– Так как же? Что-нибудь удалось? – спросил Андре.

– Я получил его, – ответил Джозеф-Жан. – Паша в конце концов сделал то, что полагалось. Мы можем выехать с первыми петухами. Я позаботился о драгомане – переводчике. Лошади уже готовы.

Андре хмыкнул и пробормотал:

– Да, уж пора бы… Это, наверное, набор серебряных тарелок сыграл свою роль?

– Было множество поклонов и расшаркиваний, сопровождавшихся, как мне показалось, исключительно комплиментарными выражениями. Но никакого намека на бакшиш, то есть взятку.

– А я, знаешь ли, люблю давать взятки, – пробормотал Андре. Немного помолчав, добавил: – А теперь, Жо-Жан, заткнись и не мешай мне получать удовольствие. Ведь там, куда мы направляемся, бани не будет…

Джозеф-Жан усмехнулся и, подперев кулаком щеку, глубоко задумался. Увы, с Андре все было по-прежнему, и это очень беспокоило Джозеф-Жана. После смерти Женевьевы прошло уже три года, но для Андре так ничего и не изменилось. Наоборот, с течением времени он еще больше замкнулся в себе. И он не отказался ни от одного из тех кошмарных обвинений, которые выдвинул против собственного отца в ту ужасную ночь. А потом вообще перестал упоминать об отце и о Женевьеве. Остался в Сен-Симоне только для похорон, а затем сразу отправился в Константинополь, забрав с собой Джозеф-Жана.

Раз в год они на короткое время возвращались в Англию – в Лондоне у Андре был свой дом. Он не ездил с визитами к своим крестным, графу и графине Рейвен, с которыми когда-то был очень близок. Не ездил и к деду – герцогу Монкриффу, с которым у него никогда не было близости, но от которого он должен был унаследовать титул, земли и состояние. Андре общался лишь с учеными, преимущественно – с историками и археологами, – и передавал результаты своей работы попечителям Британского музея, финансировавшим его экспедиции, после чего снова уезжал.

Складывалось впечатление, что радость жизни покинула его в тот момент, когда не стало Женевьевы. И после этого он с головой ушел в работу, в которой, однако же, добился поразительных успехов. Люди стали называть его «черный маркиз» – и не только из-за цвета волос и манеры одеваться, но и оттого, что он никогда не улыбался.

Когда-то веселый и улыбчивый, Андре превратился в холодного человека без эмоций. Разумеется, он скрывал свои чувства, скрывал свою боль, но понимал это только Джозеф-Жан. Однако даже он не знал, как долго это будет длиться.


Апрель 1864 года

Горы Крагус, Турция


– Хочу сполоснуться перед ужином. – Андре отложил журнал для ежедневных записей и потянулся. День был долгим и холодным, тем не менее он решил окунуться в ледяной горный поток.

Андре понимал, что ему следовало привыкнуть ко всем трудностям, связанным с жизнью под открытым небом, – вот только тело отказывалось привыкать к холоду. Однако он был полон решимости преодолеть себя, так как знал: дисциплина – единственное, что помогало выжить. Правда, у него не было времени задуматься о том, зачем ему выживать…

– Можешь не торопиться, – отозвался Джозеф-Жан. – Сегодняшний ужин будет ничем не лучше вчерашнего. Все та же старая козлятина. – Он помешал ложкой варево и снова закрыл котел крышкой.

Андре с отвращением взглянул на котел.

– Господи, как же мне надоела эта бурда!

– Если бы десять дней назад ты пинками не выставил Хамида за дверь, мы с тобой не переживали бы из-за этого. Ты думаешь, что разбираешься во всем лучше других, так как прошел через всю Малую Азию. Это странно, Андре. Мы действительно не можем обойтись без драгомана.

– Я больше не мог выдерживать его нытье, – проворчал Андре. – Он вел себя так, словно ни разу не переходил через горы.

– Мне кажется, так оно и было. И никто через них не переходил. Эта тропа опасна и для людей, и для животных…

– Не думаю, что это обстоятельство давало ему право обзывать меня сумасшедшим и высокомерным дьяволом. – Андре покопался в своем вещевом мешке в поисках мыла и полотенца. Конечно, ему следовало бы признать правоту Жо-Жана. Но он, как обычно, не был готов расписаться в собственной глупости (Жо-Жан и так уже отчитал его за то, что вместе с Хамидом они лишились дополнительного ствола).

– Знаешь, я не сомневаюсь, что главная причина его ухода – это появление львов, – усмехнулся Жо-Жан. – Скажу тебе откровенно: я бы на его месте тоже сбежал бы.

– Но ты, по крайней мере, не обмочил штанов. В отличие от нашего друга… О черт! Куда запропастилось это проклятое мыло?!

Джозеф-Жан взглянул на кузена. Пожав плечами, пробормотал:

– Понятия не имею. Но я тоже не всегда нахожу под рукой то, что мне требуется.

Андре со вздохом отвернулся. Васильковые глаза друга до боли напоминали ему глаза Женевьевы. С ним часто такое случалось; выражение лица Жо-Жана или какой-нибудь его жест – все это с острой болью вызывало в памяти образ Женевьевы. Ему иногда хотелось, чтобы Жо-Жан выглядел как-нибудь по-другому – только бы не видеть этих белокурых волос, этих голубых глаз и этой широкой улыбки, то есть всего того, что напоминало о ней. Но что тут поделать? Возможно, со временем это пройдет. А пока он жил с постоянным ощущением боли.

Продолжая шарить в мешке в поисках мыла, Андре пробормотал:

– Видишь ли, я рассчитываю описать развалины Ксанфоса к ноябрю. – Он наконец-то нашел мыло. – Надеюсь, что Чарлз Феллоуз облегчит мне работу. Хотя мне глубоко чужд его наукообразный подход. Ведь он выдергивает артефакты из их естественного окружения. А вот Фредерик Лейси…

– Вот именно – Фредерик Лейси, – перебил Жо-Жан, явно намекая на неожиданное исчезновение Лейси в Анатолии двенадцать лет назад. – И это – главная причина, по которой нам необходим проводник. Знаешь ли, мне совсем не хочется рисковать.

– И ты думаешь, что этот идиот Хамид защитил бы нас от разбойников? – спросил Андре. – Скорее всего, он бы заверещал от страха и бросился в другую сторону, предоставив нас самим себе. – Он повесил полотенце на шею. – Приготовь пока чаю, ладно? Я скоро вернусь.

Спустившись к горному потоку, Андре снял куртку, затем сорочку и плеснул себе водой в лицо, затем – на грудь, невольно содрогнувшись при этом. Вода была немыслимо холодной; ручей стекал прямиком с покрытой ледником вершины горы.

И тут ему в затылок словно вонзились тысячи иголок – возникло отчетливое ощущение, что кто-то наблюдает за ним. Андре медленно выпрямился и осмотрелся. Вроде бы ничего подозрительного. Только редкий лес да поляна, на которой виднелась их палатка.

Решив, что стал жертвой игры воображения, Андре опять наклонился над ручьем, чтобы закончить мучительное омовение. Потом вытерся насухо, быстро оделся и поспешил назад к огню.

– Уже? – удивился Джозеф-Жан, разливавший по кружкам черный чай. Одну из кружек он сунул в трясущиеся от холода руки Андре, с усмешкой заметив: – У тебя нос синий, мой дорогой друг.

– Ужасно замерз, – буркнул Андре. Он осторожно отхлебнул из кружки и едва заметно улыбнулся, наслаждаясь согревающим эффектом чая. – Лучше бы помылся в тазу. Но ничего, через неделю мы уже будем в Ксанфосе.

– Вот там будет теплее, чем в преисподней, – ухмыльнулся Жо-Жан. – А пока – садись. Жаркое готово. – Он разложил еду по тарелкам и нарезал хлеб.

Андре воткнул вилку в козлятину, поднес к носу и поморщился.

– О господи, запах отвратительный! – воскликнул он. – Повар из тебя никудышный.

– Я тебя предупреждал… – Джозеф-Жан с трудом проглотил кусок мяса. – Господи, чего бы я только не отдал за слугу, который может сносно готовить! Обещай, что обязательно наймешь кого-нибудь, как только мы выйдем к цивилизации.

– Клянусь жизнью, – заявил Андре. – Но только не такого, как Хамид. Да, кстати… – Он отложил вилку и, выпрямившись, оглядел поляну. – Тебе не кажется, что этот кретин пошел за нами следом?

– Через перевал? Ты в своем уме? Ведь он же что есть мочи поскакал прямо в противоположном направлении. С чего ты решил, что он… – Жо-Жан умолк и потянулся за пистолетом.

– Ну, я просто подумал… Впрочем, не важно. – Андре пожал плечами и добавил: – У меня возникло странное ощущение, что за нами следят. Но мы ведь не сталкивались ни с какими признаками цивилизации уже несколько дней, верно?

– Что до меня, то я жду не дождусь, когда мы хоть с кем-нибудь столкнемся. – Джозеф-Жан сунул пистолет обратно в кобуру. – Здесь ужасно холодно, а еда… – Он вздохнул и поморщился.

– Вот именно… – кивнул Андре. Он швырнул кусок хлеба в кусты и отодвинул от себя тарелку с козлятиной, к которой почти не притронулся. – Знаешь, мне такая еда в горло не лезет.

– Шутишь, наверное. Ладно, продолжай работу. А я пока все вымою. – Жо-Жан собрал тарелки и отправился с ними к ручью.

Андре занялся рукописью, но никак не мог отделаться от ощущения, что за ним следят. Внезапно он заметил краем глаза какое-то движение. А затем отчетливо увидел, как из кустов на краю поляны – там были сложены мешки с неразобранными вещами – протянулась маленькая смуглая рука. Не на шутку разозлившись – такая откровенная попытка воровства! – Андре поднялся и, стараясь не шуметь, зашел с другой стороны кустов. Он сумел увидеть лишь тощий зад в мешковатых шальварах и тонкие маленькие ноги в поношенных сандалиях.

Андре наклонился и схватился одной рукой за шальвары, а второй – за ворот мальчишеской рубашки. Еще секунда – и он вздернул воришку в воздух.

– И как это, по-твоему, называется? – спросил Андре на турецком.

Мальчишка глухо вскрикнул и отчаянно замолотил в воздухе руками и ногами. Андре бросил его на землю, и тот со всего размаху сел на задницу, резко выдохнув при ударе. В испуге глядя на Андре широко раскрытыми глазами, мальчишка закричал:

– Господин, я не хотел сделать ничего плохого!

– Да?.. А зачем тебе понадобился мой мешок?