Каждый новый толчок делал ее более беззащитной, и ее слова звенели в его ушах музыкой молитвы.

– Сильнее, милый, еще глубже. Ах, еще глубже. Ах, Господи, что за наслажденье…

Она была вне себя. Ему пришло в голову, что ей сильно хотелось его еще там, в кабинете. Когда она задавала ему свои колющие, как рапира, вопросы, уже тогда в этом неуловимо присутствовал ее требующий выхода женский голод. И сейчас она занималась любовью со всей страстью, на которую была способна ее сильная честолюбивая натура, и ее стремление к наслаждению равнялось стремлению к успеху.

Какая-то загадка природы крылась в том, что холодная и расчетливая женщина превратилась в горячую самку, жаждала его пениса, его спермы, умоляла о его ударах. Это впечатляло, но что-то было в этом не совсем человеческое, не совсем женское. Потому что она хотела не его, а только наслаждения, которое он мог ей дать.

Он поцеловал ямочку у основания ее шеи и почувствовал, как мягкая волна ее волос упала на их лица. Ее пальцы ласкали его спину, его бедра, у него в ушах звучали ее вздохи.

– О Господи, – стонала она. – Господи, Хэл, не останавливайся… О…

Она начала испытывать свои оргазмы, сначала один, затем еще и еще, ее тело начало извиваться в его руках.

– Ну еще немножко, – всхлипывала она. – О, Хэл, еще чуть-чуть…

Она могла не бояться, что он кончит. Его движения были размеренны, неторопливы, что позволяло ей войти с ним в один ритм и соизмерять с ним свои желания, свой экстаз.

Все женщины Хэла знали эту особую радость от ощущения, что он не кончит раньше их, что он будет продолжать заниматься с ними любовью до тех пор, пока они не насладятся в полной мере и не ослабеют от наслаждения. Причина тому заключалась не в мужском «комплексе Нарцисса», а скорее в чувстве лояльности, дружеского сотрудничества. Огромная сила его члена в сочетании с уникальным личным обаянием – нежность и заботливость в умном государственном деятеле, – от этого все женщины буквально сходили с ума.

Кэрол Александер не была исключением. С растрепанными волосами, дрожащая всем телом, она сейчас судорожно подходила к своему последнему оргазму, наиболее полному и глубокому, который только могла получить от мужчины.

– Куколка моя… Дай мне… Скорее, Хэл…

Ее слова заражали его своим возбуждением. Но даже когда семя потекло из его лона, он почему-то не чувствовал себя единым целым с существом, извивающимся в его объятиях. Он был доволен собой, но в глубине души он был чужд горячей пульсации внутри него, так же как и истинная сущность Кэрол была чужда этой слепой животной страсти самки, использующей его тело.

Он знал, что через десять минут она снова станет как всегда холодной и расчетливой, зоркими глазами будет высматривать преимущества и возможности для себя и вбирать своим быстрым умом правду так же, как горячее место между ее ног вбирало семя, получаемое от Хэла.

От этой мысли Хэлу стало грустно, и он почувствовал одиночество.

Что все это значит? Почему он так вел себя с женщинами? Что за голод гнал его в их объятия, если он не мог стать самим собой, как это удавалось им, не мог тонуть в наслаждении, как это делали они с его помощью.

Сейчас это было еще хуже, чем в ранней молодости, в дни его отрочества, когда чувственная Кирстен Шоу и ее бесчисленные последовательницы возбуждали его юное воображение вместе с его либидо, отчего его оргазмы походили на фантазии, ставшие реальностью, правда, не совсем реальными, но все равно восхитительными.

Сейчас разрыв становился глубже, непреодолимей. Однажды его коснулись в его тайном изгнании, в том месте, где была его жизнь, там, где кончалась его улыбка и начиналось его сердце. А сейчас пропасть, оставшаяся позади, стала бездонной.

Он не смел думать о Лауре, когда отдавал свое тело другим женщинам. Если бы он захотел получить удовлетворение, воображая ее на месте этих других, он бы умер от боли. Здравый смысл подсказывал ему не делать этого.

Поэтому он прятался в свою собственную пустоту и позволял женщинам, этим мягким, чуждым ему существам, гибким и пустым, как Кирстен, – бедная покойная Кирстен, его первая подружка, его первая учительница, – пользоваться его телом.

Эта внутренняя холодность оставалась загадкой как для самого Хэла, так и для женщин, жаждущих его внимания.

Как честно он ответил сегодня Кэрол, что сам не знает, что у него за душой! Но сколько боли скрывали эти беспечные слова…

Все эти мысли возникли у него одновременно с оргазмом. Они возникли как бы по зову какого-то жестокого духа, чтобы напомнить ему, что на самом деле его здесь нет, что его душа не участвует в этом горячем упражнении тел, а также о том, что в других местах его тоже нет. Внутри себя, в душе он не мог найти безопасное убежище, он мог найти там только холод изгнания.

Что до Кэрол, то она совсем потеряла разум и бормотала слова, как колдунья, обезумевшая от собственного колдовства.

– Скорее, Хэл. Прошу тебя, милый. Сейчас… Ах… Сильными руками он подтянул ее ближе и тогда излилась сперма, горячая влага, устремившаяся навстречу ее желанию. Она судорожно уцепилась за него, извиваясь в спазмах, – и обмякла, вздыхая и постанывая, шевеля ногами в последней судороге восторга, когда его член спокойно остановился внутри нее.

Он осторожно опустил ее на кушетку, чувствуя, как просыхает пот на животе. Смешанные запахи исходили от нее. Пальцы она запустила ему в волосы, бедрами все еще сжимала его за талию. Еще довольно долго она мурлыкала и обнимала его и целовала, пока он наконец не отстранился от нее.

– Милый, – прошептала она. – Спасибо. Спасибо тебе большое.

Он улыбнулся ей.

– Господи, – сказала она, – если бы ты мог разливать это в бутылки, Хэл, ты мог бы плюнуть на все богатства Ланкастеров и сколотить состояние в десять раз большее.

– Я не могу разлить это в бутылки. – В этих шутливых словах прозвучало что-то печальное, даже трагическое.

Она села, со все так же задранной юбкой, дотянулась до его пениса и нежно погладила его, нежно прикоснулась к яичкам, чье семя оказалось у нее внутри.

– Ты славный мальчик, – сказала она почему-то грустно. Она наклонилась и поцеловала его член и пошлепала по-хозяйски по его бедру, потом принялась искать свои трусики. Она натянула их на себя, заправила блузку, одернула юбку и открыла большой металлический встроенный шкаф, на внутренней стороне дверцы которого висело небольшое зеркало. Она вынула из сумочки щетку и начала приводить в порядок свою прическу.

Хэл наблюдал, как она легко закалывает на затылке волосы, вынимает пудру и освежает лицо. Она снова была самой собой, аккуратной и красивой, сдержанной, знающей Кэрол, блестящей молодой журналисткой, единственной заботой которой было ее собственное будущее. Скрытая животная жажда секса исчезла, получив на сегодня удовлетворение.

Он смотрел на нее, восхищаясь ее сильным характером в такой же мере, как и ее стройными ногами и маленькой красивой грудью, которая делала ее столь привлекательной. Подобно Алисе в Зазеркалье, она исчезала у него на глазах, становилась самой собой.

Сейчас он тоже занялся своей одеждой, надел трусы, которые она стащила с него, заправил рубашку, подтянул галстук, стоя перед зеркалом за ней. На нем все еще оставался ее запах, и ему стало грустно при мысли о том, что скоро ему придется его смыть.

Когда они были готовы расстаться, ее глаза встретились с его взглядом.

– Выдающийся американец – и выдающийся любовник. Жалко, что тебе нельзя использовать этот лозунг, Хэл, – сказала она.

Ее слова ранили его, но он не подал вида. Он только улыбнулся и провел пальцем по ее щеке.

– Я приду сюда во вторник, – сказала она, – в кабинет Уивера, на пресс-конференцию. Мне бы хотелось увидеть тебя. Ты сможешь прийти?

Она снова была очень деловой. Как спокойно она организовывала удовлетворение нужд этой горячей штучки между ногами! Как будто заказывала продукты по телефону!

Он подумал. Его вид ничего не обещал.

– Позвони в понедельник, – сказал он. – Посмотрим. Она подошла к нему и поцеловала его в губы.

– Пока, сенатор, – сказала она. – Так держать.

Она приоткрыла дверь, осмотрела коридор, бросила на Хэла последний полуласковый взгляд и ушла.

Выждав приличное время, Хэл вышел сам и отправился к себе в кабинет. Ему нужно было закончить кое-какую работу, прежде чем уйти домой.

Ему всегда было интересно встречаться с Кэрол. Может быть, стоит найти время для нее во вторник в конце концов.

Их половая связь началась в первый день их знакомства почти четыре года тому назад, когда она еще работала в «Таймс». Тогда она была не так уверена в себе, но уже обладала острым умом и инстинктом находить слабые точки в политике.

И еще желанием заниматься с ним сексом. В тот первый день они быстро пообедали вместе и немного погуляли, а потом нашли пустой кабинет, очень похожий на этот. И как многие женщины, она в тот день занималась любовью точно так же, как и сегодня. Ее стиль никогда не менялся.

Но ему никогда не было с ней скучно. Ему нравилось, как крики плоти заглушали ее разум, когда она занималась любовью. Такой незаурядный ум становился ненужным – всего на несколько минут, – и за это она платила определенную цену. Он восхищался тем, как быстро она приходит в себя, почти так же быстро, как и сдается.

И еще он знал, что в душе она была так же одинока, как и он. Именно поэтому, кроме всего прочего, он действительно искренне симпатизировал ей – пусть даже их физическая близость никогда не наведет мост через пропасть взаимного одиночества.

Она выдающийся репортер – и выдающаяся любовница. При этой мысли Хэл улыбнулся.

Но что скрывалось под этим? Какая она, настоящая Кэрол, если отбросить ее честолюбие и сексуальные аппетиты? Он никогда не узнает об этом.

Возможно, он и не заслуживал того, чтобы это знать, размышлял Хэл. Возможно, радость, которую он испытывал, держа в своих объятиях ее, а также других, вроде нее, была его наказанием в сладкой обертке. Но это все же лучше, чем если бы он отдавал им свое сердце, а они оставляли на нем одни шрамы.