Сара Пэйнтер - Язык чар

– Да. – Гвен улыбнулась. – Вроде бы нравится. Если смогу удержать все это безумие, не дам тебе и всему остальному городу добраться до записей Айрис и сумею убедить всех, что я не такая, как Айрис, что я совершенно нормальная, то тогда мне, может быть, понравится здесь по-настоящему.

Кэти улыбнулась.

– Спасибо.

– Не за что. И вот что еще. Знаю, ты не дурочка и не маленькая девочка. Я стараюсь стоять на одной стороне с твоей матерью. Она страшна, когда кого-то защищает. Настоящая львица.

Кэти пожала плечами и снова как будто замкнулась. А Гвен посочувствовала Руби.

– До свидания, тетя Гвен. – Кэти выбралась из фургона, впустив в салон пару кружащихся снежинок, но не ушла сразу. – Вот только не знаю, почему ты хочешь быть нормальной. Что в этом такого замечательного? У тебя есть сила, есть цель в жизни. Знаешь, как редко такое бывает?

Кэти захлопнула дверь и побежала к передней двери. Гвен проводила ее взглядом и выдохнула.

– Вот же черт, – тихонько пробормотала она.

Дома Гвен повесила пальто и шапку на крючок в прихожей, включила чайник – как будто чашка чая могла помочь ей справиться с ощущением покалывания под кожей – и с неохотой принялась наводить порядок на рабочем месте. Что-то не давало покоя, какая-то ускользающая мысль. Так бывает, когда слово вертится на кончике языке, но не дается или когда возникает зуд, который, как тебе кажется, пройдет, стоит лишь почесаться.

Наполнив горячей водой раковину, она стала мыть посуду, время от времени поглядывая в темноту сада. В какой-то момент ее внимание привлекло быстрое движение у самой земли возле живой изгороди. Лиса?

Сработало. Затаившаяся мысль выскочила на первый план, уже полностью оформленная и принявшая облик кролика. Гвен вытерла руки о джинсы и вышла в прихожую. Тогда, найдя мертвого зверька, она так смутилась из-за того, что выставила себя не в лучшем виде перед Кэмом, и так спешила поскорее похоронить кролика, что, подобрав пуговицу, машинально положила ее в карман. По какой-то непонятной причине она решила, что пуговица лежит в саду давным-давно, но сомнение осталось, и оно тихонько скреблось в подсознании. Что, если ее потерял человек, убивший кролика?

Пуговица была самая обыкновенная, из голубой пластмассы. Около полсантиметра в поперечине, с двумя дырочками. С виду новенькая. Гвен положила ее на правую ладонь и закрыла глаза. На этот раз все прошло легко и гладко, и она даже ощутила гордость за себя, когда возникшие в сознании образы аккуратно соединились в единую картину. Приятно, когда ты в чем-то хорош. И Кэти была права: кто еще мог бы это сделать?

Бледно-голубая рубашка, убранная в бежевые чиносы, плетеный кожаный ремень. Черное шерстяное пальто, застегнутое на одну пуговицу. Руки скрыты пластиковым пакетом с мертвым кроликом. Образы промелькнули быстро, как в книжке с бегущими картинками, но последний Гвен задержала и изучила более внимательно. Лицо в профиль. Блондинистые волосы, мягкая линия подбородка, холодный голубой глаз. Журналист, которого она встретила в доме Лили. Райан.

Сомнения, если они были раньше, рассеялись. Гвен отнесла наверх коробку с блокнотами, поставила ее на подушки и взялась за дело всерьез. Растянувшийся на коленях Кот заурчал, как цирковая пила.

16 июня 2009. У Номера 12 проблемы в спальне. Дала 3-й настой. Если и это не поможет пройти дистанцию, то не поможет уже ничто.

NB. Пристройку нужно оштукатурить заново.

Она перевернула страницу, отыскивая ссылки на Лили. Почему соседка терроризировала Айрис, а потом перенесла свою враждебность и на Гвен?

Несколько месяцев Лили ходила вокруг да около, но сегодня решилась высказаться напрямик. Хочет быть моей ученицей. Именно так она и сказала. Какая глупая особа. Я же отказала ей сто раз, выразив это в самой разной форме, но она все же вынудила меня дать ответ коротко и однозначно: нет. Я также застала ее в тот момент, когда она просматривала одну из моих записных книжек. Придется перенести их в пристройку и хранить под замком. Нужно быть осторожнее. Я прибила над дверью веточки, но знаю, что этого недостаточно. Если бы могла, попросила бы Глорию почитать мне по картам. У меня очень нехорошее чувство в отношении этой женщины.

Гвен стало не по себе. Одно дело подозревать, что тебя кто-то преследует, и совсем другое – получить этому подтверждение.

Эта гадкая особа снова побывала здесь сегодня. По правде говоря, я начинаю бояться ее. В глазах у нее какая-то отчаянность. Пока еще она боится меня больше, чем я ее, но чувствую – баланс начинает смещаться. Весы склоняются не в мою пользу. Должна признаться: чтобы удержать ее, я прибегла ко лжи. Сказала, что располагаю доказательствами ее виновности в смерти ее отца и что, если со мной случится что-то противоестественное, эти доказательства увидят свет. До последнего момента у меня были только подозрения. Она шипела и брызгала слюной, как загнанная в угол кошка. Понимаю, это не может считаться уликой, но мне легче уже от того, что я это записываю. Она убила собственного отца, чтобы завладеть домом.

Мне нужно быть еще осторожнее.

Гвен схватила телефон и набрала номер Глории, а когда мать ответила, сразу, пока не вышла из себя, перешла в наступление.

– Почему ты бросила Айрис? Она была уже в годах, жила одна, и, кроме нас, у нее никого больше не было.

– Ты сама не понимаешь, что говоришь.

– Я знаю, что она приняла тебя, когда умерла Анни, хотя и не обязана была это делать.

– У Айрис было сильное чувство долга, – признала Глория ледяным тоном.

– Так что в этом такого ужасного? Чем она заслужила, что ее сделали изгоем? – Гвен представила, каково было Айрис – одинокой, растерянной, запуганной, знающей, что убийца на пороге.

– Я ее не прогоняла, – сказала Глория. – Она сама не хотела иметь ко мне никакого отношения. Ни ко мне, ни к кому-либо еще из нас.

– Не верю тебе. Если ей было наплевать на меня, почему она оставила мне свой дом?

– А ты думаешь, это благословение? Тебе надо держаться от него подальше.

– Я из него как раз и звоню. Больше мне жить негде. – Гвен закрыла глаза в ожидании карающего удара с небес. Через секунду-другую она поняла, что все еще жива, зато в трубке воцарилось зловещее молчание.

– Глория? – Гвен сжала телефон. – Мам?

– Когда я вернулась в Пендлфорд, то думала, что мы все начнем с чистого листа. Я пыталась говорить людям то, что они хотели слышать, а не то, что открывали мне карты, и у меня хорошо получалось. Я думала, так будет легче для тебя и для Руби.

Гвен опешила.

– А ты вообще думала когда-нибудь о том, что можно обойтись без карт? Что тогда нам всем было бы легче.

– Не все так просто. Уж ты-то должна это понимать. В любом случае Айрис этого не одобряла. Твердила, что это против старинного кодекса, и все такое. Мы ссорились. Ругались. Говорили друг другу вещи, которые говорить не стоило. Такое случается. – На другом конце света глубоко вздохнули. – Поверить не могу, что ты в Пендлфорде. А тот приятный парень, с которым ты встречалась, он еще там?

– Кэм?

– Ммм. Мне он нравился.

На какое-то мгновение Гвен даже потеряла дар речи.

– Этого я не помню. – Запомнилось ей совершенно другое, что-то в духе Элейн Лэнг. Что они из разных миров. Что у них нет будущего. Мать говорила об этом между прочим, раскладывая карты на что-то совершенно постороннее и, как обычно, не замечая, какое впечатление производят ее слова.

– Ну уж из-за парней я никогда тебя не ругала, так ведь? – продолжала Глория. – Не мешала самой набивать шишки. Вот что значит быть заботливой матерью, и могу сказать, что этому я научилась не у твоей двоюродной бабушки.

– Одно дело – давать свободу и помогать, и другое – просто не интересоваться.

– А еще есть разница между подростком, обвиняющим во всем мать, и взрослым, отвечающим за свои поступки.

– Вау, Глория. Ты почти сердишься. Осторожнее, а то ведь и чувства могут проснуться.

– С чувствами, дорогая, у меня порядок. И все позитивные. Тебе-то они, наверное, незнакомы. Для тебя стакан всегда наполовину пуст. Ты и ребенком такая была.

– Мне надо идти, – сказала Гвен. – Позвони как-нибудь Руби, хорошо?

Пустота дома, как ни старалась Гвен не замечать ее, давила со всех сторон. Натянув толстый кардиган и потирая нервно руки, она поспешила к Нанетте, села за руль и машинально включила двигатель. Потом, также на автомате, пристегнулась и, дав задний ход, выехала с парковочной площадки.

К главной дороге Гвен ехала медленно, морщась, когда колеса попадали в выбоины. Если остаться, с этим придется что-то делать. Машин почти не было, и она просто катила вперед без всякой цели, поворачивая с одной улочки на другую. Гвен всегда садилась за руль, когда требовалось о чем-то подумать, привести в порядок мысли, но сейчас в голове было пусто. И все же само движение – переключение передач, щелчки индикаторов, мерцание приборов – успокаивало. Вскоре стемнело, и она включила фары.

В какой-то момент Гвен заметила, что едет по главной дороге в сторону Бата. Решение она приняла, должно быть, подсознательно, но теперь вдруг ясно поняла, что соскучилась по сестре, по ее обществу. Исследовать этот импульс, искать ему объяснение Гвен не стала. Нет, она никуда не бежит. Просто хочет отдохнуть от одиночества. Совсем немного, чуть-чуть.

Дверь открыл Дэвид – в полосатом фартуке и очках для чтения на носу.

– Отправилась делать что-то со своими волосами. Когда вернется? Боюсь, что не знаю.

– В какой салон она пошла? Поеду, составлю ей компанию под сушилкой.

Добравшись до центра Бата, Гвен отыскала свободное местечко на одной из боковых улиц, за что вознесла благодарность парковочным богам.

Снаружи салон выглядел привлекательным, и Гвен, заглянув в большое окно, увидела, что Руби – последний клиент. Сестра оживленно разговаривала о чем-то с миниатюрной женщиной в черном.