В таких условиях без серьезного реформирования армии думать о реванше было глупо.

Но янычар реформирование или даже создание новой армии не интересовало. Им не нужен Крым и земли вокруг, янычарское войско кормилось подарками султана и тем, что удавалось взять в походах. Постоянное владение Крымским полуостровом и окружающими территориями при сильной уже России означало невозможность новых завоевательных походов. И это очень не нравилось янычарскому войску. Все чаще слышались голоса:

– Чем заставлять нас нюхать ружейный порох на севере, не лучше ли Повелителю обратить свой взор на юг или восток? Там воюют, как воевали наши предки, и там есть с кого взять свою долю.


Ага янычар Кубат, что означает «грубый, сильный», свое прозвище вполне оправдывал, он был и грубым, и сильным. Но еще он был умным, понимая, что вынудить султана отправиться в поход на восток – не выход. Там давно нечего грабить, ведь приграничные районы, подвергающиеся нападкам с обеих сторон, небогаты, забираться далеко во владения шиитов просто опасно со всех точек зрения.

И в Европу незачем соваться дальше, чем уже есть, там тоже слишком трудно дается каждый шаг, слишком много людей и сил требуется даже не для завоевания, а для удержания под своей властью. Европа не приняла ислам, не оценила его преимуществ. До самой Эдирны земли удерживались не столько новыми правилами или даже наказаниями, сколько тем, что из этих районов в страхе перед мусульманами бежали христиане, турки просто занимали оставленные города и селения и организовывали в них свою жизнь.

Те, кто рисковал возвращаться на свои родные места, вынуждены подчиняться законам Османской империи, но менять веру никто никого не заставлял. Мало того, османы лояльно относились к местным законам и обычаям, некоторые даже перенимая, если они были толковыми и не противоречили канонам ислама.

Кубат-ага для себя давно решил, что никакой завоевательный поход в нынешних условиях невозможен, значит, получать прибыль янычары должны от султана, чиновник может раздобыть себе средства взятками и подарками от тех, кто к нему обращается, а янычар вынужден ждать подачки от правителя. И янычарам безразлично, откуда султан раздобудет средства для выплаты своему войску. Пусть потрясет своих чиновников или введет новый налог для янычар.

Нынешний султан делать этого не собирался, он вообще не желал признавать янычар силой, на которую стоило полагаться. Потому дни султана Абдул-Хамида были сочтены, оставалось только решить, когда его сбрасывать с трона.

Заговор существовал уже давно, сразу, как только взошедший на престол султан не счел нужным одарить своих янычар. Но Кубату хватило разума понять, что, скинув одного султана, на трон нужно посадить нового, причем такого, чтобы он не оказался хуже предыдущего. Для этого новому султану нужно внушить, что его предки не зря так ценили янычарское войско.

Пока наследник трона был один – шехзаде Селим, сын предыдущего султана, племянник нынешнего. Мать Селима, Михришах Султан, страстно рвалась к власти, этим следовало воспользоваться. Но действовать предстояло очень осторожно, потому что Абдул-Хамид умен и прозорлив, он быстро поймет, откуда угроза.

Михришах Султан оказалась вполне сговорчивой, вернее, она и сама жаждала власти: султанше было бы выгодно свержение Абдул-Хамида, несмотря на их вполне хорошие отношения, и восшествие на престол ее сына шехзаде Селима. Это стоило учесть.

И все же глава янычар медлил.

Почему?

Была одна особенность. Шехзаде Селим хоть и юн, но не настолько, чтобы характер и пристрастия не были заметны. А пристрастия эти совсем не к янычарам. И наследник престола, и его валиде тяготели к Европе, особенно к Франции. Это значило, что, придя к власти, Селим может и не оправдать доверия янычар.

Но он единственный наследник, такого убить нельзя, начнется война всех против всех.


Ага янычар пришел во двор как раз вовремя – несколько его подопечных взялись показывать учебный бой, да вышло все почти по-настоящему, бились учебным, неострым оружием, но не на шутку. Остальные стояли и смотрели.

Увидев своего агу, приветствовали. Кубат остановился тоже посмотреть: со стороны многие ошибки видней, можно поправить, подсказать остальным. Мысленно делал отметки, запоминал, что именно потом сказать, на что обратить внимание. И вдруг услышал позади:

– Раньше вот так султаны смотреть приходили…

Неудивительно, Повелитель в их дворе не появляется вовсе, его мало интересует звон сабель и воинственные крики боя. Абдул-Хамид больше склонен к философии, словно ею можно завоевать победу.

– Султан Мехмед Фатих, говорят, каждый день ходил смотреть.

– Да, сам участвовал. Учил твердой рукой не только шехзаде, но и янычар.

– Не гнушался.

– Да что там гнушался или не гнушался! Меч в руках крепко держал, потому и империя была. А ныне что?

От таких речей смутно становилось и жутко. Давно считали, что во дворце нет настоящей власти, султан сидит, как в своей Клетке сидел, – тихо и богобоязненно. А если крепкой власти в Топкапы нет, то трон не пошатнуть глупо.

Еще и не произносили вслух, но в воздухе уже витало: пора, завтра будет поздно.

Разговоры становились опасными. Янычары народ возбудимый, им только клич кинь, мол, бей кого-то, они пойдут бить кого угодно. Конечно, янычарское войско уже не то, что раньше, как разрешили им семьи иметь, так в казармах половины не осталось, все норовили по домам разбежаться. Но все равно бунт поднять способны по любому кличу. Особенно когда столько времени хорошей добычи не было, а от султана подарков ждать не приходится.

Так и есть, загорячились парни:

– Не нужен нам такой султан, которому янычары не нужны!

– Не брать его еды!

Еще мгновение, и прозвучал бы клич, после которого янычаров не остановить: «Переворачивай котлы!» Внутри у Кубата все ухнуло: рано! Рано, нельзя свергать старого султана, потому что нет договоренности с будущим, нет уверенности в том, что сделает так, как нужно им, готовым в любую минуту застучать ложками по днищам котлов.

Еще не зная, что именно скажет, как сумеет удержать эту, способную снести весь дворец Топкапы вооруженную толпу, Кубат вскочил на бортик фонтана, рявкнул, перекрывая шум:

– Тихо!

На несколько мгновений действительно замолчали. Этого хватило, чтобы поднять руку, привлечь к себе внимание. Теперь янычары столпились совсем рядом, стояли, жарко дыша, руки многих легли на рукояти оружия. Грозная сила, страшная в своей беспощадности и непредсказуемости поведения толпа. Каждый по отдельности послушен, а все вместе подчиняются только приказам в бою, но никак не увещеваниям или уговорам.

Всего мгновение раздумывал Кубат. Вернее, все давно было продумано, а вот оформилось в отчетливую мысль именно в ту минуту опасности. Стало вдруг ясно и просто, словно из темноты подвала на залитую солнцем площадь вышел.

Конечно, султаном может стать шехзаде Селим, он хотя и юн, но разумен и толков. Однако шехзаде и его валиде-наставница в делах и в жизни Михришах Султан радеют за европейские обычаи. Нужно направить наследника по нужному пути, но как скажешь об этом тем, кто стоит и смотрит в рот, ожидая призыва к бунту? А бунт – это когда все равно, разумно или нет, справедливо или нет, опасно или нет. Бунт – это разрушение даже себе в убыток или на погибель.

И от бунта Кубат сейчас янычар должен удержать. Потому что не ко времени. Но сказать об этом тоже нельзя, мало ли кто сболтнет лишнее на базаре или даже дома при жене, а жена – соседке, а та подруге в хамаме… И тогда прощай не только воля вольная, но и сама жизнь.

Потому требовалось сказать так, чтобы и толпу остановить, и доверия янычар не потерять. Дождавшись, пока чуть притихнут, все же сказал:

– Знаю, что султаном недовольны. Есть почему: не уважает он янычар, приравнял к другим, тем, кто на войну только ради выгоды ходит.

Могли бы возразить, что и они не ради развлечения это делают, но не возразили, потому что Кубат говорил то, что и сами хотели сказать. Одобрительно зашумели, переглядываясь, словно ища поддержку его словам друг у друга. Согласно закивали, но это не все, главного Кубат еще не сказал.

Вот тогда и осенило:

– Тихо! Сейчас у Повелителя один наследник, но его любимая наложница носит ребенка, и говорят, что это будет сын! Два наследника всегда лучше одного.

Янычары намек поняли, загалдели:

– Верно!

– Есть из кого выбирать!

– Пусть рожает, мы подождем!

Хохот стоял такой, словно каждый из присутствующих приложил силы для зачатия будущего султанского сына или султан сделал это с позволения янычар.

Кубат с усмешкой смотрел на галдевших подчиненных. Он удачно сказал, не придерешься, даже если захочешь. Оглядев янычар, заметил внимательный взгляд одного из парней, подумал, что надо поинтересоваться, кто это.

Оставив янычар шутить по поводу будущего наследника престола, Кубат поспешил прочь. Он сумел перевести зарождающийся гнев вооруженной толпы в энергию шуток и получил передышку на пару месяцев. Ага янычар не лгал: наложницы Абдул-Хамида исправно рожали ему детей, но это были девочки. Однако главный евнух по секрету сообщил, что на сей раз у Айше определенно будет мальчик.

Надежды мало, но она есть. Только на что надеяться? Ребенок султана, даже если это сын, родится не скоро, будет ли он здоров, умен, силен? Его мать ничем не примечательна, главный евнух сказал о ней одно: неистова. А вот «умна» или «властолюбива» не сказал. Конечно, власть любят все, во всяком случае, все, кто способен ее завоевать и удержать. Можно ли рассчитывать на эту женщину и ее будущее дитя?

Так, еще не родившись, будущий ребенок стал заложником большой и жестокой игры взрослых. Это всегда происходит подле тронов больших или маленьких. Не родившийся пока ребенок мог стать наследником этого трона, а потому был интересен или опасен многим.