Он нежно поцеловал ее еще раз и ловко раздел. У нее было тело достойное кисти Ботичелли или Караваджо. Юбка и блузка, в которые она была одета, упали к ее ногам. Туда же полетели бюстгальтер и трусики. У него захватило дух. Он прижал ее к себе, и она потянула его на кровать.

Они занимались любовью весь вечер под аккомпанемент веселых голосов детей, которые играли на улице. Этот шум не нарушал покоя и интимной атмосферы спальни.

Лаура припомнила подобные праздничные дни, которые она в свое время проводила в Чикаго. Она вспомнила полузабытое радостное чувство, которое испытывала ребенком, окунаясь в темнеющий взрослый мир ночи. Обычные при свете дня предметы казались ей тогда загадочными, тайными, усыпанными блестками магии праздника Всех Святых.

Она вспомнила тот год, когда отец смастерил ей костюм клоуна. Это был изумительный по красоте костюм из шелковых тканей. Он с трудом мог позволить себе такое дорогое удовольствие для дочери, но предвкушал ту радость, которую испытает от ее изумления. Ее отец не был счастливым человеком. Бедняга, он к тому времени уже полностью замкнулся в себе и не вышел из дома, чтобы сопровождать ее на прогулке. Она и сейчас хорошо помнила ту гордость и привязанность, которая была в его глазах, когда уже на улице она обернулась на их окна, чтобы помахать ему рукой один раз… потом еще и еще… И попросила маму сделать то же.

То ощущение волшебства, которое всегда сопровождало канун Дня Всех Святых в ее детстве, присутствовало и сейчас. Они занимались любовью с Натом снова и снова и все не могли утолить свою страсть. Ей казалось, что их способность неограниченно дарить друг другу наслаждение было каким-то волшебством, как и сам праздник. Ритм движений их тел был музыкой, которая казалась бесконечной. Их переживания были столь возвышены, столь остры, столь бурны, что она думала, остановить их может только беспамятство или даже смерть…

Если эта новая жизнь, которую теперь вела Лаура, несмотря на все свое «приличное» прошлое, действительно походила на американские горки, то этот дикий путь шел отнюдь не по кругу. Он был направлен вперед, несмотря на все свои повороты и опасности. Он не начинался и заканчивался в одном месте. Он устремлялся вперед, в сияющее будущее. На ее американских горках не было возврата назад, не было возможности перевести дух. И после каждого нового поворота, на дне каждого нового спуска рождалась новая Лаура, ничем не похожая на прежнюю, удаленная от нее на бесчисленное число световых лет. Она чувствовала, что ныряет головой вперед в неизведанное. Лаура не оглядывалась назад, ибо у нее не было на это времени. Наконец-то она зажила настоящей жизнью, наконец-то ощутила свое предназначение, познала в себе женщину. И теперь ничто не могло лишить ее обретенных чувств, что бы ни случилось.

XIII

Девятого ноября наконец был поставлен окончательный диагноз заболеванию Верна Инниса. У него был рак поджелудочной железы, который к тому же уже распространился на печень.

Одним словом, Верн был обречен.

В компании «Бенедикт Продактс» наметилась «золотая» вакансия, на самом высоком административном уровне – должность вице-президента фирмы.

Верн был в компании столько же времени, сколько и ее хозяин Лу Бенедикт. Он знал ее, как свои пять пальцев. От человека, которому предстояло занять этот высокий пост теперь, требовалось по крайней мере то же самое.

Конечно, Лу мог пригласить на эту должность кого-то со стороны, так делалось в принципе. Но дело в том, что среди окружавших его подчиненных уже наметилась явная кандидатура на замену Верна – Ларри Уитлоу. Второй ближайший друг Лу и его партнер по гольфу, Ларри работал на Лу уже больше десяти лет, и ему давно прочили повышение. Всем было ясно, что пост вице-президента фирмы по развитию производства займет Ларри Уитлоу, а в его нынешний кабинет – кабинет руководителя отдела материалов – пересядет кто-то еще.

Другого развития событий никто не ожидал, так как для этого не имелось никаких оснований.

То же, что произошло на самом деле, повергло всех в состояние безмерного удивления и даже шока.

Лу Бенедикт вот уже много дней безуспешно боролся с настоящей душевной бурей.

С того самого дня, когда он впервые поцеловал Лиз Деймерон, эта девушка ни на секунду не выходила у него из головы. Он грезил о ней ночами. В кабинете ее образ преследовал его настолько неотвязно, что он не мог сконцентрироваться на делах. Он терялся и запинался на совещаниях, где она присутствовала в качестве исполняющего обязанности руководителя отдела материалов. Посещая ее отдел, он спотыкался, завидев ее, и покрывался багровым румянцем, как мальчишка.

Она этого всего, казалось, просто не замечала. Она вела себя с ним так же ровно, как и раньше. Приветствовала его в коридорах все той же мягкой улыбкой, разговаривала с ним дружелюбно, но подчеркнуто вежливо. Для нее была характерна деловая сухость, когда она показывала ему отчеты по работе, проведенной отделом, или составляла докладные записки, в которые заносила все положительные изменения, происшедшие с материалами с того времени, как она пересела в кабинет начальника, и предложения по реформированию отдела, как впрочем, и других подразделений компании.

Лиз не изменилась. А Лу раздирали эмоции, которые ему никак не удавалось взять под контроль. Один из сильнейших мужских инстинктов, который до этого дремал в нем, вдруг ожил и проявился в тот памятный вечер в квартире Лиз. Теперь его уже невозможно было загнать обратно внутрь. Все существо Лу вывернулось наизнанку и стремилось к тому, что он считал недостижимым. Мучительнее этих ощущений ничего нельзя было представить.

Перемена, произошедшая в нем, была чем-то большим, чем просто физическая перемена. Она коснулась самых потаенных уголков его души, пробудив к жизни уже, казалось бы, напрочь забытые ощущения – восторженных переживаний, импульсивной радости, сокрушительных приступов меланхолии, отчаянного желания… Впрочем, даже самые бурные юношеские чувства и переживания не могли идти ни в какое сравнение с этим накатившим на него словно цунами безумием.

Впрочем, он считал себя высокоморальным человеком, человеком высоких правил, и это осознание не позволяло ему сдаться овладевшему им сумасшествию без боя. Он прикладывал всю свою волю к борьбе с влечением.

Битва была не из легких. Потому что он знал наверняка, что с наступлением нового рабочего дня он будет встречаться с околдовавшей его Лиз снова и снова, в кабинете, в коридорах или на обеде. Это чуть притупляло его мучительное желание, но, с другой стороны, внутренний пожар разгорался еще сильнее. Часть Лу отчаянно желала того, чтобы Лиз уволилась с работы, исчезла, просто прекратила свое существование. Но другая его часть тянула в противоположную сторону, украдкой подглядывала за девушкой, потаенно ждала случая заговорить с ней снова, возможно, пригласить ее на обед. Или даже осмелиться вернуться в ее квартиру, добиться каким-нибудь образом повторного уединения!

Сражение между его сомнениями, колебаниями и страстным желанием достигало своей кульминации. Оставалось недолго ждать того момента, когда более слабая сторона опустит руки и рухнет, сраженная.

Лиз решила эту проблему за него.

Спустя неделю после того, как до компании дошли плохие известия о состоянии здоровья Верна, она появилась в кабинете Лу.

Когда она показалась в дверном проеме, он автоматически поднялся со своего кресла. На ней была обтягивающая бедра и ноги юбка и свободная блузка. В таком наряде он ее еще никогда не видел. Внешне она была все такая же деловая, как и обычно, но сексуальность ее то и дело проглядывала сквозь эту маску.

– Чем обязан, Лиз? – хрипло, не справившись с голосом, спросил Лу.

Она улыбнулась.

– Я все думаю в последнее время о жене Верна, – проговорила она озабоченно, присаживаясь на стул, предложенный Лу, – мне пришло в голову, что вместо того, чтобы продолжать посылать ей цветочки и открытки, нам следует подумать о том, чтобы начать собирать деньги среди сотрудников компании и тем самым готовиться к… к неизбежному заранее. Урсула такая милая женщина. Медицинские счета скоро вконец доконают ее и она будет испытывать серьезные финансовые затруднения. По-моему, умнее будет задуматься над этим сейчас, чем потом в спешке выворачивать карманы… потом, когда Верна… не будет. Как ты считаешь?

Лу, поджав губы, кивнул.

– Ты абсолютно права, – сказал он. – Я сам должен был до этого додуматься. Я же знаю, что наш фонд здоровья не потянет лечение Верна, а пенсионный фонд… тут ни при чем, судя по всему. Просто я не догадался соединить эти разрозненные части и… Словом, ты совершенно права, когда говоришь, что у Урсулы будут большие финансовые затруднения. И, похоже, у них нет близких родственников, которые могли бы оказать в этом смысле серьезную поддержку.

Он взглянул на Лиз.

– Так, что ты предлагаешь конкретно?

– Ну… У меня есть кое-какие задумки, – сказала она, скрестив ноги. – Я хотела бы узнать, какого ты о них мнения, поскольку для меня это… совсем новое, незнакомое дело. К тому же все это, как я полагаю, нужно держать в секрете, ведь Верн пока жив. – Она сделала паузу. – Почему бы тебе не заехать ко мне домой в один из ближайших вечеров, когда тебе будет удобнее? Я с удовольствием выложу тебе все, что у меня на уме.

Он посмотрел на ее красивое лицо, избегая глаз, которые, определенно, искали его взгляда.

– Мне это по душе, – наконец, проговорил он, чувствуя дрожь в теле. – Как насчет завтра?

– Завтра? Чудесно. – У нее была мягкая, приглашающая улыбка. – В восемь?

Лу надеялся на то, что его вздох капитуляции Лиз не расслышала.

– В восемь…

Когда он приехал к ней домой, она его ждала в дверях.

На этот раз на ней были свободные белые брюки и подходящая по тону блузка из шелковой ткани. На ногах у нее ничего не было. Волосы пышными волнами рассыпались по плечам. От нее исходил умопомрачительный аромат, смешанный с естественным женским запахом, от которого у Лу закружилась голова. Она показала ему на диван, а он все смотрел на нее, не мигая и не чувствуя в себе сил оторвать от нее глаз.