А Джейк, тихонько хмыкнув, снова откинулся на подушку и через минуту уже и думать забыл про прекрасную незнакомку. Не успела за ней закрыться дверь, как он снова провалился в сон.

Он думал, что из-за неприятного разговора с братом не сможет сомкнуть глаз. Однако после горячей ванны и плотного завтрака все-таки решил прилечь хоть ненадолго. Но не успел Джейк закрыть глаза, как нежданно-негаданно шум царившей в доме и несвойственной ему суматохи затих, раздражение и недовольство после стычки с Дэниелом куда-то улетучились, и он уснул. Он даже не помнил, когда этот сон начался, помнил только, что во сне к нему явилась девушка с буйными темными кудрями, самыми огромными темно-голубыми глазами, какие ему только доводилось видеть, и бархатистой кожей, источавшей нежнейших запах…

Прошел час, показавшийся Джейку одной минутой, и дверь вновь отворилась. Кто-то тяжело протопал к его кровати, а подойдя, схватил за плечо и принялся трясти. Джейк сердито заворчал и, зарывшись лицом в подушку, закрыл глаза, пытаясь воссоздать – обрывки эротического сна. А непрошеный гость не унимался, все тряс и тряс Джейка за плечо, приговаривая:

– Да вставайте же вы, сеньор, и одевайтесь скорее! Ваш брат просит вас спуститься сию же минуту.

Выругавшись, Джейк отшвырнул подушку и одеяло в сторону и сел. Лицо его было хмурым. Прекрасный сон улетучился, как будто его и не было.

– Черт подери, Мария! Когда-нибудь я тебя пристрелю за то, что ты врываешься ко мне.

Схватив одеяло, Джейк прикрылся им, но не потому, что вдруг застеснялся Марии, а скорее выражая протест против бесцеремонного, как ему казалось, вторжения в его частные владения. Мария купала и одевала его с трехлетнего возраста, лечила, когда он болел, смазывала мазью его разбитые коленки, не единожды вытаскивала его голым из кровати, и стесняться ее было бы по меньшей мере глупо. Но будить его после бурной ночи и не менее бурного утра, заполненного выяснением отношений с братом, она не имела права.

– Что ты, черт подери, себе позволяешь! – взорвался Джейк. – Врываешься без стука в спальню к мужчине! Да что это такое, в самом деле!

Подбоченясь, Мария самодовольно хмыкнула.

– Я не увидела ничего нового, мистер Джейк. Видала мужчин и получше вас.

Джейк пошарил рукой по кровати, пытаясь найти что-нибудь подходящее, чтобы запустить в наглую служанку, но ничего не нашел, кроме подушки, которую и пустил в ход. Однако Мария оказалась на редкость проворна для женщины своего возраста и комплекции и ловко поймала ее.

– Выметайся отсюда, наглая старуха, или я… – Джейк замолчал, во-первых, оттого, что у него от собственного крика разболелась голова, а во-вторых, потому, что вспомнил другую женщину, которая приходила к нему в комнату, когда он спал. Женщина с огромными голубыми глазами. А может, это ему только приснилось? Надо будет спросить Марию… Внезапно до него дошел смысл ее слов. – Что ты сказала про Дэниела? – спросил он, вперившись в служанку острым взглядом. – И вообще, который сейчас час?

Довольная тем, что он наконец-то проснулся, Мария энергично кивнула головой и сообщила:

– Сеньор ждет вас в библиотеке. Через пятнадцать минут он женится.

Если у Джейка и оставались какие-то остатки сна, то их как рукой сняло. Он уставился на служанку изумленным взглядом.

– Что?

Мария кивнула, довольная собой и тем, что ей доверили довести до сведения хозяина такое важное сообщение.

– Судья уже приехал, а красавица сеньорита одевается.

– Боже правый! – злобно прошипел Джейк и, отбросив одеяло в сторону, вскочил. Черт бы побрал этого идиота Дэниела! Подождал хотя бы один день, хотя бы час – и он, Джейк, навсегда вышвырнул бы эту мерзавку из его жизни. Но нет, этому ослу невтерпеж. Он, видите ли, уже сегодня надумал жениться! Ему не терпится разрушить свою жизнь.

А может, еще не поздно? Джейк подошел к шкафу, совершенно не стесняясь своей наготы, и вытащил из него рубашку.

– Скажи Дэниелу, что я иду. Пусть подождет меня. – Лицо его было мрачнее тучи. – И клянусь Богом, Мария, если церемония начнется без меня, я тебе шею сверну! Ну, чего стоишь? Пошевеливайся!

И Джейк, чертыхаясь, принялся натягивать брюки. Мария неторопливо вышла за дверь, снисходительно улыбаясь, и отправилась к жениху – передать ему пожелание разгневанного братца.


Комната, которую Джессика наконец нашла, оказалась светлой и просторной спальней. Как потом выяснилось, в ней спала когда-то мисс Элизабет. Комната показалась девушке настолько милой, что недавнее смущение и неловкость испарились. Едва Джессика успела как следует оглядеться, как один за другим в комнату начали входить слуги. Одни несли ведра с горячей водой, другие – ванну, третьи – банные принадлежности. В общем, началась такая суматоха, что у Джессики уже не осталось времени ни на какие раздумья.

Слуги Дэниела радушно приветствовали ее и были счастливы ей угодить. Они без умолку болтали о том, во что Джессику следует нарядить, как покрасивее сделать ей прическу, и о том, как хорошо, что в доме снова появится хозяйка и дети, как в те, теперь уже далекие, времена, когда была жива мисс Элизабет. Когда Джулия собралась на чердак присмотреть для Джессики какое-нибудь из платьев мисс Элизабет, Джессика запротестовала. Ей вовсе не хотелось, чтобы Дэниел счел ее бесцеремонной. Но Мария, которая, похоже, обладала незыблемым авторитетом, только отмахнулась. Конечно, сеньор хотел бы, чтобы его невеста надела свадебное платье его матери. Жаль только, что у мисс Элизабет его не было, поскольку она тоже, как и Джессика, сбежала из дома, чтобы выйти замуж. Ну да ничего, Джулия все равно подберет для сеньориты что-нибудь подходящее.

Джессике казалось, что она попала в какой-то бурный водоворот. Жизнь ее менялась с такой стремительностью, что она не успевала даже перевести дух. И тем не менее воспоминание о незнакомце, с которым ее столкнула судьба, не изгладилось из ее памяти и то и дело давало о себе знать, причем в самые неожиданные моменты. Когда, например, Джессика принимала ванну или надевала нижнее белье из тончайшего полотна, принадлежавшее мисс Элизабет. Руки помнили его сильные пальцы, кожа – горячие губы… И всякий раз, когда Джессика вспоминала об этом, на щеках ее появлялся румянец, а внизу живота возникало какое-то странное тянущее ощущение. Кто он, это незнакомец? Почему он вел себя настолько оскорбительно и что вообще делает в доме Дэниела? Джессика хотела спросить об этом Марию, но постеснялась. Слава Богу, что она выходит замуж за Дэниела, а не за этого зеленоглазого повесу.

Мария смазала синяки и царапины Джессики мазью и не переставала при этом охать и ахать, однако не задавая никаких вопросов. По правде говоря, Джессика была настолько захвачена тем, что с ней произошло в течение такого короткого времени, что все равно не смогла бы ответить ни на один вопрос. Она словно пребывала в восхитительном сне. Только что в узком и грязном фургоне она терпеливо сносила побои и издевательства отца, с ужасом слушала его угрозы увезти ее из Техаса к тете Евлалии, к той жизни, которую она и представить себе не могла, и вот она уже в усадьбе «Три холма», среди людей, расточающих ей улыбки и комплименты и обращающихся с ней как с королевой, а через несколько минут она будет принадлежать Дэниелу Филдингу, самому доброму и щедрому человеку на земле. Джессика не могла в это поверить. Все, что с ней так стремительно происходило, было настолько прекрасно, что не укладывалось в голове. Джессика могла лишь надеяться, что то счастье, которое она сейчас испытывает, не кончится никогда.

Наконец в комнату вошла Джулия, с гордостью неся платье, которое разыскала для Джессики, и аккуратно положила его на кровать. Джессика была настолько потрясена, что у нее слезы хлынули из глаз и она поспешно прижала к губам руку, пытаясь сдержать вопль восторга.

– Ой! – лишь ахнула она. – Какое красивое! Нет, я не могу его надеть! Я…

Но Мария, которая в этот момент надевала на Джессику корсет, с такой силой потянула за шнуровку, что у девушки перехватило дыхание, и она вынуждена была замолчать. Джессике еще никогда в жизни не приходилось носить корсет.

Она и представить себе не могла, насколько в нем неудобно. Почти такое же ощущение она испытывала, когда по настоянию отца перетягивала себе грудь. Но когда Джессика натянула шелковые чулки и надела изящное нижнее белье из тончайшей материи, она забыла и о корсете, и о том неудобстве, которое он ей доставляет. Она наслаждалась роскошью, свалившейся неожиданно на нее.

– Какая вы тоненькая! – ворчливо проговорила Мария, завязывая корсет. – Но мисс Элизабет была еще тоньше. Потому-то она никак не могла оправиться от родов. Такая изящная дама не приспособлена рожать детей. А вы, мисс Джессика, наверняка подарите сеньору много малышей, сильных сыновей и красивых дочерей.

При мысли об их с Дэниелом детях Джессика затрепетала. Душа ее наполнилась восторгом, а окружающий мир показался чудесным, только что распустившимся цветком. Широко распахнутыми глазами смотрела Джессика на очаровательное платье из розовой тафты, лежавшее перед ней на кровати. Осторожно потрогав его рукой, она обернулась к Марии и, хотя глаза ее радостно сияли, нерешительно спросила:

– Вы уверены? Вы и в самом деле уверены в том, что мне можно… его надеть?

На лице служанки появилась снисходительная улыбка, впрочем, очень быстро сменившаяся на хмурое выражение. Она величаво подплыла к кровати и, взяв платье в руки, нетерпеливо проговорила:

– Поднимайте руки, сеньорита, время не ждет. Судья уже приехал, так что можно начинать свадьбу.

Все еще не в силах отделаться от мысли, что видит прекрасный сон, Джессика послушно подняла руки и позволила надеть на себя великолепное платье из розовой тафты. «О, Дэниел, – радостно подумала она, – смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за то, что ты для меня сделал?»

* * *

Джед Филдинг умер, когда Джейку было девять лет, и с тех пор Дэниел стал для него всем: матерью, отцом, братом и лучшим другом. Не кто иной, как Дэниел учил его основам верховой езды и гребле, это он купил брату первую пару шпор. Дэниел учил его стрельбе, заставляя часами тренироваться под палящим солнцем Техаса, и только после того, как убедился, что Джейк овладел всеми навыками владения оружием, вручил его ему. Это был пятизарядный «кольт», подаренный Дэниелу отцом. «Кольт» этот, которым Дэниел очень дорожил, по праву принадлежал ему, однако он без колебаний отказался от него в пользу младшего брата.