Сегодня я поехала в тюрьму. По дороге старалась ни о чем не думать. Припарковав машину, я двинулась к зданию. Входная дверь могла бы быть дверью чего угодно — офисного здания, торгового центра. Охранник спросил меня, кого я хочу видеть.
— Я пришла навестить Джона Брэдшоу.
— Вы ему кто?
Я вспомнила Аманду, нашу встречу за кофе в «Ле Клафути».
— Его дочь.
Мне дали пропуск, и я вошла в вестибюль. Другой охранник стоял у запертой двери. Он нажал какую-то кнопку, дверь медленно и беззвучно скользнула в сторону, и я попала в промежуточную камеру. Открылась еще одна дверь, и третий охранник проверил мой пропуск.
Я прошла по коридору и попала в большую комнату, где было окно с толстым стеклом, перед которым стояла табуретка.
Я приготовилась долго ждать. Синтия сказала мне, что ей пришлось прождать сорок минут. На мою долю выпало всего пятнадцать.
Наконец вошел Джон. Я боялась увидеть его в наручниках, но их не оказалось. На нем был спортивный костюм, ярко-оранжевый, но даже в этой тюремной одежде он по-прежнему выглядел элегантно. На нем она смотрелась как пижама, изящная пижама.
— Спасибо, что зашли.
И ни слова о том, что я должна была бы это сделать давным-давно.
Я сказала, что знаю, какой у него хороший адвокат. Да, согласился он, все продвигается неплохо. Отстаивают версию непредумышленного убийства, так что, если все пойдет как надо, его выпустят через месяц-другой.
— Очень надеюсь.
Не хотелось спрашивать его, чем он тогда займется. И не хотелось говорить ему, что видела фотостудию, в которую превратили его бывший офис.
— Я страшно виноват, Пандора, — произнес он.
И я подумала о Трое. Я так старалась не вспоминать его. Не видеть его, лежащего навзничь на мраморном полу, уткнувшегося головой в основание перил.
Джон сказал, что я выгляжу очаровательно. Он говорил таким беззаботным тоном, словно собирался повести меня на прием, будто открыл дверь и увидел меня в вечернем платье.
— Просто очаровательно.
Я могла побыть там еще, но мне хватило десяти минут. Когда я встала, он спросил, приду ли я снова.
Появившийся охранник проводил меня к выходу.
Я боюсь сделать шаг, я вообще боюсь хоть что-то сделать. Я приношу гибель всем, с кем оказываюсь рядом.
Я подумываю все бросить. Отдать агентство Мэрилин, вернуть ключи, закрыть за собой дверь. И с облегчением вернуться в Палм-Спрингс. А потом я вспомнила о дяде Джине. Я подвела всех. По крайней мере, мне нужно сохранить верность дяде Джину.
Раздался стук в дверь. Я не хотела открывать. Слишком много рвется ко мне людей, которых я не хочу видеть. Но стук продолжался.
На пороге стояла Лори.
Я не могла поверить своим глазам. Я бросилась к ней, обняла. Она словно одеревенела в моих руках.
— Где ты была? — кричала я. — Я искала тебя повсюду. Почему ты скрылась от меня?
Ее глаза были мутные, как оливки.
— Ты уничтожила все, что могла, — сказала она. — Я знала, что так случится.
Она лишь повторила то, что непрестанно твердил мне внутренний голос. Я шарахнулась в сторону. От нее пахло, как от бомжа.
— Что с тобой произошло?
— Я думаю о тебе все время. Обо всем, что ты натворила. О том, сколько жизней ты разрушила.
И тут она улыбнулась:
— А я пришла тебе сообщить кое-что. Ты ведь этого не знала. Джин трахал меня прямо на этом половике, прямо на том столе у тебя за спиной.
Лжешь, сказала я, но это была правда, я знала.
— Как ты на него похожа. Такое же ничтожество.
Она повернулась и ушла.
Я все смотрела на дверь. Я пыталась вызвать образ дяди, моего ослепительного, сияющего дяди Джина, но он больше не приходил. Я видела одно — как жалкий старик трахает свою помощницу на лохматом половике.
Я потеряла всех, кого могла, — дядю Джина, Троя, папу, Джона Брэдшоу. А теперь снова потеряла дядю Джина. Все, что от него оставалось.
Я еду по городу и пытаюсь вобрать в себя все, что вижу и слышу. Я смотрю, как идут мимо люди, полные жизни. А я словно замерший маятник. Уехать — остаться, уехать — остаться, эти слова на четырех углах моей вселенной, а я подвешена посредине, неподвижная и беспомощная. Жду ветра, знака, чего угодно, лишь бы указали, в каком направлении двигаться.
Только я вернулась, звонит телефон.
— Знаешь, что случилось? — спрашивает мама.
— Нет.
— Сегодня утром я встретила мать Гари в магазине. Одна из компаний, с которыми он работает, стала национальной. И они хотят, чтобы он переехал в Нью-Йорк и возглавил там офис.
Я плачу и плачу. Хочу позвонить ему, попросить не уезжать. Но этого нельзя делать. Нельзя быть такой эгоисткой.
Я не могу просить его остаться. Я понимаю, что с ним будет, если он останется. Я не могу так поступить с нами обоими. Ничего из этого не выйдет, никогда. И раньше не выходило. Нужно быть идиоткой, чтобы верить, будто что-нибудь получится. Просто последние несколько месяцев были так ужасны, что мне хотелось уползти в укромный уголок. А Гари — как всегда, самое безопасное место, туда уползти лучше всего. И поэтому, только поэтому я и плакала.
И все же я вспоминала. Все, что когда-то было. Все прошедшие годы. Его доброту, верность. Его письма — я все их сохранила. Я вспоминала, как он на меня смотрел, как он всегда любил меня, несмотря на то что я вела себя с ним по-свински, любил, даже когда я совершенно этого не заслуживала, даже когда он сам этого не хотел. Мой лучший в мире друг.
Я набрала его номер. Телефон звонил и звонил, и я пришла в ужас от мысли, что он уехал, уже уехал в Нью-Йорк, даже не попрощавшись со мной. И тут он взял трубку.
— Можно я заеду? — спросила я.
Он упаковывал вещи. Квартира уже казалась нежилой. На комоде еще стояла фотография, где он снят с отцом.
Он стоял, не двигаясь. На нем была майка, на спине проступали темные пятна от пота.
— Я слышала, ты переезжаешь в Нью-Йорк.
Он кивнул.
— Мог бы мне сказать.
Он пожал плечами:
— Мне казалось, тебе это совершенно неинтересно.
— Я понимаю, что это не мое дело, но все-таки ты уверен, что хочешь ехать?
Ему было до меня рукой подать, но он сделал всего полшага. Я видела, как заходили мускулы у него на руке. В лицо ему я не смотрела.
— А ты что предлагаешь?
— Вернуться в Палм-Спрингс.
И тут я решительно подняла на него глаза. Он улыбался. Это была какая-то замедленная, тонкая, но очень напряженная улыбка. Такое лицо бывало иногда у Троя.
— Значит, ты велишь мне остаться?
— Да. Именно.
— Ну, Пандора, — сказал он, — я останусь только при одном условии.
Голос его задрожал. Я знала, что он сейчас скажет. Это неизбежно.
Его руки легли мне на плечи. Сквозь блузку я чувствовала их тепло.
Я словно лишилась рассудка, который взял и отлетел от меня. Он летал вокруг, и внезапно я увидела все. Все, что случилось за эти два года, было как открытая книга, как сборник сказок: я, Трой, Лори, папа, Джон Брэдшоу, Гари. Я видела нас всех, выделывающих свои маленькие па, изо всех сил строящих свою маленькую жизнь. Такие крохотные, такие хрупкие — драгоценные безделушки, не имеющие никакого значения.
Я подумала о ящике Пандоры, который мне всю жизнь не давал покоя. Она выпустила все несчастья мира, она все разрушила и думала, что ящик пуст. Но в мифе сказано, что там кое-что осталось. На самом дне лежал еще один летучий дух. Надежда.
Я вдруг поймала себя на том, что не свожу с Гари глаз. Меня поразило, каких идеальных пропорций у него лицо — от носа до подбородка, ото лба до глаз. Как странно, что я раньше никогда этого не замечала.
Внимание!
"Ящик Пандоры" отзывы
Отзывы читателей о книге "Ящик Пандоры". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Ящик Пандоры" друзьям в соцсетях.