Надеясь на положительный эффект, он решил попробовать. Она передвинула одну фигуру вперед, и Хэл «съел» ее. Казалось, теперь Сибил действительно попалась. Последовала пауза, пока она изучала положение на доске.

– Пшеничные поля, – мечтательно произнесла она. – Кипарисы.

Потом с грустью, которая потрясла его, она «съела» двух его слонов и еще две фигуры, оставив его с одним королем против шести фигур.

– Опять ты меня обыграла, – он потряс головой. – Я больше не буду с тобой играть. Так нечестно, тебе всегда везет.

– Что такое, Принц Хэл? – она игриво улыбнулась.

– Ты какая-то ведьма, – сказал он. – Давным-давно, в средние века…

Она подняла бровь. Он коснулся опасной темы. Он оборвал себя.

– Ладно, в любом случае, – сказал он, – тебе слишком везет и ты слишком хорошо меня знаешь.

– Любой может обыграть тебя, – ответила она, – ты такой герой. Лезешь вперед с ружьем наперевес, а фланги оставляешь открытыми. Ты слишком честный. Ты не знаешь, что значит быть убийцей, Хэл. Ты любовник.

Еще большая колкость. Пора было уходить.

– Мне надо идти, – сказал он, беря плащ.

– Обязанности зовут? – спросила она.

Он кивнул. Она взяла плащ и держала его, пока он просовывал руки в рукава. Когда он повернулся к ней, она стряхнула с его воротника крошку. Это был старый ритуал. Даже будучи еще ребенком, она завязывала ему галстук и критически оглядывала его перед тем, как он уходил. Она делала это с какой-то материнской заботой, несмотря на свой юный возраст. После войны она массировала его раненую спину, научившись снимать напряжение его поврежденных мускулов. Он улыбнулся ей.

– Серьезно, – сказал он, – мы пойдем на эту выставку. Ты и я. Договорились?

– И никого больше?

– Только ты и я.

– Мой царственный Хэл. Ты замечательный принц. – Она иронично скривила губы.

На какой-то момент ее слова заставили сползти с его лица улыбку. Они напомнили ему о Керстен Шоу. В следующем месяце исполнится два года, как она разбилась в автомобильной катастрофе в Нью-Джерси по пути к своему жениху, с которым они собирались вместе провести каникулы. После Сибил Керстен была второй самой близкой ему женщиной. Ее смерть, казалось, подтвердила несчастья, преследовавшие детей Ланкастеров. Сначала Стюарт, потом Керстен и, конечно, Сиб…

– В любом случае я увижу тебя в понедельник, – сказал он, пряча свои эмоции.

– Я буду ждать.

Он притянул ее к себе и крепко обнял, ощущая ее мягкое гибкое тело. Если бы только он мог проникнуть в ее внутренний мир, как она проникала в его мысли. Но нет. Двери туда были закрыты. Он знал лишь ту ее, которая высмеивала его и называла Принцем Хэлом, и иногда смотрела с такой грустью, что у него сердце разрывалось.

И все же он не мог жить без нее. Только она знала о той боли, которую он носил в себе под улыбкой для всего остального мира, знала, как успокоить эту боль и заставить его чувствовать себя принцем, а не слабым человеком.

Он поднес ее маленькие ручки к своим губам, одну за другой, и поцеловал их. Она смотрела на него с любопытством, почти как в старые времена, когда он завязывал ей ботинки или прикреплял роликовые коньки.

Минуту он изучал эти ручки. Потом перевернул их другой стороной, чтобы посмотреть на перевязанные кисти.

– Мне бы хотелось посмотреть на них, – мягко произнес он.

– Да ну, на что там смотреть? Ты что, сам никогда не резался?

– Это не порезы, – сказал он, – это злые духи.

Она посмотрела ему в глаза. Казалось, теперь она разозлилась. Какими холодными, как лед, могли становиться эти глаза.

– Помнится ты обещал уважать личные чувства девушки, – проворчала она.

Он кивнул.

– Ну, ладно, все.

Она немного смягчилась.

– Злых духов нет, Хэл. Он потрепал ее по плечу.

– Что же тогда? Она вздохнула.

– Только старушка Земля, Хэл, – ответила она. – Только голодная земля, которая поджидает момент, чтобы проглотить нас, как только мы завершим этот танец.

Они стояли, прижавшись друг к другу, он поглаживал ее по волосам, а она опустила голову ему на плечо. Он чувствовал, как ее руки обнимали его.

– Это цирк без страхующей сетки, – пробормотала она голосом маленькой девочки. – Все акробаты падают и разбиваются насмерть… Из глаз клоунов льются слезы, все по-настоящему. Дрессировщика разрывают на куски его собственные звери… Это слишком опасно, Хэл.

Он кивнул, мягко обнимая ее.

– Полагаю, я был в этом цирке, – сказал он. Тронутая его сочувствием, она погладила его по спине в том месте, где, она знала, была самая опасная рана.

– Мой дорогой Принц Хэл, – произнесла она. – В таком случае ты единственный человек, который меня знает.

– Попытайся хорошо провести выходные, – сказал он. Для меня.

– Ладно. Обещаю.

– До понедельника?

Она прижала пальчик к его губам, чтобы он замолчал.

– До понедельника.

Идя к выходу, он поздоровался с медицинской сестрой, и попросил разрешения поговорить с врачом. Она показала ему на дверь кабинета за стеклянным окном, на котором черными буквами было написано «Дж. Фабер».

Хэл постучал, ему открыл высокий, усталый мужчина лет пятидесяти, с седеющими волосами и очками в роговой оправе.

– Как дела, доктор?

– Хорошо, Хэл. Рад тебя видеть.

Они стали хорошими друзьями за эти годы. Хэл здесь был регулярным посетителем и хорошо знал доктора.

– Как она? – спросил Хэл самым натуральным голосом, каким он мог заставить себя говорить.

– Она сегодня плохо выглядит? – спросил доктор, поднимая бровь.

Хэл покачал головой.

– Так же. А вам как кажется?

Он знал, каким будет ответ и боялся его все равно.

Это была третья попытка Сибил покончить жизнь самоубийством. Первая произошла, когда ей было четырнадцать, и тогда все были удивлены. Вторая – в шестнадцать лет – имела более серьезные последствия. Оба раза она долго лежала в больнице.

В этот раз все уже не так удивились, так как привыкли к этой ее болезни. Но в любом случае она всех испугала. Она с каким-то злорадством вскрывала себе вены, получая особенное удовольствие, когда резала старые шрамы, показывая свой позор всему свету. Доктор вздохнул.

– Боюсь, не лучше, – Хэл был ее единственным родственником, которому он мог сказать всю правду. – Она очень ловко пытается обхитрить меня во время терапии. Если судить по ее идеям, мечтам, то можно подумать, что она делает успехи. Но, по-моему, теперь я ее знаю. Нет, Хэл, ей не лучше.

– Но когда-нибудь будет? Врач задумался.

– В настоящий момент ее болезнь значит для нее гораздо больше, чем все остальное. Просить ее забыть об этом, было бы тем же самым, что вырывать с корнем человека из его страны. Это все, что она знает, все, на что может рассчитывать. Мир, в котором живем я и ты, она отбросила уже давно. Она просто не верит, что ей стоит жить так, как живут другие.

Он посмотрел на Хэла.

– Ты единственный важен для нее, Хэл. Она ждет твоего прихода. Я чувствую это. Если что-то и держит ее в этой жизни, так это ты.

Хэл неуверенно кивнул.

– Как бы то ни было, я не чувствую себя слишком крепкой веревочкой, за которую она сможет удержаться.

– Не бросай ее, – сказал доктор, – иногда я думаю, что ты ее единственный шанс. Она может избегать тебя, Хэл. Она знает, как сильно ты ее любишь. Она ждет, когда ты покинешь ее. Но я знаю, ты никогда этого не сделаешь. Это дает мне надежду. Это должно вселять надежду и в тебя тоже.

Хэл кивнул, поблагодарил доктора и вышел на улицу под дождь. Подойдя к своей машине, он обернулся. Больница выглядела угрюмо и отталкивающе. Она утопала в садах, кустах и деревьях, слепо тянущихся к пасмурному небу, ветки их были как руки, ищущие чудесный источник, которого нельзя достичь. Иногда, представляя себя на месте Сибил, ему казалось, что он слышит их вздохи.

Ну ладно, по крайней мере, выставка, может быть, внесет какую-то перемену.

Господи, спасибо Ван Гогу.

X

16 января, 1953 года

Тимоти Райордан спешил. Ему надо было встретиться с несколькими людьми сегодня утром в Манхэттене, а в три тридцать с ресторатором из Бронкса. Сделка, над которой он работал, была почти завершена, и он хотел связать два конца.

Было очень неудобно, что Кэтерин выбрала именно этот день, чтобы страдать от одной из своих мигреней. Он терпеть не мог бегать вокруг нее. Но она была его единственной сестрой и последним близким родственником, оставшимся у него, так что он решил, что о ней все же стоит позаботиться. Она была нервной, болезненной особой, но хорошей матерью двум своим детям и верной женой Ричарду.

У них было мало денег, так как дохода Ричарда от книжного магазинчика и от случайных работ Кэтерин в качестве няни едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Тим отдавал им все деньги, какие мог наскрести в последнее время, включая и свою пенсию, которую получал как ветеран.

Ричард служил в армии во время войны, Тим на флоте. Оба они были легко ранены и вернулись назад с невысказанной душевной раной, которая была у всех ветеранов войны. Но если Тим обладал чувством юмора бывшего солдата, который предпочитает давление и неудобства гражданской жизни бою, Ричард не мог приспосабливаться так легко. У него были неприятности с начальством, он слишком много пил, переходил с работы на работу. Его должность и зарплата не повышались.

Тим, со своей стороны преуспевал больше, чем он ожидал. Еще до войны у него были вложения в небольшие предприятия, которые он делал, когда ему было еще около двадцати лет, и теперь он крепко стоял на ногах, получая хороший доход. Он помог основать и теперь руководил несколькими кабачками, ресторанами и парой небольших магазинчиков, занимающихся продажей в розницу.

Он был проницателен, умел хорошо разглядеть финансовые возможности, и понимал, что в бизнесе никому нельзя доверять. Благодаря его бдительности ни партнеры, ни противники не могли его обмануть. Однажды его дом подожгли, но он сам разобрался с теми, кто это сделал. Достаточно было увидеть сильную фигуру и холодные глаза Тима, чтобы повергнуть обидчика в страх и заставить его извиняться и возмещать убытки.