нет. – Она сама не знала, почему им вздумалось загорать в ноябре. Имоджен сказала, что все знаменитости хвастают загаром зимой.

– Интересно, почему их так трудно повернуть икрами вверх. – Имоджен подняла голову и посмотрела, прищурившись, на Кэти. – Тебе бы тоже не помешало начать с них.

– У меня и спереди ничего не получилось. Наверно, такая кожа, которая не загорает. – Кэти посмотрела на гладкие золотистые запястья подруги, потом закрыла глаза и откинула голову.

– Нам нужно детское масло. Такое, каким Лейла пользуется, – сказала Имоджен. – Оно ускоряет процесс. – Лейла была старшей сестрой Имоджен, и в свои шестнадцать она служила главным источником познаний Кэти и Имоджен в таких областях, как красота, мальчики и секс.

– Намазать, как курицу жиром, – сказала Кэти.

– Фу! Ты такая грубая. – Имоджен села, скрестив ноги, и начала перевязывать черный с блестками шарф у себя на шее. – В тебе же есть итальянская кровь? Ты и загорать должна без проблем, на раз, два, три.

– Я в папу пошла. – Папа Кэти был широкоплечим блондином с чуть рыжеватыми волосами и глуповатой улыбкой. Она надеялась, что блондинистость – это единственное, что их объединяет. – И вообще не надо бы нам этим заниматься. От солнца рак бывает.

– Только не в ноябре. И потом мы слишком молодые, чтобы получить рак, – уверенно, с полным осознанием своей правоты заявила Имоджен.

Именно это и нравилось Кэти в подруге. Ее всегдашняя уверенность и определенность.

– Если за неделю не потемнеют, сделаю искусственный загар. А иначе ноги будут как молочные бутылки.

– Этого я допустить не могу, – машинально заметила Кэти и ощутила, как у нее зачесалось за левым ухом. Она потрясла головой. По правде говоря, пользоваться искусственным загаром ей не хотелось. В ее представлении искусственный загар ассоциировался с легкомысленными девицами и дешевыми тряпками. Возможно, она унаследовала это от матери, которая отличалась уверенностью иного рода.

– Попроси свою тетку, чтобы она помогла… магией.

А вот это свойство Имоджен – ее неспособность помолчать о том, что лучше не трогать, – Кэти не нравилось. Она уставилась на голое колено подруги.

– Может, это гусиная кожа, но вот та родинка смотрится забавно.

– Помолчи, – огрызнулась Имоджен, но все же села и потянула юбку чуточку вниз. – Ну так что? Какая она из себя? Мама говорит, в школе она была совершенно невменяемая.

– Внимание, мальчики, – сказала Кэти. Она всего лишь пыталась отвлечь Имоджен, но, присмотревшись, обнаружила среди идущих через двор мальчишек лакомые формы Люка Тейлора. В животе появилось знакомое ощущение пустоты.