А ей самой хотелось жить по другому сценарию – легко и радостно. И может быть, даже просто. Слишком просто. Но как известно, это именно то, на поиск чего может уйти слишком много времени, может быть, даже вся жизнь. Это если совсем уж не повезет. А Мишель так отчаянно хотела, чтобы ей повезло. Чтобы все стало именно так, как было в ее детстве, – просто, надежно и радостно. И очень много любви, когда каждое ее желание – закон. Когда слово «хочу» – как приказ. Потому что все подчинено лишь одному закону – закону любви, которая качает тебя на своих волнах, как море. Такое родное и такое надежное.

Шуба пахла так, что было больно дышать.

Мишель осторожно, боясь упасть, спустилась с крыльца, прошла несколько шагов и почти сразу попала в грязь – перемешанный с реагентами снег таял мгновенно. «Господи, сколько в мире химии! – подумала Мишель. – И она способна уничтожить все самое прекрасное – восхитительный мех, причудливо вырезанные снежинки. Все-все. Наверное, даже любовь». Она вдруг подумала, что, может быть, и Андрей когда-то давно, сам того не заметив, хлебнул какой-то отравы, которая и обрекла его на все эти мучения, лишив мужественности, решимости, способности принимать решения. Потому что растворила все это без остатка. Когда? Как это могло произойти? «Бедный Андрей», – снова прошептала Мишель, и на глазах у нее выступили слезы. Она даже подумала, что, может быть, стоит притвориться хотя бы ненадолго. Вернуться в ресторан и сказать Андрею, что ничего не решено, что все еще может сложиться. Но у нее не было на это сил. Она слишком хотела сама быть счастливой. Мишель все последние месяцы словно предчувствовала это счастье – она точно знала, что оно есть. Где-то совсем рядом. Но никак не могла увидеть. Она даже подумала, что, может быть, стоит встретиться с отцом и попросить у него совета. Не может быть, чтобы ее мудрый и все на свете знающий папа не нашел ответа на этот простой вопрос – как же все-таки стать счастливой?

Мишель, как никогда в жизни, хотелось быть слабой женщиной. Или маленькой девочкой. Без разницы. Главное, что это свое желание она наконец-то перестала скрывать от себя.

– Девушка, вы куда, интересно знать, так торопитесь?

Даже не оборачиваясь, Мишель узнала этот голос – немного грубый и очень родной. «Спасена», – вздохнула она и тут же, потеряв равновесие, чуть не упала в мокрый снег.

– Эй, ты что это? Выпила лишнего? Вот дела!

Он успел поймать ее в последний момент.

– Глеб, ты откуда здесь взялся? – спросила Мишель, крепко держась за его руку. – Знаешь, каблуки высокие слишком. А тут так скользко. Ты когда приехал?

– Сейчас, – ответил он. – Мне Сава твой любимый позвонил и сказал, что ты убежала куда-то и никто не может тебя найти.

«Врет, – подумала с облегчением Мишель. – Он находился здесь все это время, пока я была в ресторане, пока танцевала, пока стояла на крыльце и разговаривала с шубой. Ждал. До последнего. Как хорошо!»

– А когда тебе Сава позвонил? – не смогла удержаться Мишель, чтобы не проверить свою догадку.

– Вчера.

– Понятно. То есть ты здесь стоишь со вчерашнего вечера?

– Это имеет для тебя значение? – спросил Глеб, глядя ей прямо в глаза.

Он был полон решимости. Но только едва заметное дрожание ресниц выдавало его волнение. А может быть, Мишель показалось, что они дрожат? В любом случае его руки держали ее крепко.

– Если тебе нужны слова, то я могу и сказать. Я здесь уже не первый месяц стою. Так сказать, мысленно. Дежурю. Еще есть вопросы?

– Нет, – покачала головой Мишель, почти уверенная в том, что мокрый снег сделал свое дело и ее прическа выглядит ужасно. Но, кажется, сейчас это уже не имело никакого значения. – А что это у тебя такое?

Она только сейчас заметила что-то черное и блестящее, переброшенное через его руку. Даже удивительно, как он умудрился не выронить это в грязь, когда не позволил Мишель упасть.

– Да так. Ерунда, – нарочито небрежно ответил Глеб и напрягся, словно ожидая удара и желая подготовиться, чтобы вовремя на него ответить.

– Ой, так это же шуба! – воскликнула Мишель и провела пальцами по короткому черному меху. – Не колется.

– Ну, шуба. Не все же тебе всякую ерунду носить. Покупаешь какую-то дрянь, честное слово. Даже неловко как-то.

Глеб ворчал. И Мишель это нравилось. Она даже не обиделась на то, что он назвал ее любимую винтажную шубу ерундой. А ведь она всегда так ею гордилась. Впрочем, именно любимица сегодня чуть не отравила ее. В самый, как сейчас выяснилось, неподходящий момент. Еще немного, Мишель бы точно задохнулась, и они с Глебом непременно разминулись.

– Знаешь, у меня одна подруга пошутила – у мужчины столько орденов, сколько он купил шуб. А ты у нас, интересно знать, орденоносец какой ступени? Это первая твоя награда?

– Слушай, можешь издеваться сколько хочешь. Только скажи, ты будешь шубу брать или нет? – Глеб понемногу начал выходит из себя. Он так давно не видел Мишель, что, как оказалось, совершенно разучился понимать, когда она шутит, а когда говорит серьезно. И может быть, она сейчас пошутит над ним, посмеется, а потом скажет ему «прощай» и вернется в ресторан. А он, как дурак, останется стоять со своей шубой, будь она неладна. Неужели он мог ошибиться? Неужели он неправильно загадал? А загадал он, когда увидел, что Мишель выбежала на крыльцо, что если он досчитает до ста, а вслед за ней никто не выйдет, то он рискнет.

Он досчитал до ста несколько десятков раз. Затем Мишель спустилась со ступенек. Никто за ней не вышел. Это придало ему смелости. А сейчас решительность куда-то исчезла. И Глеб держался из последних сил, чтобы не показать, как ему страшно – страшно, что она сейчас исчезнет. И он никогда ее больше не увидит. Ему стало даже жаль Мишель – как она без него? Пропадет ведь! И от этого он почувствовал, что любит ее так, что готов на все, – будь что будет. Он выдержит все – даже если сейчас на крыльце появится Железнов и утащит ее за собой, то он отойдет в сторону. Исчезнет. Или нет, не исчезнет. Будет охранять ее издали. Ведь без него она точно пропадет. Бедная Мишель!

В который раз коварная жалость сумела сыграть свою неразгаданную и непостижимую игру. В женщине она убила все остатки чувств. А в мужчине их только еще сильнее воспламенила.

Впрочем, Мишель уже совершенно не помнила, как несколько минут назад она, жалея Андрея, окончательно стирала свою к нему любовь. Да и любила ли она его когда-нибудь? При мысли о нем в ее душе была только тоска. Наверное, она и приехала в ресторан только лишь за тем, чтобы проверить, что ее любовь к нему умерла. А может быть, она ее лишь придумала? Построила, как дом. Задекорировала наспех. А потом безжалостно разрушила. Бедный Андрей!

– Ну так что? Ты будешь ее носить? – начал терять терпение Глеб, который по выражению ее лица догадался, о ком она сейчас подумала. Вот только он не знал, что именно.

– Давай, показывай, купец, чем богат, – засмеялась Мишель.

Глеба немного «отпустило» – больше всего на свете он любил, как она смеется. Ни одна женщина в мире не умела так смеяться. По крайней мере, он таких женщин больше не встречал. Когда ее прекрасные синие глаза становились как будто шелковыми от вспыхивающих в них огоньков, он готов был на все – не только купить все шубы мира, но и стать клоуном, посмешищем, кем угодно! Только бы она смеялась!

– Вот! – Он развернул шубу и протянул ее Мишель. – Красивая?

– Богатая! – одобрила Мишель.

Шуба была длинная и немного расклешенная – ее подруги именно такие называли «бабскими», то есть немодными. Но выражение лица Глеба – умоляющее и растерянное – не позволило ей продолжать шутить.

– Мне девчонки в магазине сказали, что эта – самая лучшая. Они ее еще как-то странно называли – блэграма.

– Блэгглама, – поправила Мишель. – Черная североамериканская норка. Действительно, одна из самых лучших. Ты не ошибся.

– А другая сказала, что это черный бриллиант, – воспрянул духом Глеб.

Господи! Да пусть будет все что угодно – черные меха, черные бриллианты, черные автомобили! Только бы она была рада! Только бы она улыбалась. И не покидала его никогда. Он раньше привычно смеялся над мужчинами, которые бросали к ногам любимых женщин бесценные подарки, желая вымолить хоть капельку их любви. Но чаще осуждал женщин, которые эти подарки требовали и, не получив, рыдали. И только сейчас он понял, что ничего смешного и забавного в этом нет. А есть лишь вечная драма того, кто любит больше.

Мишель принципиально не любила новые шубы. Она с азартом собирала свою коллекцию, убежденная, что винтажные шубы – это не только компромисс, но и почти благодеяние. Что таким образом она продляет и оправдывает существование зверьков, которые и так бы умерли своей смертью к тому времени, как шуба попала в ее руки. А вот покупка новых – это почти пособничество убийству. Именно так любили рассуждать и оправдывать свою любовь к мехам на форумах, где собирались любительницы винтажных меховых красавиц. Но сейчас Мишель окончательно поняла, что все эти разговоры – глупость. Красота, любовь и смерть слишком близко, слишком рядом. Их не разделить. Она и сама могла сейчас одной-единственной фразой убить этого сильного человека, который держит на вытянутых руках роскошную шубу и ждет ее приговора.

– Она очень красивая. Можно я примерю?

– Прямо здесь? – удивился Глеб. – Холодно же.

– Ничего, я быстро.

Мишель сняла старую шубу, хотела швырнуть ее на землю. Но в последний момент пожалела и набросила небрежно на плечо Глеба, который даже глазом не моргнул.

– Ну как? – с вызовом спросила Мишель. – Идет мне?

– Очень! – выдохнул он и так решительно протянул к ней руки, что светлая шуба с его плеча упала на влажный асфальт.

Глеб смутился, быстро поднял ее и отряхнул, как будто это хоть как-то могло ее спасти.

– Извини. Не хотел.

– Ничего, мы ее в чистку сдадим. Она же ни в чем не виновата.

Мишель была счастлива, а потому боялась причинить вред хотя бы кому-нибудь на этой планете, даже старой шубе, которая в холодные дни грела ее, как могла. Мишель не хотела быть неблагодарной. Просто из суеверия. Из страха потерять то, что вдруг оказалось для нее единственно важным.