Но какое мне было дело до этой девицы! Я уже заплатил за нее слишком дорого. Боб придумал месть, и я ничего не мог сделать. По крайней мере, я так думал.

— Ты не видишь, что юнга тебя зовет! — неожиданно сказал мне Боб.

Я решил, что это дурная шутка. Но это была правда. Из коридора мальчик подавал мне знак.

— В чем дело? — спросил я.

— Я прошел мимо твоей каюты, — сказал юнга. — Я хочу тебе что-то показать.

Мне нетрудно было догадаться, что маленький малаец имел для меня сообщение от Флоранс. Я неторопливо поднялся, сказав:

— Сейчас вернусь.

Когда мы вышли в коридор, я нетерпеливо приказал мальчику:

— Ну, говори! Что ей от меня нужно?

Юнга ничего не ответил, только отвел меня к моей каюте.

Я спросил:

— Значит, в самом деле…

Я не смог закончить. Мальчик толкнул дверь — Флоранс была на моей койке.

XII

— Как ты это сделала?

Я даже не закрыл двери, когда крикнул это. Не удивление было главной причиной моей неосторожности и стремления все узнать. Меня подмывало чувство более глубокое и болезненное: хитрость оказалось не нужна, хитрость, которая довела меня до низости.

Какая насмешка! Чтобы получить свободный доступ в каюту Флоранс, я дошел до того, что просил Боба смошенничать в картах. А Флоранс сама оказалась у меня.

Я повторил с глухой яростью:

— Как тебе это удалось?

— Какая разница, любовь моя? — нежно спросила метиска.

— Мне нужно… мне нужно знать.

Флоранс улыбнулась мне, как капризному ребенку, и сказала:

— Через общую дверь. Мне удалось открыть замок, я прошла сзади Сяо, я была без туфель: он не услышал меня… Теперь ты доволен?

— Да, да, — прошептал я.

— Тогда иди ко мне поближе, жизнь моя.

— Подожди… подожди… Я должен пойти сказать…

Я побежал в обеденный зал. — Но мне не пришлось извиняться перед сэром Арчибальдом. Моя удача превзошла все ожидания: покер втроем превратился в покер вдвоем. Игорный наркоман не хотел терять даже нескольких минут. Теперь ничто больше его не интересовало: только бы держать в руках карты и перебирать жетоны.

Боб, если и увидел меня, не дал этого понять.


Когда я вернулся к Флоранс, я был совершенно спокоен. Так всегда случалось, если я чувствовал в себе неподвластные мне силы. Неважно, что я сам вызвал, разжег их. Они овладели мной, и я отдавался во власть им без сожаления и опасения.

Я тщательно запер каюту и с наслаждением предался любованию Флоранс, ибо она была красива, как никогда.

Она неподвижно лежала на спине, положив голову на сложенные кольцом руки цвета слоновой кости. Босая. На ней был тот же пеньюар, что накануне, и, несмотря на тусклый свет, отбрасываемый электрической лампочкой, освещения хватило, чтобы увидеть всю прелесть тела, которое я прижимал к себе и которое не мог увидеть тогда ночью. Я долго любовался им. Угадывалась каждая мышца под тонкой тканью, плотно, словно мокрая, облегавшей его. А также богатство, совершенство и нежность молодой плоти…

На мгновение у меня мелькнула мысль, что эта великолепная пульпа скрывает гниение плода. Но этот образ тут же исчез без малейшего с моей стороны усилия.

Беспечность, безрассудство, уверенность в своей звезде снова выступили на первый план.

Мне не надо было подавлять страх, чтобы соединиться с больной женщиной, так как мое везение, я был в этом уверен, защищало меня от ее болезни. Хватало того, что она возбуждала во мне достаточно желания.

В самом деле, от Флоранс исходила необыкновенная чувственная власть.

Я забыл Боба, сэра Арчибальда и самого себя.

Я хотел только взять эту женщину, и теперь, я знал, наступил момент, когда мое желание будет утолено. В глазах Флоранс, расширившихся, сияющих, счастливых и боязливых, я читал мольбу и неумолимый призыв.

И все произошло, как в ярком сне. Я снял форму. Электричество погасло: это было единственным сопротивлением Флоранс.

Я очень смутно помню тесный контакт с ее телом, то непонятное сопротивление, в котором Флоранс, казалось, не участвовала, и наконец мое ликование.

Когда я пришел в себя и зажег свет, я в самом деле решил, что волнения на протяжении всего дня помутили мой разум…

Следы на моей койке, чисто физическое страдание, искажавшее лицо Флоранс… неужели… нет, невозможно. Но внезапно я вспомнил и странное, пассивное сопротивление, которое мне пришлось победить, и пролепетал:

— Но ты… ты была… ты не знала мужчин до… до…

Не ответив, Флоранс прижалась ко мне в искреннем порыве, страсть и радость которого должны были наполнить меня самой бурной и чувственной нежностью.

Но я отодвинул ее, чтобы прийти в себя, привести в порядок мысли, чувства, вдруг нахлынувшие на меня.

Флоранс… да, Флоранс… приходилось верить этому, Флоранс была девственницей.

„Флоранс — девственница… Флоранс — девственница…"

Я вынужден был повторить, внутренне отчеканить эти два слова, чтобы попытаться соединить их в одно целое, чтобы они дошли до сознания, стали приемлемы. Я был так далек от этого несколькими минутами раньше!

Да, я имел Флоранс нетронутой. Но тогда… тогда… она не могла быть больна. Значит, не на это она намекала, когда умоляла меня в шлюпке:

— Не надо… ради тебя…

В таком случае что означала чудовищная ложь сэра Арчибальда? И… и… он не был ее любовником. Тогда откуда эта ревность, эти истерические сцены, это полузаточение? Что означала столь опасная и глупая игра? А ярость Ван Бека? А мои уловки? И все это безумие? Кого дурачили? Кто был жертвой?

Не занимаясь больше Флоранс, я спрыгнул с койки, оделся в дикой спешке и бросился к бару.

Сэр Арчибальд и Боб продолжали покер двух сумасшедших.

Я смел ладонью карты, жетоны, стаканы и крикнул:

— Довольно! Довольно! Хватит этой комедии!

— Послушай… — начал Боб угрожающим тоном.

Но он не закончил: выражение моего лица, должно быть, подсказало ему, что происшествие, заставившее меня действовать таким образом, было выше наших ссор.

— Но я много проиграл! — взвизгнул сэр Арчибальд. — Вы должны дать мне возможность…

Я дико заорал:

— Идите к черту со своей возможностью! За этим столом нет ни проигрыша, ни выигрыша, мы вас надули.

— Что… что? — пролепетал сэр Арчибальд, и голова его вертелась от одного к другому, как у сломанной игрушки.

— Да, да, надули, — повторил я. — Но не настолько, насколько вы! Эта болезнь…

— О! Вы дали слово офицера никому не говорить об этом, — простонал сэр Арчибальд.

— Вижу, я здесь лишний! — заметил Боб.

— Нет, останься, — сказал я, видя, что он хочет выйти. — Оставайся здесь, говорю! А вы, сэр Арчибальд, идемте немедленно со мной, мы объяснимся раз и навсегда.

Я прошел в коридор впереди старого англичанина, на ходу закрыл на ключ свою каюту и вышел на палубу.

Минуту спустя показался сэр Арчибальд. Он больше не думал об игре: смертельное волнение искажало его лицо.

— Что… да, именно… что… вам от меня угодно? — с трудом вымолвил он.

— Я хочу понять! — крикнул я.

— Но что, Боже мой?

— Все, да, все: почему вы на этом судне, почему плачете, постоянно дрожите, думая о Ван Беке, что делает Флоранс во всей этой истории?.. И прежде всего… прежде всего, зачем вы выдумали ей сифилис?

— Но я ничего… я… Неправда, я ничего не выдумал.

— Послушайте, сэр Арчибальд, вы что, в самом деле принимаете меня за идиота? Не на этой ли палубе, не на этом ли самом месте, не так ли, вы…

— Да, да… я сказал это.

— Ну и?

— Ну, это не выдумано… это истинная правда.

Я так сильно встряхнул сэра Арчибальда, что сам испугался: вдруг его костлявое, плохо собранное тело рассыплется. Одновременно я выкрикивал оскорбления:

— Если бы вы не были таким старым, если бы вы не были живой чуркой, с каким удовольствием я расплющил бы вашу физиономию!

Внезапно я выпустил сэра Арчибальда: он наполовину осел, не сопротивляясь моим скотским манерам, потом со стоном поднялся.

— Тогда не угодно ли вам будет сказать, кто заразил Флоранс? — спросил я.

— О! Во имя неба, умоляю вас! — прошептал сэр Арчибальд.

— Я не оставлю вас в покое, пока вы мне не ответите.

— Откуда мне знать! — сказал старый англичанин, издав нечто вроде икания… — Какой-нибудь мужчина.

— Тогда этим мужчиной могу быть только я!

— Почему? Почему? — взвыл сэр Арчибальд. — Что вы хотите сказать? Сжальтесь!..

— Я хочу сказать, что Флоранс была девственницей.

— Откуда вам это известно?

На этот крик, хриплый, ужасный, вырвавшийся скорее из утробы, чем из горла, я осмелился ответить тем же тоном, что и прежде.

— Боже праведный! — воскликнул я. — Вы что, не понимаете, старый идиот, что я только что переспал с ней?

— Нет, нет… это не… — прошептал сэр Арчибальд.

И он медленно осел на палубу.

„Этот шут упал в обморок. Только этого не хватало!"

Такова была единственная сострадательная мысль, которую вызвало у меня падение сэра Арчибальда. И если я и поднял его, если и отнес к бару, влил в рот большую порцию виски, то не из жалости, которую был не способен испытывать к этому человеку; что меня подстегивало, так это желание допытаться. Боб застал меня за этим занятием.

— Ха! Ха! Наш шут готов! — сказал он. А затем продолжал: — Я вижу, ты превратил нашу каюту в персональную! О! Не извиняйся, прошу тебя: ты выиграл свою свадебную ночь.

И он вышел.

Сэр Арчибальд пришел в себя быстрее, чем я думал. Подлинное глубокое изумление выступало на его лице, но он не потерял нить своей мысли из-за обморока. Он прошептал: