Я нашел ее дом и оставил мотоцикл на обочине. Несколько минут я ждал, надеясь, что она выйдет из дома и наша встреча окажется непринужденной. Но никто не появился, и мне ничего не оставалось, как идти к двери.

Там было много кнопок и табличек с именами. Среди них, под номером 3, я увидел маленькую наклейку с надписью «П. Браун». За свою жизнь я столько раз видел это «П. Браун» — на листе с диктантом в шестом классе, в обратном адресе на рождественских открытках, на воротничке физкультурной формы. И теперь это имя здесь, в совершенно незнакомом, чужом для меня мире. От этого хотелось плакать.

Я простоял у двери очень долго, но так и не нашел в себе сил нажать кнопку звонка. Что, если она дома? Как я объясню свое присутствие здесь, под каким предлогом заявлюсь к ней в дом?

В конце концов я развернулся и пошел прочь. Я пообещал себе, что обязательно вернусь сюда, но только в следующий раз все сделаю как надо. Позвоню Пандоре заранее, скажу, что еду в Лос-Анджелес, купить кое-какие компьютерные программы, и приглашу ее куда-нибудь на ланч или в кино. Я был полон решимости, и это дало мне силы дойти до мотоцикла и двинуться в обратный путь в Палм-Спрингс. Однако где-то у Сан-Бернардино все мои планы показались мне совершенно бессмысленными, и я понял, что никогда больше не приеду в Лос-Анджелес.


С того дня мысль о том, что Пандора действительно уехала и больше не вернется, стала для меня привычной. Я начал налаживать собственную жизнь, что-то в ней изменил, где-то продвинулся. Я даже несколько раз встречался с девушками, правда, эти встречи каждый раз устраивали мои приятели, Том или Бобби. Может, поэтому ничего толком не выходило. Зато я по уши загрузил себя работой, справедливо полагая, что хоть здесь что-то зависит от меня.

Иногда я все-таки ловил себя на мыслях о Пандоре. Мне часто снился сон, будто я еду вниз на эскалаторе в торговом центре и вижу ее на соседнем эскалаторе, идущем вверх. Я зову ее, машу ей рукой, но она не замечает, не слышит меня. Тут не надо быть психоаналитиком, чтобы объяснить этот сон, а также все сны, где мы с Пандорой занимались любовью у ручья.


Двадцать пятого октября был ее день рождения. Мне хотелось как-то отметить его, не переходя никаких границ. Я купил ей в подарок кактус «бобровый хвост» и отправил его по почте вместе с запиской «На случай, если вдруг ты затоскуешь по дому». В ответ она написала, что ей очень понравился подарок. И ни слова о тоске по дому.

Я продолжал время от времени навещать ее родителей и каждый раз выслушивал очередную историю про ее нового клиента или новую успешную сделку. Они все время твердили, что она без ума от своей работы и от Лос-Анджелеса. Что ж, повторял я себе, очень рад за нее.

Я знал, что Пандора собирается приехать домой на День благодарения, и решил, что в этот раз должен ее увидеть. Можно просто зайти к ним вечером, когда вся семья будет в сборе, и таким образом избежать неловкой ситуации.

У нас гостила Джанин с двухлетним сыном, и я провел с ними все утро. С гордостью начинающего дяди возил коляску с племянником по всей округе и получал от этого огромное удовольствие. А потом, после праздничного обеда, отправился в Чиа-плейс.

Миссис Браун сказала мне, что мы с Пандорой разминулись.

— Она ушла минут пятнадцать назад, со своей подругой из агентства. Но они скоро вернутся, я уверена. Подожди-ка ты их тут, съешь кусок тыквенного пирога.

Ну уж нет. Я слишком долго ждал встречи с Пандорой и совсем не так представлял себе, как это произойдет. Я решительно отказался от предложения:

— Ничего страшного, просто скажите ей, что я заходил.

Весь вечер я просидел дома в ожидании звонка, но телефон молчал.


И все-таки я увидел ее в те выходные. В воскресенье утром я заехал на Палм-Каньон-драйв, купить газету, и увидел, как Пандора переходит улицу, направляясь в «Старбакс».

Она здорово изменилась с тех пор, как уехала из Палм-Спрингс. У нее теперь совсем другие волосы — стрижка почти до плеч, отдельные пряди выкрашены в более темный оттенок. Выглядело сногсшибательно, но это уже не ее волосы. И одежда у нее другая, которой раньше я на ней не видел. Вероятно, в Лос-Анджелесе она много ходила по магазинам. И вообще, она выглядела как туристка, богатая туристка, снизошедшая до посещения нашего маленького городка.

Пандору сопровождала ее подруга с работы. Наверное, многие назвали бы ее красивой, но мне она не понравилась. Все в ней выглядело неестественным — макияж, прическа, походка, все казалось надуманным, выставленным напоказ. Ее самоуверенность мне претила. Мужики от нее глаз не могли оторвать, и она явно это знала.

Я пошел за ними в «Старбакс». Пандора не заметила меня, чего не скажешь про ее подругу.

Я поздоровался, и Пандора подскочила, услышав мой голос.

— Ой, Гари, здравствуй, — она приобняла меня, — как я рада тебя видеть!

Она казалась взволнованной. Она познакомила меня со своей подругой, и потом мы замолчали, не зная, что еще сказать. Я рассказал, как навещаю иногда ее родителей, чтобы они не оставались без присмотра.

— Я знаю, — улыбнулась она. — Им очень приятно, что ты заходишь.

Она вдруг снова стала такой, как раньше.

Бармен выкрикнул следующий номер.

— Это наш, — сказала Пандора. Снова наступило неловкое молчание. — Может, пойдешь с нами? Я поделюсь с тобой капуччино.

— Нет, спасибо, — ответил я.

— Ну, тогда… — произнесла она.

Я поцеловал ее в щеку и ушел. Дома долго сидел на диване, уставившись в пол.

В три часа позвонил Том и пригласил меня на ужин. Должна прийти его новая подруга Хелен, и он хотел нас познакомить. Я сказал, что приеду.

Повесив трубку, я вздохнул с облегчением. Хоть что-то ждет впереди, хоть что-то отвлечет от мыслей о Пандоре Браун.


Вечер начался замечательно. Хелен мне очень понравилась. Она оказалась скромной и робкой, но постепенно ее неброская привлекательность очаровала меня. И меня просто потрясло, как она смотрела на Тома. Ни один смертный, особенно старина Том, не заслуживал такого обожания.

Когда ужин подошел к концу, Том повернулся ко мне и ухмыльнулся:

— У нас для тебя есть новость. Мы с Хелен собираемся пожениться на Новый год и хотим, чтобы ты был нашим шафером.

Он рассказывал мне какие-то подробности, но я никак не мог вникнуть в них, настолько меня ошарашили его слова. Невозможно поверить, что мой старый школьный дружок по-настоящему женится. Я изо всех сил старался изобразить радость, но тут он что-то сказал о переезде в Альбукерк в апреле.

— Альбукерк? — воскликнул я.

— Хелен оттуда, ей хочется жить поближе к родным.

Я закивал, но мысль об этом была просто невыносима. Похоже, это стало неотъемлемой частью моей жизни — все дорогие мне люди один за другим куда-то уезжают.


По дороге домой меня охватила жалость к себе, и это чувство усиливалось с каждым оставленным позади кварталом. Чем больше я думал о сегодняшнем вечере, вспоминал Тома и Хелен, их поцелуи, смех, тем тоскливее мне становилось. Я не понимал, почему мой друг женится на любимой женщине, а я стал Пандоре настолько чужим, что она даже не звонит мне, когда приезжает сюда.

В нескольких кварталах от моего дома был винный магазин, и я, не совсем соображая, что делаю, слез с мотоцикла и вошел внутрь. Обычно я пил редко и мало, но сейчас только спиртное могло мне помочь. Дома меня ждала работа, которую уже давно нужно было сделать, но я все никак не мог за нее взяться. Вернувшись, я первым делом сел на кровать, открыл бутылку текилы и сделал первый глоток, а потом и второй. Пить оказалось намного легче, нежели углубляться в тонкости программирования, а все вместе гораздо приятнее, чем думать о Пандоре Браун.

К одиннадцати я уже собирался остановиться и лечь спать, но сначала решил хоть немного поработать. Это был первый заказ моего нового клиента, и мне казалось, что я достаточно трезв, чтобы сделать какие-нибудь предварительные расчеты. Я включил компьютер и сел за стол.

Следующее, что я помню, это сон. Мне снился пожар, все было в дыму, в огне, и я не мог выбраться. Наконец я с трудом открыл глаза и увидел, что это не сон.

Вся комната в дыму, из-под компьютера выбивается пламя. Монитор засветился, как фонарь на Хэллоуин, и взорвался. Вокруг все горело: ковер, папки с документами, занавески. Я пытался встать, но мои ноги словно увязли в смоле.

Откуда-то издалека доносился стук, но в горле так пересохло, что я не мог выдавить из себя ни звука. Потом дверь квартиры распахнулась, и на пороге появился мой сосед Мак. Что произошло потом, я не помню.

Я очнулся на лестничной площадке. Мак стоял около меня на коленях. Воздух здесь оказался посвежее, можно было дышать. Я рванулся обратно в квартиру, но Мак вцепился в меня и не дал двинуться с места. Тут подоспели пожарники, и через полчаса все закончилось.

Дверь квартиры заклеили желтым скотчем, а мне строго-настрого запретили туда входить. Но когда все ушли, я разрезал ленту и пробрался в пространство, бывшее когда-то моей гостиной. Там плескалось черное море воды с пеплом и сажей, ничего не уцелело. Я рухнул на колени и зарыдал, как ребенок.


Я смутно помню последующие дни, словно пары текилы так и не выветрились у меня из головы. Я не мог ни на чем сосредоточиться и, скорее всего, не хотел.

Мне пришлось улаживать дела со страховкой, общаться со специалистами по оценке убытков, заполнять уйму бланков и анкет. Предварительные выводы сводились к тому, что в компьютере отказал вентилятор, в результате чего перегрелся процессор. Эксперты утверждали, что это заводской брак. Это снимало с меня обвинение в поджоге, и, следовательно, тюрьма мне не грозила. Но я чувствовал себя так, словно сам устроил этот пожар. Если бы я не перебрал текилы, то как-нибудь справился бы — вовремя заметил перегрев или по крайней мере спас от огня хоть что-нибудь из имущества. И тогда мне не пришлось бы стоять здесь и смотреть, как вся моя жизнь обратилась в прах и пепел.