Снова вздохнув, Али осмотрелась. Вокруг по-прежнему никого не было. Вдали дремало стадо верблюдов, коровы от жары спрятались в роще, и даже птицы умолкли. А Хандрей и Жожан где-то занимались раскопками – то были единственные люди, работавшие на солнцепеке в середине дня. Как обычно…

Али с тоской посмотрела на воду. Рискованно, конечно, однако же… Она страдала целое лето – сказала, что не умеет плавать. Но сейчас Умар был далеко, а поблизости – никого…

Быстро скинув с себя одежду, Али спустилась к реке и побрела по мелководью. Она едва не задохнулась от восторга, когда холодная вода коснулась ее лодыжек. Осмотревшись, она поискала спокойную заводь. Заводь оказалась тут же, совсем рядом. Причем она была достаточно глубокая и тенистая – прямо над ней высилось дерево. Али побрела в сторону ствола, ощущая под ногами скользкую холодную глину. Потом на мгновение окунулась с головой, после чего, откинувшись на спину, сделала несколько гребков. «Какое настоящее наслаждение, – подумала она. – Как жаль, что нельзя плавать, когда захочешь. Ведь если обман вдруг откроется… О, это будет катастрофа!»

Али нахмурилась. Интересно, как долго ей удастся сохранять свою тайну? Вообще-то это было чрезвычайно трудно… Ведь приходилось ежедневно мыться и одеваться. Не говоря уж о неудобствах, которые доставляли регулы – следовало управляться со всем этим тайком, когда никто ее не видел.

К счастью, Хандрей с Жожаном пришли к выводу, что их слуга очень стыдлив, и не подвергали сомнению ее право на уединение. Но так не могло продолжаться вечно. Было ясно: в один прекрасный день все откроется.

И как тогда поступит Хандрей?

Она собиралась рассказать ему правду. Да-да, собиралась – но боялась, что хозяин прогонит ее, поэтому держала рот на замке. Ведь она уже так привыкла к Хандрею… И она была счастлива ему служить. Ох, что же произойдет с ее жизнью, если он удалит ее от себя? Жизнь просто-напросто кончится. Больше не будет его захватывающих рассказов. И она больше не зайдет к нему в палатку, чтобы посмотреть, как он спит. И, конечно же, она больше не услышит его смех и не увидит его улыбки… А он все чаще стал улыбаться в последние дни…

И если Хандрей ее прогонит – тогда можно прямиком отправляться к туркоманам, чтобы отдаться им в руки. А еще лучше – взобраться на ближайший утес и броситься вниз. Какая жалость, что Хандрей так добр… Будь он жестоким человеком – тут же отсек бы ей голову, узнав об обмане. Но, увы, на это можно не рассчитывать, потому что все будет гораздо хуже. Хандрей бросит на нее ледяной взгляд, от которого у нее кровь застынет в жилах, а затем скажет, чтобы она немедленно убиралась из лагеря и больше не попадалась ему на глаза.

– О, Аллах!.. – воскликнула Али, обращаясь к небесам. – Пожалуйста, прошу тебя, сделай так, чтобы мой секрет не раскрылся. А если Хандрей прогонит меня, я этого не выдержу!


Али украдкой посмотрела на Хандрея. Она никак не могла отделаться от тягостных мыслей о той печальной участи, которая, вполне возможно, ожидает ее, если хозяин вдруг узнает, что его слуга на самом деле женщина.

После ужина хозяин занялся чисткой кожаного седла – склонился над ним своей черноволосой головой, не обращая на Али ни малейшего внимания. Она перевела взгляд на Жожана. Его светловолосая голова также склонилась, но он занимался более важным делом – писал письмо матери; Жожан сам ей об этом сказал.

А вот Хандрей никогда не писал писем, только делал записи в своей книжке. Али поинтересовалась, почему он не писал родным – как Жожан.

– Слуга не должен задавать таких вопросов, ясно? – последовал резкий ответ.

Али молча кивнула и снова посмотрела на Жожана. Она знала об этом человеке почти все. У него были мать, отец и еще – три сестры, по которым он очень скучал. Вся его семья жила в небольшой деревушке во Франции. Он также рассказал, что его отец – фермер. Они были не такие важные господа, как Хандрей, но жили в достатке. И было совершенно ясно, что их семья – очень счастливая. Семейное счастье, радость и благополучие – казалось, все это отражалось на лице Жожана и читалось в его глазах.

А вот Хандрей – совсем другое дело. Возможно, у него, как и у нее, не было семьи. Ведь он ни словом не обмолвился о своих родственниках…

Тут Али вдруг сообразила, что он ни разу не спросил о ее семье. Вряд ли она сказала бы правду, но все же было обидно, что он этим не поинтересовался. Впрочем, она, кажется, сказала, что они умерли от чумы, и ему этого было достаточно… Хандрей, судя по всему, не интересовался ничем, кроме своих развалин.

– Али, что с тобой такое? – Он вдруг поднял голову и пристально посмотрел на нее – возможно, почувствовал на себе ее взгляд. – Живот разболелся? Или просто настроение плохое?

Али еще больше помрачнела.

– Вы почему-то очень злой, – пробормотала она. – Я приготовил замечательный ужин, а вы со мной совсем не разговариваете…

Андре взглянул на нее с любопытством, потом проговорил:

– Готовить замечательные ужины – твоя работа, Али. Но скажи, с каких это пор свирепые взгляды стали частью твоего репертуара? Я чем-нибудь тебя обидел? Может, сказал что-нибудь не то?

– Нет-нет, – ответила Али, потупившись.

– Тогда изволь держать при себе свое дурное настроение. С тобой обращаются прекрасно, и тебе, моему слуге, не на что жаловаться.

Хандрей был прав. Она – всего лишь слуга, ей следовало быть терпеливой. Более того, следовало порадоваться, что хозяин не ударил ее.

– Простите, я не хотел вас обидеть, – пролепетала Али.

Андре тихо вздохнул и так же тихо ответил:

– Извинение принято, Али. Думаю, тебе могло показаться, что я пренебрегаю тобою. Уже целую неделю я не рассказывал тебе никаких историй. Твое настроение улучшится, если расскажу тебе сейчас что-нибудь?

Али утвердительно кивнула, хотя думала совсем о другом.

– Что же именно тебе рассказать? – Андре закинул седло на предназначенную для него подставку.

Али тотчас подала ему мыло и принесла лохань с водой. Немного подумав, ответила:

– Наверное – историю про Ксанфос. – С таким настроением, какое у нее сейчас, ей нужно было послушать что-нибудь трагическое.

– Как, опять? – спросил Андре, вытирая руки полотенцем.

Джозеф-Жан поднял голову и проговорил:

– Похоже, наш Али испытывает тягу к кровавым драмам. Сколько уже раз ты ее слышал? Пять? Десять?

– Истории становятся только интереснее, когда их повторяют много раз, – довольно резко заявила Али, но тут же пожалела о своей несдержанности – Джозеф-Жан уставился на нее в изумлении. – В них появляется все больше подробностей, – поспешно добавила она, как бы извиняясь.

– Ну, наверное… – кивнул Джозеф-Жан, по-прежнему глядя на Али с удивлением.

Андре же отодвинулся от стола и с усмешкой сказал:

– Что ж, Ксанфос, так Ксанфос.

Али тотчас устроилась у его ног; она знала, что ему нравилось рассказывать истории о гордом народе, жившем когда-то в этих местах. И он замечательно их рассказывал своим низким, густым и выразительным голосом. Чтобы должным образом настроиться на рассказ, Али ненадолго закрыла глаза, переносясь на несколько тысячелетий назад.

– Ксанфос был главным городом страны Ликия, – начал Андре. – Но чтобы понять историю Ксанфоса, надо понять характер ликийцев – сильных и стремившихся к независимости людей, которые, как полагают, прибыли сюда с острова Крит.

– Вероятно, в Минойскую эпоху, где-то в 1400-х годах до Рождества Христова, – поспешно добавила Али; ей хотелось, чтобы Хандрей пропустил все скучные подробности, но она понимала, что без них все равно не обойтись (он всегда начинал свой рассказ с этих подробностей).

– Благодарю, – с улыбкой кивнул Андре. – Они были решительно настроены жить отдельно ото всех соседей и столь же решительно боролись за свою независимость. Однако воевали вместе с троянцами во время их войны…

– Про нее говорится в «Илиаде» Гомера, – вставила Али, стараясь поторопить рассказчика.

– Интересно, как же я смогу рассказывать, если ты все время меня перебиваешь?! – возмутился Андре.

– Я просто помогаю вам перейти к главной части, – успокоила его Али.

Андре снова улыбнулся.

– Да-да, конечно… Ты хочешь перейти прямо к катастрофе. Так и быть, сделаю тебе одолжение. Так вот, когда Крез – царь Лидии – больше был не в силах противостоять Персии, его царство пало, а Ликия стояла следующей в списке персов. Свободолюбивые ликийцы, разумеется, беспокоились…

– Еще бы? Как же иначе? – пробормотала Али; рассказ начал увлекать ее. – Ведь это отвратительно, что персы хотели забрать себе все эти территории.

– Да, ты прав, – кивнул Андре. Он прикурил сигару от уголька, который вытащил из почти угасшего костра, и продолжил рассказ. – Но в конце концов ликийцы сообразили, что не смогут защитить себя. И тогда они решили, что все равно не сдадутся в плен.

Али тяжело вздохнула и прошептала:

– И вот эти мужественные люди собрали своих храбрых жен и детей в городе. Женщины держали детей на руках, чтобы те не плакали, а в это время их мучительно страдавшие мужья подожгли акрополь – туда они перед этим снесли все свои ценности и привели верных им рабов. А потом они вышли из города, чтобы биться с персами, и погибли все до одного.

– Ты предпочитаешь сам себе рассказывать эту историю? – Андре приподнял одну бровь, чем страшно рассмешил Али; ее всегда смешило, когда он так делал.

– Нет-нет, рассказывайте! Просто иногда вы забываете упомянуть про величие женщин, которые были вынуждены смотреть, как мучаются их бедные дети. Мужчины, по крайней мере, героически умирали на поле боя.

Джозеф-Жан хмыкнул и, запечатав письмо, отложил его в сторону. Затем откинулся на спинку стула и с серьезнейшим видом заметил: